— Ну и где она? — повторил он риторический вопрос Добровольского. — Стойте здесь. Я первый пойду. Участковый направился внутрь квартиры, больше дивясь на обстановку, чем занимаясь поиском хозяйки. Впрочем, его здравого смысла хватало на то, чтобы понять: в щель между рассохшимися досками дубового паркета она провалиться не могла и под антикварным парчовым диваном с гнутыми ножками ее тоже искать бессмысленно. Единственное, о чем он думал в эти минуты, было: «Ну, нет, за эту бабку они мне мало заплатили. Это же музей, а не хата! Такое прикарманить…» — Идите сюда! — крикнул он наконец, найдя хозяйку всего этого великолепия. Старушка лежала на широкой двуспальной постели с резными спинками красного дерева. Ложе, достойное князя, опиралось на золоченые ножки, выполненные в форме львиных лап. Когда-то, скорее всего, оно было окружено столбиками, на которых крепился бархатный или шелковый балдахин, но время не сохранило этой принадлежности «высокопоставленных коек». Ныне по четырем углам вполне современного матраца остались только гнезда, в которые какой-то мастер врезал маленькие фигурки в виде ангельских головок. Добровольскому, который первым вошел в спальню, показалось, что эти головки изваяны с самой бабки — настолько умиротворенно, светло смотрела она в потолок открытыми глазами — некому было закрыть их, некому было положить на веки монеты… Но не все из их компании думали о вечном. Бояров, которого передернуло, хоть он и видел в своей жизни немало покойников, заметил: — Ну их на фиг, этих стариков… Сколько работаю — никак не могу понять, зачем они на земле так заживаются. Ну, смотрите — никого во всем свете у нее нету, проводить на кладбище — и то людей нанимает… А сколько всего в хате! — Хорош, Демьян, — прервал его Добровольский. — Не нами заработано… — Не нами… Но нами продано будет, — хмыкнул Бояров. — Ее муженек, поди, тоже не на свои кровные это покупал. Знаем мы, как на киностудиях бывает. — А… как? — осведомился младший лейтенант, который за свою недолгую карьеру в правоохранительных органах не имел дела с преступлениями большей тяжести, чем похищение сохнувшего белья. — А так… На этих самых киностудиях антиквариата раньше было — завались! Туда свозили то, что не понадобилось толстым жукам при власти. Ну, хорошо, представь — куда делись десятки и сотни тысяч сабель, которыми буденновцы в Гражданскую войну размахивали? В арсеналах они остались, что ли? Или в музеях? Как же… Большинство на студии ушло после войны. А ведь там не только стандартные шашки и полицейские «селедки» были. А мебель? Тоже оттуда… Пишет какой-нибудь режиссер Задрыгин бумагу, мол, буду снимать фильм о революционном движении, надо показать быт проклятых буржуев… Ему в ответ: можешь ограбить десять квартир этих самых проклятых буржуев. И — грабит, то есть реквизирует по ордеру. Так было… Это все — оттуда. Так что, — повернулся Бояров к Добровольскому, — не ищи святых там, где их нет. Лучше давайте-ка вместе с Зиновьевым проведите предварительный осмотр, а потом «скорую» вызывайте. Увезут — тогда на офис поедем за «ценными указаниями». «Предварительный осмотр» не выявил замурованных в стенах бриллиантов или заложенных в старинные книги долларов. Впрочем, на это никто и не рассчитывал — хватало и того, что стояло и висело у всех на виду. — Ну что, я вызываю «скорую»? — спросил Зиновьев. Получив в ответ кивок Боярова, он набрал номер. «Скорая» пришла через час. Все это время Бояров, Добровольский и Зиновьев продолжали осматривать квартиру, но так ничего и не нашли. Лишь перед самым приездом медиков участковый поднял с пола конверт — он лежал под кроватью, на которой покоилось тело старухи, — и протянул Боярову. — Посмотри, тут какая-то бумага… Бояров открыл чистый незапечатанный конверт и прочитал: — «Завещание… Все свое имущество я завещаю государству, с тем чтобы оно использовало его в пользу сирот, которым надлежит молиться за упокой душ моей и моего мужа…» Вот дура бабка! — в сердцах пробормотал он. — Хорошо хоть не заверила, как надо… А то возись потом… Врач, приехавший на «скорой», забирать покойницу в морг отказался. — На кой она там? — сказал он, ознакомившись с документами присутствовавших. — Померла своей смертью, так и царствие ей небесное. Участковый в наличии имеется, душеприказчики тоже, так чего огород городить? Он быстро выписал свидетельство о смерти, причину которой указал как «острая сердечная недостаточность», и отбыл восвояси. Бояров хмыкнул: — Это мне напоминает анекдот. «Пришла весна. Зазвенела капель. Запели птички. Дворник Никодим вышел на улицу. Сорвавшаяся с крыши сосулька убила дворника Никодима. Прозектор в прозекторской задумался над графой «причина смерти» и, улыбнувшись, написал: “Весна пришла”». Ну, так выпьем за весну… И за упокой бабки. Но только вечером. Дел еще много. Поехали. Вернувшись в офис похоронного бюро, Бояров и Добровольский сразу же отправились в кабинет директора. Куш предстояло сорвать такой, что можно было не церемониться. В приемной директора сидел молодой человек в сером костюме с галстуком. При виде Добровольского он поднялся со стула. — Привет, Сергей, — сказал он. — Вызывал? — Ну, — кивнул тот, пожав протянутую руку. — Пошли к шефу. Бояров смерил посетителя взглядом, кивнул головой и прошел в кабинет. За ним тронулись остальные. Косовский сидел за столом и просматривал какие-то бумаги. При виде сотрудников он молча указал им на кресла. Минут пять спустя директор сложил документы в папку, отправил ее в стол и спросил: — Какие проблемы? — Бабку освидетельствовали, все как надо, — сказал Бояров. — Но, ты понимаешь, она бумагу написала. Этот весь хлам дорогостоящий она завещала черт знает кому. То есть государству. — Где бумага? — насторожился Косовский. — Она что, по всем правилам завещание составила? — Да ну, — махнул рукой Бояров. — Написала литературное произведение, чуть ли не в стихах, и бросила на пол, около постели. Вот эта бумага, — он положил на стол конверт с завещанием. — Не бросила, а уронила, — уточнил Сергей Добровольский, бывший вместе с Бояровым в квартире. — Хотела положить на тумбочку и уронила — умерла… Царствие небесное, — Добровольский перекрестился. Косовский с неудовольствием посмотрел на него: — Ты еще панихиду по ней закажи… Дурак. Срочно поезжайте туда… Да, а это кто? — Это, Семен Семенович, сотрудник нотариальной конторы, — представил Добровольский Соколова. — Со мной работает. Давно уже. В случае чего подстрахует. У него документы на все случаи жизни. — A-а, ты мне говорил. Ну, берите его с собой и вперед, на квартиру. Покойницу по-быстрому на кладбище, и чтобы в квартире через два часа ничего не осталось, понятно? И стенки простучите, не помешает. Мало ли, камешки или золотишко старушка со старичком зажали… Грузовик захватите — и на склад. Что почем — потом разберемся. Соседи, которые собрались во дворе посмотреть на то, как выносят вещи из дома покойницы, в большинстве своем были не намного моложе старухи. Когда рабочие вынесли на носилках тело Ванды Прокопович и засунули его в специально оборудованный микроавтобус, одна из престарелых соседок, вытирая уголком платка выступившие слезы, сказала другой: — Вот и стоило жить, чтобы чужие люди хоронили… Пять лет, как муж помер, — хоть бы одна живая душа в квартиру зашла! А ведь у нее племянники есть. Двоюродные, правда, но все-таки… Не дай Бог… Бабка не знала, что ее мысли полностью совпадают с мнением Боярова, который в этот момент руководил упаковкой и отправкой на склад имущества покойной. Дело это было хлопотное — антикварную мебель нельзя было поцарапать, да и за рабочими присмотр был нужен — мало ли что, вдруг прилипнет к рукам какая-нибудь безделушка, которой на поверку цены нет… Так что даже Соколова, подвизавшегося в роли сотрудника нотариата, «припахали» — он вместе с Добровольским связывал бумаги и книги, среди которых были, к его удивлению, даже прижизненные издания классиков русской литературы. Сколько стоит, например, первое издание «Войны и мира», сыщик в точности не знал, но догадывался, что даже на свою весьма неплохую зарплату купить его навряд ли получится. Когда в квартире не осталось ничего, кроме голых стен, участковый запер ее на ключ и опечатал, как положено по закону. — Бабку-то куда отправили? — вполголоса спросил Соколов Добровольского. — На кладбище, куда же еще, — ответил тот. — Потом расскажу… А скорее всего, меня с Бояровым пошлют проконтролировать захоронение, так что поедешь со мной и сам все увидишь. Излишне говорить, что весь процесс выноса тела и имущества Соколов добросовестно снимал на камеру мобильного телефона, делая вид, что ведет какие-то переговоры. — Все, поехали, — подскочил к ним, вытирая пот, Бояров. — Вещи повезли, опись я составил, так что ничего не украдут. А мы — на кладбище. Надо формальности соблюсти. Бери своего нотариуса на всякий случай и поедем. Они уселись в серый «вольво» Боярова и тронулись из центра Москвы в сторону Калужского шоссе. О том, что Троице-Лыковское кладбище, на котором согласно договору следовало похоронить старушку, лежало совершенно в другой стороне, Бояров будто бы запамятовал. Через два часа быстрой езды, насколько это было возможно по забитой машинами трассе, Бояров свернул с шоссе направо, проехал еще километров десять и снова свернул на проселок с указателем «Кладбище 5». Соколов только головой покачал при виде этого, с позволения сказать, «некрополя». Ограды никакой не было, надмогильные памятники прятались в траве выше пояса, невзрачный деревянный домик администрации приютился под чахлой сенью трех берез. Рядом с домиком стояла машина, которая несколькими часами ранее увезла покойную старушку Ванду Прокопович. Неподалеку размещался небольшой желтый экскаватор. — Выгружаемся, — скомандовал Бояров, прихватил из бардачка какие-то бумаги и отправился в домик с вывеской «Департамент потребительского рынка и услуг Московской области. Кладбище Березовское. Администрация». Добровольский и Соколов отправились следом. Администрация Березовского кладбища состояла из двух комнат. Одну из них занимал местный начальник, в другой размещались рабочие, которые, судя по бардаку, творившемуся на подведомственном могильнике, отдыхали круглые сутки. — Есть кто? — громко спросил Бояров, переступив порог на первый взгляд пустого кабинета с вывеской «Директор кладбища Левандовский Аристарх Борисович». — Есть, есть, — послышался откуда-то из-за стены хриплый мужской голос. Тут же открылась незаметная дверь и в кабинете возник хозяин, худой как щепка и совершенно лысый мужчина лет сорока. — Привет, Бояров, — пробормотал он, протянул вялую руку и уселся за стол, над которым, к удивлению Соколова, висел портрет покойного Ельцина. — Твоя, что ли, бабка там стоит? — Жаль, что не моя. Но привез я. Возьми документы. — Да что мне твои документы, — отмахнулся директор. — Опять под неизвестную бомжиху хоронить? — Яма есть? Давай хорони, недосуг нам… — Есть яма… Силантьев!!! — во всю глотку крикнул Аристарх Борисович. — Просыпайся, мать твою! Спустя минуту из той же двери появился заспанный гражданин в рабочем комбинезоне и почему-то с лопатой в руках. — Где клиент? — флегматично осведомился он, приглаживая растрепанную, давно не стриженную шевелюру. — В машине… А водилу-то вы куда угнали? — Куда-куда… Я ему мопед дал и в магазин отправил. Должен бы уже приехать… Послышался треск мотора, и на пороге возник только что упомянутый водила, державший в руках рюкзак, в котором что-то симпатично звенело, шелестело и, возможно, булькало. — Ну? Тут я… Демьян, я сегодня больше не поеду. Сколько можно? — Сколько нужно, столько и можно, — ответствовал Бояров. — Успеете выпить. Бабку закопать надо. — Не протухнет, — произнес директор Левандовский. — Наливай. Силантьев достал из привезенного рюкзака две бутылки водки, вытащил из стола шесть граненных стаканов и разлил водку. Получилось чуть меньше стакана на каждого. Все, кроме Соколова, взяли стаканы и, не чокаясь, выпили. Соколов, почувствовав, что подозрительно отрывается от коллектива, тоже выцедил стакан «Московской». — Ну, помянули, теперь и хоронить можно, — сказал директор. — Организуй, Силантьев… Рабочий взял лопату, с которой, видимо, никогда не расставался, и вышел из домика. Спустя минуту послышалась его перебранка с каким-то персонажем кладбищенской мистерии, потом звук отодвигаемой двери микроавтобуса. — Борисыч, мешок дай! — попросил заглянувший в кабинет небритый молодой мужик разбойничьего вида. — Возьми… — ответил Левандовский, показывая пальцем в направлении все той же едва заметной двери. «Разбойник» скрылся за стеной и тут же вернулся, держа в руке полиэтиленовый мешок в рост человека. — Идете? — спросил он у Боярова.