Лизкин пренебрежительный тон почти вернул мне утраченное душевное спокойствие. Я открыла глаза и тоже посмотрела – почему нет, раз это пока бесплатно. В руках у Любани был обыкновенный контейнер, в которых продают пирожные. Прозрачный пластик не скрывал нетипичного содержимого упаковки. Им оказался небольшой, с детский носовой платочек, лоскут пупырчатой сине-красной шкуры, смотревшийся, надо признать, неаппетитно и даже жутковато. Из середины лоскута вызывающе торчала малинового цвета присоска. – Как живой, – прошептала Лизка и потянулась перекреститься. – Ну, весь-то он заметно поболе будет, конечно, но я тока кусочек вытянул, – с сожалением сказал удачливый рыбак. – Может, в другой раз повезет целиком его добыть… – Да не дай бог, – прошептала я и тоже перекрестилась. – Ну, так какая будет ваша цена? Сколько дадите? – деловито спросила Любаня. – За это? – Лизка моментально очухалась и начала торг. – Я даже не знаю… Тысяч пять? – Да ты что – пять тыщ, восьмой канал готов был с ходу девять триста пятьдесят отстегнуть! – возмутилась Любаня. Странная сумма – девять триста пятьдесят, подумала я. Небось корреспондент с оператором свои кровные денежки отдать собирались, все, что по карманам наскребли… – Пятнашка, не меньше! – объявила свою цену Любаня. – За что пятнашка? Тут кусочек граммов на двести максимум! – не отступила Лизка. – А ты речного монстра на развес покупать хочешь? Как колбасу? Ха! Это же единственный такой кусочек, как его… Любаня пощелкала пальцами, требуя подсказку зала, и эрудированный Епифанов с готовностью припомнил нужное слово: – Артефакт! – Ладно, за артефакт дам десятку, – вздохнула Лизка. Митяй ахнул, супруга коротко глянула на него и пояснила: – Не из своих, ясно дело, редакция компенсирует. Я только вздохнула: мне-то было понятно, что никто нам ничего не компенсирует, так что придется отдавать свои собственные денежки. А что делать? Не заплатим мы – раскошелится восьмой канал или еще кто-то из СМИ. Тогда добычу дяди Пети наверняка отдадут на экспертизу, моментально выяснится, что это никакой не живой организм, кто-нибудь из коллег непременно вспомнит нашего выставочного медиаспрута, и будет большой скандал… – Двенадцать пятьсот – и по рукам, – предложила свою последнюю цену Любаня. – Договорились. Лизка потянулась к контейнеру, но Любаня проворно убрала его в сторону: – Э нет! Денежки вперед! – Да у меня нет при себе! – подруга вопросительно глянула на меня, я покачала головой. – Хочешь, с карты на карту переведем? – Нет уж, мне давай наличные, – уперлась Любаня. – Ну же, Любовь Петровна, под мою ответственность, – попытался урегулировать вопрос Митяй. – Давайте сюда коробочку, я гарантирую, завтра наличные будут у вас. Ну не бежать же за ними сейчас – в темноте, по морозу… Несговорчивая Любаня помотала головой. Крутые спиралевидные локоны на сахарной воде запрыгали тугими пружинками. – А так мы не можем быть уверены, что вы не откажетесь от нашей договоренности и не продадите артефакт кому-то другому! – вмешалась и я. Бесполезно. Любаня не желала расставаться с контейнером до получения денег. – А давайте мы попросим о помощи уважаемого Виктора Игнатьевича! – Лизка послала солнечную улыбку Епифанову. – Помнится, у вас в кабинете есть сейф. Давайте запрем там контейнер с артефактом, а завтра придем сюда снова – уже с деньгами! – и закончим нашу сделку века! – Ну… Так можно, – подумав, согласилась Любаня. И маленькой процессией, которую возглавлял гордый своей ответственной миссией хранителя артефакта завклубом, мы тронулись в его кабинет. – Ты что задумала? – тихо спросила я Лизку, пока мы пробирались сквозь толпу. Народ уже и плясал, и ходил курить, и бегал в туалет – имело место хаотическое броуновское движение. – Потом объясню, – пообещала подруга. – Пока следи за мной, сама поймешь, что надо будет делать. Из фойе, превращенного в выставочный зал-трапезную-танцкласс, мы перешли в библиотеку, где сегодня был лекторий, а оттуда в коридор, ведущий одним концом к выходу из клуба, а другим – к туалету. И в том, и в другом направлении наблюдалось оживленное движение. Не смущаясь этим, Епифанов, кабинет которого располагался в тупичке вблизи уборной, на ходу проводил для нас импровизированную экскурсию. – Вот, посмотрите: у нас приятное пополнение библиотечного фонда, наследники Варвары Дмитриевны Козловой, она в нашей школе завучем была, ветеран труда, заслуженный учитель, отдали клубу бабушкины книги. Тут полное собрание сочинений Макаренко… А здесь, – мы вырулили в коридор колонной по два, – мы готовим выставку детских рисунков, посвященных предстоящим гендерным праздникам – двадцать третье февраля и восьмое марта, два в одном… – Прекрасно, прекра-асно! – неискренне проблеяла Лизка, уворачиваясь от реющих, как флаги на ветру, альбомных и ватманских листов с изображением пузатых зеленых танков, жидких цветочных букетов и дивно страшненьких гуманоидов с глазками-плошками и губками-бантиками – предположительно любимых мамочек юных художников. – Ну, тут у нас удобства, если кому нужно, – завклубом не стал задерживаться у клозета, где и без того имелась очередь, и распахнул перед нами дверь своего кабинета. – А это моя скромная обитель, прошу! – Скромно, но со вкусом! – прокомментировала Лизка, продолжая играть отзывчивую публику. Кабинет у Епифанова был небольшой и весьма просто меблированный, зато богато декорированный живыми растениями. Цветочные горшки толпились на подоконнике и торчали из развешанных по стенам кашпо. Три из четырех углов помещения были заняты фикусом, монстерой и зловещего вида гигантским кактусом «Тещин стул», а в четвертом помещался предмет нашего нынешнего интереса – не сейф, как назвала его Лизка, а металлический шкаф, размером и очертаниями похожий на небольшой холодильник. Я мельком подумала, что не удивлюсь, если окажется, что Виктор Игнатьевич держит в нем продукты, но ошиблась: – А тут, извольте полюбоваться, у нас уже имеется особо ценное содержимое! – радостно уведомил завклубом и нас, и народ в коридоре: семь человек в скромной обители Епифанова не поместились, Митяй с дядей Петей остались за порогом и заглядывали в кабинет через открытую дверь. Виктор Игнатьевич сноровисто открыл несгораемый шкаф извлеченным из кармана ключом и вытянул со средней полки клетчатую деревянную коробку. – Ваш супруг, Алиса Юрьевна, оставил на временное хранение! – Что, шахматы? – простодушно удивилась Любаня. – Из-под руки такого знатного мастера, как наш Андрей Петрович, я уверен, и простые шахматы вышли бы музейного качества, – сказал Епифанов, – но это кое-что другое, куда более интересное. Да, Алиса Юрьевна? – Заготовки для новой работы, – кивнула я, потому что эта клетчатая коробка была мне знакома. Я видела ее в городской мастерской Андрея, но не знала, что он уже привез ее в деревню и на время отъезда отдал на сохранение Епифанову. В коробке, разделенные перегородками из плотного картона, лежали куски янтаря и коралла, крупные шарики бирюзы и пластинки перламутра – будущие глаза, губы и украшения деревянных истуканов. Епифанов поднял крышку коробки, показывая мне, что все на месте, и жадная Любаня ахнула: – Ух ты! А сколько это стоит? – Ну, сами по себе янтарь, коралл и бирюза не очень дорогие, – сказала я, чтобы не дать родиться слуху, будто у нас с мужем полные сундуки сокровищ, – они имеют ценность главным образом как часть художественного произведения, над которым как раз работает мой супруг… – Это для истуканов? – сообразила Лизка. – Хм, а почему Андрей свои заготовки в клубе хранит, а не дома? Я ответила ей выразительным взглядом и тоскливым вздохом. – А тебе непонятно? – вмешался протиснувшийся к нам Митяй. Он хозяйственно закрыл коробку и отодвинул ее подальше от алчно облизывающейся Любани. – Потому что у Ляськи не дом, а проходной двор, оттуда что угодно стащить можно и, кстати, последние события показывают… Я громко и значительно кашлянула. Митяй спохватился и умолк. – Вернемся к нашему делу! – своевременно поменяла тему Лизка. – Виктор Игнатьевич, в вашем прекрасном шкафчике еще найдется местечко для кусочка речного монстра? Место для монстра нашлось. Мы проследили, как Епифанов поместил контейнер с фрагментом медиаспрута на верхнюю полку, запер шкаф и спрятал в карман пиджака ключ. Лизка по собственной инициативе запечатлела каждый этап этого процесса фотокамерой смартфона, коротко и важно объяснив свои действия: – Это для истории и вообще, чтобы документальный след остался, – тут Любаня и наш участковый одинаково одобрительно покивали. – Встретимся здесь завтра в десять ноль-ноль, всем удобно будет? – предложил Епифанов. Возражений не последовало, и мы покинули кабинет, дверь которого закрылась за нами с легким щелчком. – Простой английский замок с собачкой, – на ухо мне прокомментировала Лизка. Мы с ней шли в колонне по два замыкающими – надо было посекретничать. – Так в чем твой план, я не поняла? – в фойе, куда мы все вернулись, я приперла подружку к простенку между окнами. В центре зала уже задорно плясали наши деревенские. Бумбоксу юных слова так и не дали, вместо него вовсю голосил чей-то винтажный кассетный магнитофон: «А я иду такая вся в «Дольче Габбана»! – шумно страдала Верка Сердючка. Бабы, разодетые от-кутюр по-деревенски, в полном соответствии с текстом песни выхаживали такие все по скрипучему паркету, образуя некое подобие кадрили. – Какой у меня план? – повторила мой вопрос подружка, удерживая цепким взглядом влившегося в ряды танцующих Епифанова. – Дождемся медляка – увидишь!