В тот же миг в зале появились несколько охранников. Они сразу бросились именно к «Трем богатырям». Бедный японец начал извиняться. «Значит, сигнализация работает исправно, — сделал вывод Дорогин. — Умная система, чтобы ее отключить, надо в ней хорошо разбираться». Наконец он дошел до зала № 60. Именно здесь висела знаменитая «Троица» вместе с другими работами Рублева. У входа в зал дежурила статная дама не первой молодости. — Доброе утро, — поздоровался Дорогин, и в ответ получил ее вежливую дежурную улыбку. Муму долго вглядывался в каждую из икон. Он не разбирался в их сложной символике и даже не всегда понимал сюжет. Но при этом его охватывало какое-то странное и удивительно светлое чувство. Как будто эти иконы были окнами в другой мир, без фальши и бесконечной суеты. Говорят, что «Троица» одаряет смотрящего на нее своим спокойствием. Об этой иконе не хочется думать, хочется просто стоять и долго на нее смотреть. «Жалко, что я познакомился с этим шедевром при таких обстоятельствах», — подумал Дорогин. И он дал себе слово вернуться сюда сразу после того, как вместо этой фальшивки в Третьяковке снова появится оригинал. Экспертиза еще не состоялась, но Сергей был почти убежден, что перед ним именно копия. И если даже копия его так впечатлила, то подлинник должен впечатлить еще больше. Рядом с ним стоял почтенный немолодой человек с длинными волосами и бородой. Он внимательно разглядывал икону, делая какие-то пометки в своем блокноте. «Видно, ученый», — решил Дорогин. Вдруг этот бородач ненадолго закрыл глаза и как будто погрузился в транс. Муму даже стал беспокоиться за него. Придя в себя, мужчина тут же вышел из зала, доставая из кармана мобильный телефон. Смотрительница проводила его своим вежливым, но строгим взглядом. * * * Выйдя из зала № 60, Холмогоров отошел в сторонку и набрал номер своего старого знакомого, доктора наук Лазарева. В динамике долгое время раздавались длинные гудки, потом, наконец, послышалось и вялое «алло». Закончив осмотр залов икон, Дорогин взглянул на часы. Оказывается, он пробыл в музее уже почти полдня. Но Муму ничуть об этом не пожалел. — Николай Георгиевич? — бодро поприветствовал его Холмогоров. — Как, не разбудил? — Да помилуй, барин, — отшутился тот. — Какое «разбудил»? Уже ведь второй час. — Ну, всякое в жизни бывает. А как она вообще, жизнь? — Да ты знаешь, что-то скучновато в последнее время. Сплошная рутина. — Неужели никто картин не подделывает? — Да можно сказать, сижу без работы. Вот разве что фальшивого Левитана на той неделе обнаружил, и то все очень уж паршиво было сделано. Прямо белыми нитками шито. Не уважают эти хануги настоящих профи вроде меня. — Ну а я вот тебе как раз халтурку хотел подбросить. Думаю, поинтереснее Левитана. Подревнее да поценнее. — «Троицу», что ли? — Да спаси господи! Как ты узнал? — удивился Холмогоров. — Ну, дружище, у меня тоже есть особый дар, а не только у тебя, — бойко ответил Лазарев. — Позвонили вот, дали наводку. — То есть не я первый? — Извини, друг, но это действительно так. И конечно, я собираюсь заняться этим делом уже в самое ближайшее время. Думал даже сегодня, но куда-то запропастился завотделом древнерусского искусства. Пытался дозвониться до него, и все никак. Как будто сквозь землю провалился. Глава пятая Болдигов поставил будильник на восемь. Трех часов, которые оставались до встречи, ему должно было хватить, чтобы немного прийти в себя и даже успеть поужинать где-нибудь в придорожной харчевне. А десяти часов, которые оставались до восьми вечера, ему должно было хватить, чтобы выспаться. Но не тут-то было. Проснулся он с большим трудом. Голова болела неописуемо, как будто у него в черепе сидел мускулистый силач, который время от времени со всей дури лупил кувалдой по стенкам. — Надо бы водки накатить… — мляво процедил он, спуская ноги с тахты. — Съездить в магазин, что ли. Но тут как сквозь пелену ему вспомнился утренний звонок. В одиннадцать, Волоколамское шоссе, 28-й километр, и последние слова майора: «И протрезвей, сука!» Нет, зависнуть на даче с бутылкой водки сегодня не получится. Надо садиться за руль и думать, как объясниться с Колбышевым. Значит, вместо магазина придется посетить аптеку. Крепкий чай с сахаром делал свое дело. Болдигов начинал приходить в себя. Краем глаза он взглянул на календарь с изображением «Троицы», который висел на стене, и тут же хлопнул себя ладонью по лбу: «Мать твою за ногу, это ж уже послезавтра я собирался лететь в Париж!» Билет на самолет по-прежнему не был куплен. Покупать его прямо перед отлетом намного дороже, чем даже всего за сутки. Хотя Болдигов понимал, что не об этом сейчас ему следует думать и беспокоиться. Грозный майор, про которого он уже успел забыть как про страшный сон, вдруг снова нарисовался на горизонте. «Ничего, — подумал Болдигов. — Сегодня все вопросы решу, дома отосплюсь как следует, а завтра с утреца побегу за билетом. И уже часа в два дня буду в Париже. Сразу в барчеллу зайду, закажу мартини, буду смотреть на фланирующих дам. Вот здорово!» Болдигов налил себе из заварника еще чаю, покрепче. Руки у него заметно тряслись. В таком состоянии было боязно садиться за руль. — Ну да ладно, как-нибудь справлюсь, — успокоил он самого себя. — Главное, сразу подготовить деньги на взятку гаишникам. Путь к Волоколамскому шоссе был долгим. Болдигов старался не выпендриваться и не особо превышать скорость. На спидометре было всего девяносто, а крутые тачки то и дело обгоняли его на скорости в сто пятьдесят. Болдигов засмотрелся на шикарный белый «лексус», который обгонял его на МКАД. Как раз в этот момент пассажир «лексуса» давал кому-то инструкции по своему айфону: — Главное, чтобы наверняка и чтобы все чисто было. — Да, я все понял. — Если будут следы, гони джип в гараж… ну, ты знаешь куда, и пусть Петруха со всем разберется. Но остановись и посмотри сразу, понял? — Не боись, шеф! — Ну давай, брателла, я в тебя верю! — Спасибо. «Лексус» стремительно обогнал машину Болдигова и затем перестроился в его ряд, оказавшись прямо перед капотом. Допотопная «хонда» перед «лексусом» ехала очень медленно, и тому пришлось резко сбросить скорость. Болдигов продолжал движение как ни в чем не бывало, раздумывая о том, когда же он сможет позволить себе такую тачку. А до нее уже оставались считаные сантиметры. Болдигов резко нажал на тормоза и чуть не впечатался головой в лобовуху. К счастью, обошлось, машины благополучно разъехались. Болдигов радостно выматерился. Конечно, он даже не подумал о том, что эта авария — если бы она все-таки случилась — могла спасти ему жизнь. Но разве может человек ведать обо всех сложных причинно-следственных связях, которыми пронизан этот мир? Спустя пару километров Болдигов вспомнил о том, что собирался поужинать. Он стал выискивать на обочине подходящий объект придорожного сервиса. Уплетая борщ, Болдигов снова подумал о Париже. Радостное восприятие жизни потихоньку к нему возвращалось, но, увы, ненадолго. * * * «Что ж, кажется, теперь все ясно, — заключил Муму, швыряя окурок в урну возле безлюдной проходной какого-то завода. — То есть ясно, что ничего не ясно. Но ясность — это всегда хорошо». Он выбрался из своей берлоги ближе к вечеру, чтобы подышать свежим майским воздухом и переварить добытую прошлой ночью информацию. Она была весьма скудной. Но все же имела некоторое отношение к делу. «Этот жирный кролик, которого мы вчера пощекотали за яйца, — мелкая сошка, — продолжал размышлять Дорогин. — Как и тот мент, с которым мне в самом скором времени надо бы познакомиться». Муму специально выбрал для прогулки самые безлюдные места. Уличный шум мыслительному процессу не способствовал. Поблизости от квартиры, которую снимал Дорогин, начиналась промзона. Рабочий день уже давно закончился, и теперь здесь не было ни души, как будто цивилизация давно покинула эти края. «Это клубок ниток, — думал он, — и его предстоит распутать. Главное, чтобы ниточка внезапно не оборвалась. Как говорил Остап Бендер, главное — не умирайте от удара». Дойдя до угла серого забора, Дорогин повернул направо, раздумывая о планах на завтра. Опер со стажем — это задача посложнее, чем научный сотрудник. И здесь необходим особый подход. Улочка привела его к развилке. Направо была Третья Фабричная — название многообещающее. Налево — Байкало-Амурская. Дорогин выбрал северную романтику. На окраине промзоны находился зачуханный интернат какого-то вуза. Проходя мимо, Муму уловил жуткие запахи из кухни и услышал китайскую речь. «Да, бедные, сложно им здесь акклиматизироваться», — с сарказмом подумал он. Судя по всему, причиной запахов из кухни была селедка, которую представители некоторых народов предпочитают употреблять именно в жареном виде. Представив себе такое блюдо, Дорогин поморщился. Но, с другой стороны, выходец из джунглей, возможно, так же отреагировал бы на наши котлеты.