— Юлия, нам нужно будет еще раз поговорить с вами, вы можете подъехать к нам в отделение завтра? — Если только вечером. У меня с утра съемки. — Хорошо, — Мишин поморщился — эти модели казались ему пустышками, и работа их была бесполезной. Модели приносят один вред, считал Мишин — его девушка из-за этих непонятных эталонов красоты мучалась комплексами. Кто их только придумал? Кто сказал, что красивая женщина должна обязательно быть стандартной? Красота тем и хороша, что она у каждого своя. — Ты чего хотел? — обратился Мишин к молодому парню, который мялся у входа, держа в руках папку. — Слушай, это, кажется, продолжение твоего дела, — протягивая ему тощую папку, сказал парень. — Сейчас ребята с вызова вернулись. Убили Вячеслава Непогодько, музыкального продюсера, слышал о таком? — Да, — Мишин взял папку и кивнул следователю на стул. — Садись, в ногах правды нет, правда не уверен, что она в пятой точке присутствует. Что у тебя по этому делу? — Да та же чертовщина, — сказал следователь. — Ты только представь себе — беднягу всего разорвали и исполосовали острыми тонкими короткими лезвиями. Похоже на царапины. Горло выворочено. Он, судя по всему, боролся с убийцей, у него на руках в крови найдены короткие волоски, мы отправили их на экспертизу. Опять же — ограбления не было. Кто-то методично мстит предпринимателям… — Да, — задумчиво сказал Мишин, — и, если Заречинский непричастен к убийствам, есть все причины считать его следующей жертвой. У Мишина было странное ощущение, что во всем происходящем замешана Юлия Ворожеева. Слишком уж подозрительным было то, что Юля была в поселке, где жил Нечаев в день убийства, и наверняка, раз он не вызвал милицию и охрану, Нечаев сам впустил в дом убийцу, значит, он его знал. Но инкриминировать убийство собаки и несчастный случай с ее хозяином — одно, и совсем другое — жестокая расправа с Непогодько. — Проверь, есть ли у Юлии Ворожеевой собака, — сказал Мишин помощнику. Сняв трубку, Мишин набрал номер Марины Филиппиной, представился и объяснил ей причину звонка. Марина визит Ворожеевой подтвердила и сказала, что та все время находилась у них дома, никуда не выходила и не отлучалась. Правда, после обеда у нее разболелась голова, но это не могло быть притворством: девушка побледнела, ослабла, Марина даже испугалась, что головная боль — это только внешнее проявление другой болезни и предложила вызвать врача. Пока врач ехал из соседнего поселка, Юля прилегла в комнате на втором этаже. — Скажите, а оттуда она выйти не могла? — спросил Мишин. Марина рассмеялась. — Ей бы пришлось выпрыгивать из окна. Да нет, она совсем недолго полежала там, у нее начался озноб, она прикрылась шубой, одеялами, и когда врач пришел, то она уже стала приходить в себя. — Вы не замечали в тот день, что она вела себя странно? Может, была возбуждена? — Скорее наоборот — подавлена и пассивна. Я не хотела, чтобы она уезжала от меня в таком состоянии, но у нее наутро должны были состояться съемки… Мишин поблагодарил Марину и задумался. Ворожеева на убийцу не тянула, но ее странные глаза притягивали, их Мишин забыть не мог, как ни пытался. Юлия закурила тонкую сигарету, щелкнув по зажигалке Мишина ногтями. Следователь на всякий случай покосился на ее руки — ногти были подпилены в форме лопаточки — такими не расцарапаешься особо. Юлия выглядела усталой и сонной, вокруг накрашенных светло-зеленых глаз легли синие тени. Девушка с облегчением выдохнула струйку дыма. — Я плохо сплю в последнее время, — сказала она, заметив изучающий взгляд Мишина. — Бессонница. Много работы, постоянные проекты… — Можете не рассказывать, — оборвал ее Мишин. — Лучше скажите, вы знаете уже об убийстве Непогодько? — Да, — Юлия покачала головой. — Не понимаю, ведь он же давно ушел из фирмы, зачем они его убили? — А почему вы думаете, что Нечаева убили конкуренты? — Ну, это самое простое предположение, вам не кажется? Вот смотрю я на все это и понимаю, как прав был папа, когда говорил, что рано или поздно, как бы человек не старался, прошлое настигает его и наказывает. Прошлое можно похоронить, сжечь, развеять по ветру воспоминания, но оно оживет, восстанет из пепла и вновь станет преследовать тебя. Папа пытался забыть прошлое, в последние дни, он даже сам начал сжигать и выбрасывать все свои книги и амулеты, словно хотел начать заново… Он… — Юлия грустно усмехнулась, — он даже просил меня, чтобы я выбросила шубу, которую он купил на эти деньги, которыми от него откупились эти бизнесмены… Он боялся, что воспоминания снова оживут, он хотел стереть с лица земли все, что хоть немного напоминало ему о его бизнесе и друзьях. Но ведь это невозможно… Неожиданно, дверь кабинета отворилась настежь с такой силой, что ударилась об стену. Вбежавший мужчина придержал возвращающуюся от стены дверь рукой. Он был взволнован, испуган, растрепан. Это был последний из оставшихся в живых четверки основателей фирмы — Заречинский. — Остановите это безобразие! — крикнул он. — Ведь они убьют меня! Увидев Юлию, он немного утих и поздоровался. Ворожеева сочувственно протянула ему сигарету, он схватил ее и жадно закурил. Плюхнулся в кресло и, выдыхая мощные клубы дыма, продолжил: — Это кто-то из прежних, из старых, иначе они не стали бы Непогодько убивать. — А если это разные дела? — Нет! Я знаю… — Так все же, у вас были недоброжелатели? — поинтересовался Мишин. Он спрашивал себя, не играет ли сейчас Заречинский роль жертвы. — Я пойду, — поднялась Юля. — Я вам, наверно, больше не нужна. — Юленька! — Заречинский поднялся, грузный и растерянный, — Ты еще раз прими мои соболезнования… Честно, не знал, что твой отец скончался… Жаль, что так получилось, ты уж прости…. — Ничего, — Юля прикрыла лениво свои странные шокирующие глаза, пожимая руку Заречинскому. — Забудем. Удачи. — Юля, я вам помогу, — Мишин взял шубку Юли и помог ей одеться. Когда Юля вышла, Мишин достал из ящика маленький пакетик для вещдоков и запихнул туда несколько черных волосков с Юлиной шубы. — Держите нас в курсе всех своих передвижений, Николай Георгиевич, — обратился следователь к Заречинскому. — Да я хотел на дачу к себе съездить на пару деньков, нервы поправить. Я вам адрес оставлю. Вы уж пожалуйста не бросайте этого дела, а то… — У вас охрана есть? — Есть, охранник на даче живет. Там я спокойней себя буду чувствовать, чем в городе. На следующий день Мишина разбудил ранний звонок. Не вылезая из-под одеяла, он отыскал на прикроватной тумбочке телефон и, поморщившись оттого, что трубка такая холодная, сказал: — Слушаю. — Это я, — раздался взволнованный голос его помощника. — У Ворожеевой нет собаки. Мишин опять лег на подушку. — Это хорошо, — протянул он. — Но не стоило меня ради этого будить. — Да ведь есть и хорошая новость — волоски с шубы идентичны тем, что нашли на месте преступления. Сейчас проверяем алиби Ворожеевой, жаль, отпечатков не оставила… Мишин сел на кровати и потянулся за халатом. В квартире, несмотря на усиленное отопление, все равно было холодно. — Проверяйте, я с ней свяжусь, приглашу на допрос. В квартире Ворожеевой трубку никто не брал. Мишин стал звонить ей на сотовый. Юля ответила. — Да? Следователь? Да, здравствуйте. Доброе утро. Я сейчас немного занята. Я вам перезвоню через полтора часа. Хорошо. Как только Мишин нажал отбой, телефон зазвонил снова. — Это Заречинский. Звоню, чтобы, как вы просили, держать вас в курсе своих передвижений, — Заречинский назвал ему адрес своей дачи. — Вернусь в Москву завтра утром. Не могу в городе сидеть, не по себе мне. Вы сообщите, если поймаете его? «Наверно, ее», — мрачно подумал Мишин. Несмотря на то, что его подозрения насчет Юлии начинали оправдываться, он мог с трудом представить, каким образом она так жестоко расправлялась со своими жертвами. Воображению рисовалась забрызганная кровью девушка, в руках которой сверкал маленький загнутый нож для ритуальных жертвоприношений. Картина явно больше годилась для кадра какого-нибудь фильма ужасов, чем для реального расследования. Когда он вошел в кабинет, помощник уже был на месте. — Живой? — спросил он, наблюдая, как Мишин развязывает закрывавший лицо шерстяной шарф. — Не знаю, — честно признался Мишин, сомневаясь, снимать ли дубленку. Его помощник сидел в трех свитерах и, судя по всему, жарко ему не было. — Как насчет алиби Ворожеевой? — В день убийства продюсера Непогодько у нее были съемки, с которых она сбежала. — Как сбежала? — не понял Мишин. — Вот так, — пожал плечами помощник. — Посреди съемок, ничего не объясняя сорвалась и выбежала. Позвонила только часа через четыре, просила извинить, клялась, что сама не понимает, как так получилось. Где она была, тоже объяснить не могла. — Плохо, — заметил Мишин. — Убийцы обычно алиби себе продумывают тщательно. Юлия не звонила. Мишин сам позвонил ей через два часа. Трубку взял мужчина. — Добрый день, а Юлю можно? — поинтересовался Мишин. — Ворожеева ушла. Плохо себя почувствовала. Еле закончили съемку, — мужчина был недоволен. — Убежала и сотовый бросила. Вы если дозвонитесь ей домой, скажите, что она сотовый в студии оставила. Мишин стал звонить домой к Ворожеевой, но там никто не подходил. Беспокойство стало расти в нем с каждым гудком в телефоне. Наконец, он не выдержал и, оставив своего помощника на телефоне, спустился вниз к машине. Он решил, что, если поедет на дачу к Заречинскому, возможно, сможет поймать Юлию. Заречинскому он позвонил и попросил оставаться в доме и никому не открывать, предупредив, что скоро подъедет. Юля Ворожеева сидела в машине, с трудом контролируя наступающий озноб. Марина права, это что-то серьезное. Пора отказаться от съемок и заняться здоровьем. В последнее время приступы плохого самочувствия становились все чаще. Потерев виски в надежде, что головная боль немного отступит, она завела машину, включила на полную мощность обогреватель. Как же все ломит, болит. Хочется залезть в кровать, укрыться тремя одеялами и спать-спать-спать. Машинально, она стащила с пассажирского сидения рядом шубку и надела ее: так теплее. Мишин был удивлен, обнаружив, что дом Заречинского располагается не в элитном дачном поселке, а на краю деревни. Места здесь были красивые — поля, леса, деревянные домики. Жигули Мишина с трудом пробивались через заснеженные дороги и сугробы. Он не рискнул углубляться в узкую улочку, в конце которой находился дом Заречинского. Следователь вылез из машины и побежал к дому, замерзая на бегу, задерживая дыхание, чтобы не вдыхать слишком холодный и разреженный воздух. На улице стояло несколько припаркованных у других участков машин, ворота гаража дома Заречинского были закрыты, машины во дворе не было. Мишин позвонил в дом. Потом постучал. Потом еще раз позвонил. Никто не открывал. Охранника тоже нигде не было видно. Мишин позвонил Заречинскому — внезапно тот взял трубку и начал кричать что-то несвязное, истеричное, было ясно, что он испуган, но вскоре послышался звук падения сотового, и крики отдалились. Мишин начал дергать за ручку двери, потом подбежал к окну, подтянулся, разбил пистолетом стекло и спрыгнул в комнату. Крики, переходящие в хрип были слышны на втором этаже. Мишин, сняв пистолет с предохранителя, перескакивая через две ступеньки широкой деревянной лестницы, понесся на второй этаж. Когда он ворвался в комнату, то застыл на пороге, не в силах сказать ни слова, задыхаясь от бега, волнения и холодного воздуха, который врывался в комнату через широко распахнутое окно. Комната второго этажа представляла из себя большой зал, отделанный под кабинет. Здесь вдоль стен шли мощные книжные шкафы, в углу стоял гигантский бар в виде глобуса. Массивный дубовый стол стоял посередине, напротив раскрытого окна. По кабинету были разбросаны разлетевшиеся от ветра бумаги. Чернильница и бронзовые часы были сброшены на пол. Яркий красный ковер покрывал деревянный пол под столом, его кисти пообтрепались и спутались от времени. Заречинский был уже мертв. Его тело было раскинуто возле стола, кровь из его разорванного горла хлестала на ковер, кисти, пол, расплываясь красной лужей. Но что ужаснуло Мишина, был не вид поверженной жертвы, а убийца, что наблюдал за ним, стоя на теле бизнесмена. Упираясь мощными лапами в грудь Заречинского, прямо напротив следователя стояла пантера. Ее черная, лоснящаяся и ухоженная шелковистая шкура блестела, переливаясь от каждого движения. На морде не было видно крови, но она была темной от влаги. Мишин растерялся. Он не ожидал столкнуться с таким экзотичным противником и испытывал страх. Огромная черная кошка, казалось, знала об этом. Между ними возникла пауза, словно никто из них не знал, что делать дальше. Кошка посмотрела на него исподлобья своими странными и красивыми глазами. В них было что-то знакомое… Вспыхнувшие в светло-зеленых глазах желтые искорки напомнили ему магнетический взгляд Юлии. И ему даже показалось, что он прочитал в глазах пантеры ту же насмешку. Он понимал, что нужно стрелять, но он стоял завороженный волшебным зрелищем. Кошка, медленно загибая язык, облизнула усы, с которых капала кровь, и шагнула с тела Заречинского прямо на следователя. Все ее тело грациозно и мягко изгибалось, хвост черной змеей подергивался в воздухе. В ней торжествовала природная естественность и дикость, колдовское первоначало, которому подчиняется весь мир. Словно понимая, что он любуется ею, она продефилировала мимо, следователя, ставя одну лапу впереди другой, как манекенщицы на подиуме, и оставляя на деревянном полу кровавые следы, потом подошла к окну и оглянулась. Мишин вдруг понял, что она замышляет.