Я не улыбнулась, показывая, что вопрос-то серьезный. – Ну, возможны косвенные признаки, – Яков Львович пригасил улыбку. – Клептомания часто проявляется при наличии энуреза, нервных тиков, аффективно-респираторных приступов, вегето-сосудистой дистонии, задержки психического развития, умственной отсталости, гипоталамо-гипофизарного синдрома, перенесенного в детстве сексуального насилия, социопатии… – Надо присмотреться к деревенским дурачкам, – резюмировала Лизка, прослушав эту часть записи нашего с доктором разговора уже в машине по пути в деревню. – В Пеструхине разве есть дурачки? – Конечно, а как без них? Это же классика жанра, – не усомнилась подружка. – Есть деревня – найдутся и дурачки. – Во времена моего детства Алешенька был, – припомнила я. – Мужик лет сорока… Но он уже давно помер. Нелепо так – его коровы забодали. – Что, в алой рубахе шел? – Нет, под красным знаменем. Он такой дурачок был… патриотический. В барабан бил, на ходу приговаривал: ать-два, ать-два… Речевки голосил – кто шагает дружно в ряд, наш пеструхинский отряд… Галстук пионерский носил, не снимая, даже в бане в нем мылся, спроси Митяя, он мне рассказывал… – А коровам что, пионерская символика не понравилась? – Ну а тебе бы понравилось, если бы ты мирно паслась в деревенском стаде, а на тебя здоровый мужик попер – в руках красный флаг с острой пикой на конце, в глазах безумие храбрых, идет напролом и орет: «Расступись, старина рогатая, дай дорогу новой жизни!»? – На старину и я бы обиделась, – согласилась Лизка. – Но тот Алешенька, сама говоришь, помер уже давно, надо узнать, кто сейчас занимает вакантное место штатного деревенского идиота. – Таких ярких типажей нынче нет. – Ага, скрепы же утеряны. С чем на рогатую старину наступать, с флагом ЛДПР? Мы немного помолчали, осознавая трагический упадок воинствующего патриотизма. Потом Лизка сказала: – Надо было тебе мозгоправа спросить, как они выглядят, клептоманы эти. Диагнозы-то мы с тобой на глазок не определим, не спецы, а вот если есть какие-то явные внешние признаки… Типа, глазки бегают, пальцы шевелятся… – В интернете посмотрю, – пообещала я и посмотрела сразу же, не откладывая. – Та-ак, что тут у нас… Ага: для клептомании характерны такие симптомы, как состояние сильного напряжения, резкий подъем настроения после совершения кражи, появление навязчивых фантазий… – Не вижу, как это может нам помочь. Тем более в теме с фантазиями ты сама кому угодно класс покажешь… – Намекаешь, что я психически нездорова? – я обиделась, но не сильно. Сама о том же все чаще думаю. – Слу-ушай, так, может, это ты сама сперла головы?! – Лизка, озаренная гениальной догадкой, всем корпусом развернулась ко мне, и «лягушонка-коробчонка» вильнула, как рыбка. – На дорогу смотри! С ума сошла, так дергаться! – Нет, я серьезно, – подружка выправила машину и вернулась к теме. – Когда они пропадали, головы-то? Когда ты спала! А если ты у нас лунатичка, но просто не знаешь об этом, а сама в сомнамбулическом состоянии ходишь во двор и тыришь там деревянные бошки?! – Зачем?! – Затем, что ужасно беспокоишься об их сохранности! Ведь беспокоишься же? – Ну, – с этим нельзя было не согласиться. – Беспокоюсь, еще как! – Ну вот! Ты их утаскиваешь с открытого всем ветрам и прохожим двора, чтобы спрятать понадежнее! – от полноты чувств Лизка стукнула кулаком по клаксону – будто поставила жирную точку в расследовании. – Хорошая версия, – подумав, признала я. – Не хуже других. Только два вопроса: куда я, по-твоему, деваю деревянные головы? И как одна справляюсь, они же тяжелые? – Куда – тут можно думать, вариантов полно… А вот как… Ты не Геракл у нас, это точно, – Лизка нахмурилась. – Но, может, ты тоже сомнамбула и мы действуем вместе? – уела я ее. – Нет, лунатики не пионеры, они строем не ходят, – подружка вздохнула. – Эх, такую красивую версию поломала! За интересным разговором мы не заметили, как приехали в деревню. Лизка высадила меня у моего дома и поехала к себе. Я вошла во двор, приветственно помахала ручкой Шуруппаку, караулящему на подоконнике в кухне, но на крыльцо подниматься не стала, сначала отправилась проверить целостность последнего неповрежденного истукана. Скрип-скрип, топ-топ – навстречу мне кто-то шел. Я остановилась, дожидаясь появления прохожих-мимохожих, и из-за угла вывернули два мужика. Один в тулупе, брезентовых штанах и меховой ушанке, второй одетый по-городскому – в джинсах, пуховике и вязаной шапочке. – Добрый день, – сказала я вежливо. Очень-очень вежливо, чтобы прозвучало язвительно. Ходят тут через мой двор, как у себя дома! – Здравствуй, Ляся, – дядя Боря с метеостанции кивнул мне и мимо прошел, не остановившись, хотя обычно притормаживает, чтобы перекинуться парой слов. Второй мужик, точнее, парень, уныло проскрипел что-то вроде «драссссть» и утопал за дядей Борей. Я оглянулась и посмотрела им вслед. Потом достала мобильник, позвонила Митяю и спросила: – Ты дома уже? – А ты как думаешь? Обед же, – ответил мне братец, явно что-то жуя. – Выйди на крыльцо, сейчас мимо тебя дядя Боря пройдет, спроси у него, когда ждать следующего снегопада. – А зачем тебе? – Чтобы знать, когда вора подстерегать! – А-а-а… Чего ж сама не спросила? – Не успела, дядя Боря мимо прошел. Он то ли озабочен чем-то, то ли даже огорчен, я не решилась остановить его, подумала, что это будет невежливо. А тебе можно, вы-то давно знакомы, к тому же ты участковый. – Угу, – Митяй согласно чавкнул и отключился, а я пошла дальше. В квартете деревянных чурбанов новых изменений не случилось. Вот и прекрасно. На всякий случай я покрутила последнюю оставшуюся голову, убедилась, что она держится крепко, и замерла рядом с истуканами пятой неподвижной фигурой, озабоченно прикидывая, как бы получше устроить засаду, о необходимости которой говорили большевики… тьфу, Митяй говорил! Большевики – это из другой оперы, про коров и пионера-героя. По всему выходило, что организовать засаду минимум на три персоны (а меньше никак, Лизка вряд ли отпустит Митяя одного, да и я непременно должна участвовать) будет непросто. Негде у меня во дворе прятаться! Разве что опять развесить на веревках постельное белье и притаиться за ним? Или в сарайчике схорониться? Увы, я прекрасно знала, что сарайчик мой переполнен разным хламом, причем барахло в нем не складировано в относительном порядке, а свалено шаткими кучами. Мысли о том, чтобы очистить сарайчик и сделать из него подсобное помещение образцового содержания, как у соседей Буряковых, периодически как приходили в мою голову, так и уходили из нее – ни с чем. Ну неохота мне было приниматься за раскопки плотного культурного слоя совсем чужой жизни… При этом я прекрасно понимала, что если начну, то увязну в процессе надолго, потому что буду зависать над каждой интересной находкой. Я потому и на блошиные рынки не хожу: они меня гипнотизируют. Мне даже на художественных выставках трудно находиться, я там то и дело впадаю в восторженное оцепенение. Короче говоря, тесный сарайчик – не лучший вариант для засады. Можно, конечно, кое-как уместиться и там, только на удобства в таком случае рассчитывать нельзя – меблировать сарайчик не получится. Может, спрятаться за поддонами с кирпичом? Я посмотрела на аккуратно сложенные стройматериалы, прикидывая, поместимся ли мы за штабелем втроем, и взгляд споткнулся о предмет, которому тут было не место. На красных кирпичах гордо высилось голубое эмалированное ведро, содержимое которого выпирало сверху пышной белой шапкой. Цветосочетание было классическое, патриотическое, почти как на флаге России, но я нахмурилась недовольно. Что там Лизка говорила про лунатизм и бессознательные действия? Совершенно не помню, когда это я успела водрузить ведро на кирпичи! Само по себе ведро мне было знакомо и памятно, именно в него я вчера, как грибы, собирала рассыпавшиеся бубенцы. Собрала, а дальше что? Пошла в дом, там Лизка стол к обеду накрыла. Стоп, а в дом-то я пришла без ведра! Значит, оставила его где-то во дворе, склеротичка беспамятная… Досадуя на себя, я прошла к кирпичам, потянулась, сняла ведро с баррикады и, еще не опустив поднятую руку, поняла, что ей как-то слишком легко. А ведь бубенцы металлические, да еще снегом набитые – увесистые… Но бубенцов в ведре не было. И белую шапку на нем образовал вовсе не снег. – Чертовщина какая-то! Ты что-нибудь понимаешь? – спросила я Шуруппака в окне – чтобы не потерять меня из виду, кот переместился на подоконник спальни и напряженно таращился из-за стекла. – Я лично ничего не понимаю! Шура молча раззявил пасть – звука не было слышно, но по мимике рыжей морды я предположила, что кот выругался. – Сам такой, – на всякий случай сказала я ему и пошла, помахивая неправильным ведром, к Синеглазовым. Одну голову ломать хорошо, а три – лучше. Если речь не о деревянных головах высокохудожественных истуканов, конечно. – Вот умничка, успела к обеду! – похвалила меня тетка Вера и близоруко прищурилась на ведро. – И с чем-то своим?