Тогда, пятнадцать лет назад, когда еще не все было поделено и не пришел к власти сильный президент, за плечами которого стояли мощнейшие силовые структуры, еще можно было ухватить жирный кусок и, поделившись с кем надо, владеть им. Купцов такой кусок ухватил, и далеко не один. Конечно, далось ему это не без крови, но кровь, как в таких случаях происходит, была не его. И десятки смертей на годы вперед соединили несостоявшегося студента юрфака с заместителем мэра столицы. Говорят, что киллерами не становятся в одночасье. Но в то же время нет на земле школ, в которых учили бы убивать конкурентов высокопоставленных чиновников. Конечно, если не считать учебных заведений КГБ, ГРУ, ЦРУ, МОССАД, ШТАЗИ и им подобных структур, выходцы из которых могут отправить на тот свет любого, в любое время и любым способом. Леонид Лысенко ни одно из таких учебных заведений не заканчивал. Он, что называется, был прирожденным «агентом для спецопераций». И как мимо него прошли специалисты «контор», отвечающие за подбор кадров, было непонятно. Скорее всего, снова сыграла роль его запоминающаяся внешность — ведь требования к тем, кто идет «на холод», то есть воплощает в жизнь разработанные генералами операции по «гашению объектов», включали их «незаметность». Самый лучший киллер — тот, кто не только в толпе, но и на «узкой дорожке» сумеет внушить встретившему его человеку, что он — тень, призрак, манекен, на худой конец, случайный прохожий. Леня Лысый такими качествами не обладал. Зато обладал другими — абсолютной преданностью своему боссу и способностью разработать и организовать любую операцию. И провести ее — с тем только условием, чтобы после ее окончания не оставалось живых свидетелей. Всезнающие спецслужбы, как ни странно, не имели на Лысенко никаких особых данных. Купцов слишком берег своего «специалиста по особым поручениям», чтобы так, за здорово живешь, отдать его кому-то на съедение. Поэтому Леня и дожил до возраста, до которого дотягивает далеко не всякий киллер, тем более замешанный в устранении весьма авторитетных лиц. * * * — Руслан Альфонсович, у Ферапонтова ничего на Хвостова нет, — отчитался Загряжский в пятницу утром. — То ли он ангел во плоти, то ли очень хорошо концы прячет. — Разведчик, что ты хочешь, — буркнул Купцов, который почти не сомневался, что с этой стороны подойти к отставному офицеру ГРУ не удастся. — Твои предложения? — Ну, какие предложения… — развел руками Загряжский. — Мы его, конечно, обломаем сегодня, все-таки нас, почитай, сотня, а он с собой едва ли десяток народу приведет. Массой задавим. — Массой… Хрен его знает, того Хвостова, что он вообще замыслил? И вот же гад, в командировку свалил и телефон отключил. «Абонент временно не доступен…» Неужели придется «тяжелую артиллерию» применять? Ох как не хотелось бы… Ладно, ступай, мне к совещанию готовиться надо. К совещанию Купцов принялся готовиться весьма своеобразно. Он тут же схватил мобильник и вызвал к себе Леню Лысого. Тот появился в кабинете заместителя мэра, украшенном портретом президента и гербами России и Москвы, через пять минут, поскольку занимал небольшую отдельную комнату этажом ниже. — Сядь, посоветоваться надо… Леня молча уселся на стул около приставного столика. — Видать, снова тебе работа предстоит. Тряхнешь стариной? — Кто? — коротко спросил Лысенко. — Неужто Хвостов? — Ты догадлив, — ухмыльнулся заместитель мэра. — Что ж он опять учудил? — спросил Леня, доставая из кармана четки и автоматически перебирая их. Эта привычка сохранилась у него с детства, когда некий целитель, которому показали психически неуравновешенного подростка, порекомендовал купить четки и приучить Леню перебирать их. Неизвестно, помогли четки или просто закончился переходный возраст, но психических отклонений у Лени Лысенко больше не наблюдалось. Если не считать отклонением готовность в любой момент разрядить пистолет в совершенно незнакомого человека. — По-моему, настало время его убрать. Слишком «шуметь» стал, мешает. И «кино», как видишь, не помогло… — Не рано ли, Руслан Альфонсович? — спросил Леня. — Убрать-то его можно и нужно, но вот откуда ноги растут, все сразу и просекут. С ним по-другому бороться надо. Спровоцировать как-нибудь… — Ну так спровоцируй, — жестко сказал Купцов. — Мне тебя учить, что ли? А то он, видишь, расширенное совещание на сегодня созвал. А меня, своего непосредственного начальника, пригласить забыл. Склероз, видать… — Именно склероз, — хохотнул Леня Лысый. — Я в курсе… Только провалится его совещание. И именно потому, что Хвостов ваш забывчив больно. Он запамятовал, что июль в разгаре. — Ну и что? — А то, что две трети народа в отпусках. Он как-то упустил это из виду… — А ты-то откуда знаешь, что директора кладбищ в отпусках? — удивился Купцов. — Мне, Руслан Альфонсович, по роду деятельности все знать положено. Иначе какой я… референт? Купцов довольно рассмеялся, недобрым словом помянув дурака Загряжского, который и сам в отпуск не спешил, и «отпускными» делами коллег не интересовался, а кипиш поднял такой, что впору танковую дивизию вызывать… * * * Совещание, на которое Хвостов возлагал такие большие надежды и которого весьма опасался его скрытый враг, состоялось. Но на него вместо сотни приглашенных явилось… семнадцать человек! Остальные были в отпусках либо отсутствовали по каким-то иным уважительным причинам. С теми «шестерками», чуть ли не простыми землекопами, которых руководители кладбищ прислали вместо себя, говорить было бессмысленно, и Хвостов, выругавшись про себя, понял, что эта система напоминает пресловутого киношного Горца — Дункана Мак-Лауда: куда ни бей — выживет, и только если отрубишь голову — ему и кирдык придет… Что ж, для этого его сюда и назначили. В то самое время, когда Матвей Хвостов ругал себя последними словами за то, что перед тем, как назначить совещание, не позаботился узнать, на месте ли его подчиненные, Даниил Хвостов метался по своему кабинету, как черт между котлами. Десять минут назад он получил подтверждение давним своим подозрениям о том, что девушка, в которую он был влюблен уже несколько месяцев, имеет еще одного ухажера… И не кого-нибудь, а его собственного отца! …В начале года Хвостовым-младшим неожиданно для него самого овладело то, что на языке поднаторевших в психологии домохозяек называется «депрессия». У него просто пропало желание жить. Нет, Даниил не испытывал навязчивой идеи залезть в петлю или пустить себе пулю в лоб — он просто перестал хотеть. Не в том конкретном смысле, который вкладывают в это слово юнцы, собирающиеся на пустырях, — он перестал хотеть вообще. Единственным желанием осталось лечь на диван, укрыться пледом и забыть о том, что он когда-нибудь существовал на свете, просто заснуть и не проснуться, причем никаких снов не видеть. Такое состояние сперва его не испугало — Даниил подумал, что это последствия неумеренного празднования Нового года, тем более что гороскопы предрекали ему на это время упадок сил. Но когда окончились Рождественские каникулы и пришла пора включаться в работу, он понял, что никакими силами подняться и отправиться в офис его никто не заставит. А еще через три дня, ошалев от телефонных звонков и отключив телефон, Даниил понял, что с его психикой что-то не в порядке. Причин этого он доискиваться не стал — копание в себе не входило в число любимых занятий Хвостова. В конце концов, есть же люди, которым за это деньги платят. И тогда он вновь включил телефон, позвонил школьному приятелю, с которым можно было вести более-менее откровенные разговоры, и узнал у него телефон психолога, которого тот когда-то хвалил, — она вытащила его жену из сильнейшего срыва, вызванного рождением мертвого ребенка. Психолога звали Марина Куницына. Не стоит удивляться, что Даниил ничего не знал о том, что эта молодая женщина работала в системе социальной службы, которую тогда возглавлял его отец. Он никогда не интересовался не только коллегами отца, но и его личной жизнью — при жизни матери ее просто не было, а после ее смерти сын виделся с отцом редко, даже на дни рождения его не ходил. Что же до разговоров по душам — такого у них не происходило. Марина же, осведомленная о том, что у ее друга есть взрослый сын, тоже особо не расспрашивала Матвея: не любил тот распространяться о сыне. Поэтому, когда Даниил вошел в кабинет Марины (кроме работы на полставке в социальной службе, она занималась частной практикой и снимала небольшую комнатушку в одном из медицинских центров), он увидел перед собой незнакомую обворожительную девушку, и только. Равно как и Марина увидела симпатичного молодого мужчину. — Здравствуйте, — приветствовал Хвостов психолога. — У вас, насколько я знаю, лечение анонимное? — Как пожелаете, — ответила Марина. — Присаживайтесь. У вас возникли проблемы? — Как без них-то… — развел руками Даниил, усаживаясь в мягкое кожаное кресло и оглядывая маленький кабинет, единственным украшением которого был висевший на стене, оклеенной неброскими матовыми обоями, пейзаж с пасущимися на лугу лошадьми. — Я вас слушаю, — сказала девушка. И Даниил рассказал ей о своих ощущениях последних недель. Марина изредка кивала, не перебивая, что-то помечала в блокноте. Когда Даниил закончил, она сказала: — У вас есть жена, дети? — Жена была. Развелись. Есть дочка, Катя, ей шесть лет. — Вы с ней встречаетесь? — Конечно, — кивнул Хвостов. — Почти каждые выходные. — Вы, если я правильно поняла, бизнесмен? — Именно, — скупо ответил Даниил, решив не вдаваться в подробности. — А у вас до этого были уже подобные приступы? — поинтересовалась Марина. — Или это первый? — Никогда такого не было, — сказал Хвостов-младший, при этом почему-то опустив глаза. Это не укрылось от психолога. — А если вспомнить? В детстве, например, вам не хотелось все бросить, убежать из дома? Говорите, я ведь не следователь, я врач. — Нет, из дома убегать не хотелось… Разве что лет в десять, когда я дико завидовал отцу и хотел убежать на войну. Туда, в Афган… Но отец вернулся, когда вывели войска, и проблема отпала. — Он вас строго воспитывал? — Ну, как вам сказать… До десяти лет я его вообще редко видел. Приезжал в отпуск, в форме, с орденами, это такой праздник был! Ну, а когда он совсем вернулся… Короче говоря, он был для меня Богом. А что до воспитания — со мной особых трудностей не было. Я рос положительным ребенком. И во всем старался походить на отца. Он у меня, знаете ли, железный человек. Но ни в коем случае не семейный деспот. Просто при нем нельзя было совершить даже малейшей подлости — мысли такой не могло возникнуть. И даже в юности, когда почти все совершают глупости, меня ругать было не за что. Правда, потом мы с отцом как бы разошлись, не из-за чего-то конкретного, а так… Жизнь… — Даниил снова опустил взгляд, не желая вспоминать тот страшный для него день, когда он понял, что никогда не сможет стать таким, как отец… Марина еще долго расспрашивала Даниила о его детстве, стремясь понять, не в нем ли корни его нынешнего нервного срыва. Не найдя никаких зацепок в его словах, она к концу разговора уже была уверена, что он скрывает какой-то факт из своей биографии, который даже через много лет мог «сдетонировать», как говорят саперы, и стать причиной сбоя психики. Такое в ее практике случалось довольно часто, да и ситуация была несложной, многократно описанной в литературе. — Костя, — сказала она (этим именем он назвался с самого начала), — вспомните, незадолго до начала этого вашего… состояния, не произошло ли с вами что-то такое, чего раньше не случалось, необычное что-то… Пусть даже мелочь какая-нибудь. Вы, может, даже не обратили внимания… Может, что-то связанное с детством или юностью… Вспомните! Психолог резко подняла голову и посмотрела прямо в глаза своему пациенту. И тут Даниил все понял. Черт! Не надо было тому незнакомому парнишке на улице окликать потертого деда и показывать на выпавший из его порванной сумки тощий кошелек! Ох не надо было… Так неужели эта мелочь послужила детонатором? «Не может быть… — судорожно думал Хвостов, чувствуя, что приходит в себя. — Нет, ну как она меня раскрутила! И отца приплела… И детство… Колдунья, что ли? Ведьма… И такая красивая…» Через минуту Даниил с огромным удивлением понял, что никакой депрессии нет и в помине! По его обалдевшему лицу это почувствовала и Марина. — Ну что? Вспомнили? — спросила она, улыбнувшись. — Видите, как все оказалось просто. Вам стало легче, правда? Даниил с огромным облегчением откинулся в кресле. Сейчас бы хлопнуть стопку водки и заснуть — первый раз за несколько недель с желанием проснуться! И лучше всего не в одиночестве… — Марина, вы даже не представляете, кто вы, — тихо сказал Хвостов. — Волшебница… — Хорошо хоть ведьмой не назвали, — словно прочитала она его мысли. — Вспомнили что-нибудь? — Да, — коротко сказал он, и Марина поняла, что дальнейшие расспросы нежелательны. Она не стала настаивать на продолжении. Зато продолжения захотел Хвостов. — Марина, у меня на лице не написано, что я хочу задать вам один довольно тривиальный вопрос? — Что я делаю сегодня вечером? Даниил Хвостов рассмеялся.