Мы отчалили от родного забора, и Митяй зачем-то сообщил: – А снегопад сегодня будет последний за эту зиму, так дядя Боря сказал. – Не факт, что еще в марте не завьюжит, – заметила я. – Ой, да что вы о погоде, разве не о чем больше поговорить? – упрекнула нас Лизка и тут же начала азартно гадать о личности нашего вора: – Это же Дятлов, да? Хотя нет, к Дятловым мы бы не ехали на машине… Тогда… эммм… Епифанов? – Какой из Игнатьича похититель деревянных голов? – хмыкнул Митяй. – Он же у нас хлипкий интеллигент, тяжелее книжки ничего не поднимет. – О, тогда я знаю: это Любаня Горохова! – не унималась Лизка. – Она как раз не хлипкая, когда у нее грузчик в запое – запросто тягает ящики и бидоны, я сама видела! – К Гороховым совсем в другую сторону, – возразил участковый. – Лясь, ну колись, к кому мы едем? – Уже все, приехали, – сказала я. – Останови тут. – Тут?! – Митяй нажал на тормоз и всем корпусом развернулся ко мне. – Ляся, ты в уме ли? Тут дядя Боря живет, а он нормальный мужик и даже наш родственник… Я молча выбралась из машины и зашагала к калитке, не сомневаясь, что Лизка с Митяем от меня не отстанут. Как бы они ни чтили святость родственных уз, а умереть на месте от любопытства не захотят, я уверена. И точно: за моей спиной захлопали автомобильные дверцы, заскрипели по снегу торопливые шаги. Ритуальное «Хозяева-а-а, есть кто дома?» кричать не пришлось, калитка нужного дома была не просто распахнута, а еще и подперта обломком кирпича. Во дворе, приглушенно жужжа и рыча, деловито копошилось дитя в дутом зимнем комбинезоне: лопаткой сыпало в большой игрушечный грузовик рыхлый снег, везло его за ворота. Судя по многочисленным следам маленьких колес, это был уже далеко не первый рейс. – Какой хороший мальчик! – умиленно сказала Лизка и машинально погладила свой живот под пальто. Дитя разогнулось и обернулось к нам, показав суровую веснушчатую физиономию в обрамлении пары заиндевевших косичек. – Это ты, Маня? Надо же, а во времена моего детства девочки в куклы играли! – простодушно удивился Митяй. – Вот вам пример победы феминизма и торжества гендерного равенства, – пробормотала я и спросила: – Девочка, взрослые дома есть? – Только Васька, – ответила водительница грузовика, возвращаясь к своей неженской работе. Она заложила крутой вираж в обход столба, поддерживающего навес над калиткой, и выкатилась на улицу. Лизка поморщилась: Васька, нелестно охарактеризованный дедулей с метеостанции, за ответственного взрослого мог сойти с большой натяжкой, но я не стала капризничать. – И где же он? – покричала вслед Мане-водиле. – В студи-и-и! – Девочка снова завела свой транспорт во двор и на ходу, не разгибаясь, махнула рукой вверх: – Там! Мы дружно задрали головы. «Там» был чердак. И дымящая печная труба. И жемчужно-серое утреннее небо, раздумывающее, а не просыпаться ли ему уже последним зимним снежком. Исходя из представленных возможностей, Митяй уверенно выбрал чердак и первым зашагал вверх по пристроенной сбоку дома лестнице. Уже на ступеньках я услышала нежные мелодичные звуки. Не музыку, но что-то похожее… – Ага! – победно и грозно вскричал Митяй, остановившись и перекрыв нам с Лизкой выход с лестницы на чердак. Я вытянула шею и поверх плеча брата заглянула в помещение, вовсе не похожее на классический деревенский чердак. Ну да, это была студия. Просторная, светлая, с большими окнами в скатах крыши. – Да проходите уже, мне ничего не видно! – разволновалась Лизка и продавила внутрь меня и мужа разом. – Здоров, Василий! – насмешливо молвил Митяй и, уперев руки в бока, пошел по скрипучим деревянным полам, оглядывая сложное сооружение в центре студии. Эта конструкция походила на гибрид рогатой вешалки и открытого кухонного шкафа. На деревянных перекладинах, полочках и крючках в хаотичном порядке помещались разнокалиберные металлические предметы. В широком потоке солнечного света из верхних окон их начищенные бока слепяще сверкали, и я не сразу увидела парня, при нашем появлении испуганно забившегося в темный угол. – Что ж, следствию все ясно! – объявил Митяй и отвесил звучный щелбан золотому тазу в центре странной конструкции. Бэмммс! – поплыл густой малиновый звон. – Зины Дятловой таз для варенья! – прокомментировал довольный Митяй и потянулся к металлическим блестяшкам двумя руками. – А это ботало коровы Петровой! Бряк-звяк! – отозвалось коровье ботало. – Кувшин Федоры Васильченковой! Боммм! – И твои, Ляся, с давно усопшими лошадками бубенцы! Я с удовольствием отметила, что наши с лошадками бубенцы – самые заливистые и голосистые. – А это чье, я не знаю? – Митяй оглянулся на парня в углу. – Полагаю, это колокольчик бабки Лукьянихи, он заменял ей звонок на калитке, – сказала Лизка. – О, что я вижу! – Митяй проследовал в угол и вышел оттуда с добычей. В одной руке у него была знакомая нам нестандартная шахматная коробка, другой участковый тянул за шиворот поникшего парня. – Василий, ты ничего не хочешь нам объяснить? – Это не то, что вы думаете… – пролепетал Василий. – А что тут думать? – участковый добавил в голос суровости. – Ты, гражданин Петров, у нас преступник, вор… – Нет, Митя, – влезла я, – гражданин Петров Василий Борисович у нас подающий большие надежды юный художник, тонко чувствующий эклектику, работающий на стыке разных видов искусства и парадоксально объединяющий скульптуру, сценографию и арт-мьюзик. Во всяком случае, именно так написано на сайте выставки, для которой Василий и подготовил данную работу. Это, кстати, та же выставка, куда пойдут Андрюшины истуканы. – Да? – Митяй удивился. – Вот эта дребедень пойдет на одну выставку с монументальными чурбанами? – В том-то и дело, – я посмотрела на Василия. – Да, Вась? Тебе же прочили большой успех? – Но не такой большой, как Соколову, – угрюмо пробурчал парень. – Ага! Я поняла! – Лизка хлопнула в ладоши. – У нас тут новейшая история Моцарта и Сальери! Вот этот мальчик… – она ткнула пальцем в Василия, и тот ойкнул, – решил, что эта его эклектика… – она ткнула в колокольчик, и тот звякнул, – заслуживает того, чтобы стать гвоздем программы! А поскольку место того гвоздя уже забили Андрюшины истуканы, ребенок решил устранить соперника, испортив его работу! – Я не ребенок, – буркнул юный талант. – Ага, ты вор. И должен сидеть в тюрьме! – рявкнул на него Митяй. – Да что я сделал-то?! Ну, коробку с камешками взял и головы снял, так это же только на время, до выставки, потом я все вернул бы! – заныл Василий, потирая затылок, потому как строгий участковый не затруднился отвесить ему затрещину. – Ага, вернул бы! – не поверила Лизка. – Да ты головы в лес отволок, а там их едва на дрова не забрали! – Кто ходит по дрова зимой, когда снега по пояс? – удивился парень. – Например, Дятловы! – охотно объяснила подружка и грозно нахмурилась. – И тетка Зина, между прочим, едва с ума не сошла, увидев лесные пни с лицами! – Я не хотел… Парнишка уже чуть не плакал. – Похоже, и вправду не хотел, – тихо сказала я Митяю. – Хотел, не хотел… А натворил делов, дурачина! – Братец расщедрился на второй подзатыльник. – Я одного не понимаю, – сказала вдруг Лизка, с одобрением отследившая сеанс воспитательного рукоприкладства. – Как же наш юноша, такой хилый и тощий, справился с тяжеленными головами? – Я не хилый! – вскинулся юноша. – Давай колись, кто у тебя в подельниках был, – участковый вздохнул. Чувствовалось, что ему не хочется увеличивать список проживающих на его территории криминальных личностей. – Никто! – выпалил Василий. – Конь в пальто! – передразнила его Лизка. – Не конь, а слон! – Я захихикала, зашлась нервным смехом, пришлось даже слезы рукавом утереть. – Не смотрите на меня как на ненормальную, я вам не Зина Дятлова… Митяй, ты помнишь, мы с тобой из города возвращались, когда Соколовых в полет проводили? – Ну? – И что-то нам с тобой на дороге померещилось – большое, округлое, мы еще про слона пошутили? – Ну?