— Она моя жена, и я имею право пользоваться нашими деньгами. «Нашими деньгами»! Вот как он назвал деньги, которые я и моя сестра зарабатывали тяжелым трудом. И я вспомнил, какой страх я испытывал всякий раз, как сестра теряла сознание от солнечного удара в первые годы нашей работы на пасеке. — На этот раз я не стану тебя выручать! Выкручивайся сам! — и я повернулся было, чтобы выйти. — Тогда я продам фабрику, — раздалось за моей спиной, и я озадаченно посмотрел на него. — Дай-ка я просвещу тебя, «братишка», — насмешливо продолжил он, явно наслаждаясь моим замешательством, — моя жена перевела фабрику на мое имя. — Когда? — глухо спросил я. — Год назад. И тут я почувствовал, как огромная волна гнева накрывает меня, оглушая и слепя. Я больше не в силах был видеть его противное лицо, наглые маленькие глазки, его рот… Схватив чёрный пакет, я надел его ему на голову. Он начал кричать, махать руками, и чтобы усмирить его, я схватил первое, что попало мне под руку — алебастровую вазу — и изо всех сил ударил его по голове. Он осел на пол, а я, в порыве гнева, не смог остановиться и все бил и бил его вазой по голове, пока не понял, что он мёртв. Я не стал снимать с него пакет, потому что боялся увидеть его размозженную голову и испачкать кровью ковер. Сейчас я не могу понять, откуда у меня взялась та невероятная сила и спокойствие, с которым я продумывал, куда деть его. Скорее всего, это был шок, который лишил меня человеческих чувств и заставил действовать подобно роботу. Я, было, потащил его на пасеку, моим первым желанием было закопать его сразу же, но я подумал, что рабочие, возвращавшиеся с пасеки, могут увидеть меня. Тогда я оттащил его в улей с новыми пчёлами и положил на земляной пол. Немногие пчёлы, уже вернувшиеся с полей, оглушительно шумели своими огромными крыльями, выражая впервые своё недовольство моим вторжением. Я оставил тело и вышел. Всю ночь я не мог заснуть, неподвижно лёжа на кровати. Мне было страшно, ужас давил на меня и хотелось кричать от душевной боли, сжимавшей сердце. Улей притягивал мои мысли, словно магнит, казалось, что я вижу все в мельчайших подробностях: соты, пчёл и труп, лежащий на полу. Я представлял его лицо, маленькие глазки, вставную челюсть и плакал от страха. На заре я решил, что делать с трупом: я собирался захоронить его прямо в земляном полу улея. Взяв лопату, я направился на пасеку. Но когда я вошел, то застыл от изумления: тела не было! Пядь за пядью, содрогаясь от ужаса, я обследовал улей, но нашел лишь чёрный пакет и внутри — вставную челюсть. Волосы дыбом встали у меня на голове… И только пчёлы, громадные пчёлы ползали вокруг меня… 8. Граф-медведь — Мама, ну долго еще? — девочка- подросток устало потянула свою маму за руку. — Мы все едем и едем… Когда же будет поместье? — Потерпи, милая, еще немного, — мама ласково наклонила голову дочери к себе. — Мы скоро будем в деревне, переночуем там, а наутро с новыми силами тронемся к поместью. — Мама! — мальчик лет десяти едва мог усидеть на месте от волнения. — Не надо в деревню! Сразу в поместье! Чтобы страшно было! — Мы в темноте можем заплутать в лесу, — возразила бабушка, сажая внука на место. Несколько саней, запряженных тройками, влетело в деревню. Деревянные дома с дымящимися трубами гостеприимно освещали улицу желтыми окошками. Кое-где лаяли собаки. Экипажи въехали на постоялый двор, хозяин вышел к ним навстречу и низко поклонился маме ребятишек и их бабушке. — Как мы счастливы, графиня, что вы надумали приехать в поместье. Вот уже много лет, как прекрасный особняк пустеет. Мы очень ждали вас. — Вот, — графиня еле оторвала от своей талии испуганную девочку, — моя старшая дочь Анастасия, этой весной будет ее первый выход в свет. Мой сын Алексей, — представила она мальчика. Потом повернулась к высокой худой женщине с двумя девочками и мальчиком, стоящими поодаль. — Моя сестра и ее трое детей, наши мужья приедут позже. С нами только двое человек прислуги, надеемся найти кого-нибудь завтра с утра, кто бы помог в поместье. — Я позабочусь об этом, — хозяин низко поклонился всем и пригласил их в дом. На ночь детей положили спать в большой комнате, трое девочек улеглись на широкую кровать, а мальчишкам принесли еще одну кровать поуже. Несмотря на усталость, сон не шел к ним, в окно без занавеси ярко светила полная луна. Дети вполголоса переговаривались, сын графини возбужденно прыгал в белой рубашке по кровати. — А знаете, что мне рассказал про поместье один из мальчиков, прислуживающих здесь? — спросил он, наконец. — Нет… — раздалось со всех сторон, — а что? — Он рассказал мне, почему поместье так долго пустовало. Дело в том, что очень много лет назад его прежний владелец, граф Александр, исчез. — Исчез⁈ Но как? Мальчик сел на кровати, девочки, завернувшись в одеяло, присели на своей. В абсолютной тишине, дети слушали старинную легенду об исчезнувшем графе. Много лет назад в поместье Большево жил граф Александр. Он унаследовал дом и земли от своего отца и беззаботно тратил средства на развлечения. В поместье он наведывался очень редко, проводя больше времени на царских балах. Сюда же приезжал с шумной компанией друзей поохотиться и поразвлечься. Они устраивали грандиозные ночные катания на санях с факелами, загоняли насмерть лошадей, охотились в лесах на медведей, забивая больше зверей, чем им было нужно. А в деревне прятали хорошеньких молодых девушек по домам или отсылали в соседнее село: слишком опасно было встречаться с молодыми повесами. Граф был красив, молод, но горд, тщеславен и очень жесток. Ему казалось, весь мир создан, чтобы служить ему, он не видел, что друзья с ним только из-за денег, которые он раздавал направо и налево. Он не замечал лицемерия друзей, как не замечал страданий крестьян. Однажды, мальчик лакей, подавая утром кофе, споткнулся и пролил немного горячего напитка на подол шелкового халата графа. И хотя граф не обжегся, он рассердился на мальчика и велел наказать его. Мальчик испугался и бросился бежать. Все друзья графа и сам Александр, улюлюкая, бросились искать мальчишку. Поместье граф Александр знал плохо, ему хватало нижних зал и комнат, мальчик же бросился наверх, в помещения, где Александр практически никогда не бывал. Погоня разделилась, Александр поднялся на самый верх, где был чердак. Граф заметил, что дверь слегка приоткрыта, на пыльном полу был след, юноша торжествующе улыбнулся: мальчишка был где-то здесь. Граф вошел. На чердаке было темно, нагромождение старой мебели, закрытой чехлами из белой ткани, вещи и сундуки лишь угадывались в полумраке. Он закрыл за собой дверь и прошел к круглому занавешенному окну, сдернул занавесь и чихнул от пыли, которая поднялась от нее. Протерев пыльные окна, он оглядел чердак. — Ты где-то здесь, стервец. Он принялся искать мальчика, отодвигая диваны и комоды, зеркальное трюмо его бабки, которое он помнил из детства, приподнимал ворох пышных полуистлевших платьев. Мальчик, спрятавшись в дальнем углу чердака, с ужасом понимал, что ему не скрыться от графа: тот неумолимо приближается к нему. Граф яростно переворачивал кресла и сдвигал столы, пинал сундуки, и тут… Ему показалось, что он услышал шорох в одном из больших сундуков. С победоносным криком, он бросился к сундуку и откинул крышку. Шорох утих, но граф понимал, что где-то здесь, под бабкиными юбками и кокошниками и старыми куклами спрятался провинившийся мальчик. Он принялся вытаскивать тряпки, одну за другой, разбрасывая их по комнате. Он дошел до дна, а мальчика в сундуке не оказалось. Поняв, что ослышался, граф с досадой пнул сундук. Тут его внимание привлекла коробка, перевязанная веревками, под которые было вложено письмо, запечатанное в конверте. Александр наклонился, вытащил тяжелую коробку и достал из-под веревок пожелтевший конверт с сургучной печатью. Сломав печать, он отбросил конверт в сторону и прочитал: «Не знаю, кто достанет этот сверток со дна сундука, я попросила Трофима хорошенько его упрятать на чердаке. Если это кто-то из прислуги, то вот вам мой приказ — немедленно верните сверток на место, закройте его вещами и ничего не говорите о своей находке. Если же это, как я и боюсь, ты, мой Сашенька, то поступи также, послушай свою бабку, не открывай сверток. Он таит в себе большую опасность для тебя. Это проклятие нашего рода, не дай Бог тебе прочитать хоть строчку из того, что там написано, и великие несчастья обрушатся на твою голову. Я пробовала сжечь его — оно не горит, пробовала утопить в реке, его всякий раз прибивало к берегу. Я сделала все, чтобы спасти тебя. Ты непослушный мальчик, но прошу, заклинаю… если ты хочешь радоваться этой жизни, не открывай сверток и не слушай никого. Будь добрым, и несчастья минуют тебя». Александр взял в руки сверток и, сгорая от любопытства, развязал веревки. Сняв бумагу и ткани, он увидел большую тяжелую книгу в громоздком переплете, с замком. Немного поколебавшись, граф снял замок и открыл книгу. Книга открылась не сначала, как граф не пытался перелистать в начало, первые страницы крепко слиплись между собой. Он пытался пролистнуть страницу, но и дальше страницы тоже слиплись. Книга открывалась только в одном месте. Граф с удивлением заметил, что это был стишок. Прочитанное письмо бабки все еще удерживало его от прочтения стиха. Но Александр засмеялся сам над собой — что может сделать с ним какая-то книга? Он пригляделся к строчкам: А ну-ка, граф, сыграй в игру, Что предлагаю я. Я много лет тебя здесь жду, Стихи свои храня. Страницу ты переверни, Проклятие мое найди. Граф усмехнулся. — Какой бездарный поэтишка написал эти стишки? Моя бабка, должно быть, боялась, что я прочту дурную литературу, и поэтому так старательно скрывала от меня эту книгу. Но ни она, ни автор не предполагали, что книга склеится, и страницы невозможно будет перевернуть. Александр отшвырнул книгу в сторону, и тут увидел, что следующая страница отклеилась и перевернулась. Граф осторожно приблизился к книге: Ты ищешь мальчика-слугу, Чтобы его избить, Позволь, тебе я помогу, Чего его таить… Но если ты его побьешь, Медвежью шкуру обретешь. Граф почувствовал легкий страх, закрадывающийся в сердце. Слишком точно книга отражала то, что происходило в реальности. Но желание наказать сорванца было сильнее осторожности. — И где же этот мерзавец? — спросил граф у книги, и волосы на его голове зашевелились от ужаса, когда третья страница легко перевернулась, и перед графом появилось новое стихотворение: Он прячется давно в углу За красным тюфяком. Прости ему его вину, Не опустеет дом. Но будет выпорот малыш, Проклятия не избежишь! Граф не дочитал последних строк, с нетерпением бросился он в угол и за красным тюфяком нашел мальчика. Александр выволок плачущего ребенка во двор и велел высечь розгами. — Три шкуры с него спустить, — отрывая от себя молящего о милосердии парнишку, прорычал он. Вопли мальчишки скрасили ему завтрак. Со своей свитой, в сопровождении лесничих и пажей граф выехал из поместья.