Ответа не было. Я вздохнула, начала собирать буквы с пола. Все это больше похоже на сеанс спиритизма. Вечером я все-таки рассказала Генриху про привидение. Он сначала здорово посмеялся надо мной, но когда я с жаром начала рассказывать про нашу с призраком «переписку», то нахмурился, подошел ко мне и крепко обнял. — Переезд потрепал нам нервы, давай на выходные съездим в горы? Я сначала размякла в его объятьях, а потом напряглась: — На что ты намекаешь? Что я перетрудилась и перенервничала, и мне теперь мерещится всякое? — Бетти, но ты же понимаешь, как это звучит? — Да, понимаю, но он и вправду существует! — я бросилась к пластиковому ведерку с буквами и опрокинула их на пол. — Бетти… — Генрих попытался мягко обнять меня за плечи, но я вырвалась. — Нет, погоди. Ты мне не веришь, но я докажу… Послушай, — обратилась я в пространство, — как видишь, мой муж считает, что я слегка поехала головой. Не мог бы ты сложить для него любое слово? Пожалуйста? Но ничего не происходило. — Бетти, послушай меня, — Генрих ласково развернул меня к себе. — Милая… Ты у меня творческая личность, я понимаю, что твое воображение развито куда лучше моего… но, пожалуйста, давай немного отвлечемся в эти выходные и съездим куда-нибудь? Ты отдохнешь, по-другому посмотришь на все факты и перестанешь его бояться. — Я его не боюсь, — буркнула я, пряча лицо у мужа на груди. Пора завязывать со спиритизмом. Я действительно сильно понервничала в переезд: потеряла много учеников, а найти новых — потребуется время. Генрих, конечно, уверял, что мне не нужно работать, но я и так отказалась от карьеры музыканта, переехав с ним в маленький городок. Муж далек от музыки, на пианино не играет, поэтому все, что связано с музыкой и нотами ему кажется волшебством и творчеством. Но я же не сочиняю музыку, а лишь интерпретирую ее. И обучаю других. Кое-как замяв ссору, муж собрал буквы, разбросанные по гостиной, приготовил ужин к восторгу девочек, пока я по его указанию отдыхала, пила вино и наблюдала за своим семейством. Глядя на прыгающих вокруг мужа дочерей, я лениво подумала, что ну его, в самом деле, этого призрака. Вот она, моя семья. И никого другого мне не надо. Однако на следующее утро я испекла пирог и пошла знакомиться с соседями. Дом, стоявший справа от нас, был выставлен на продажу, а соседей слева я видела мельком. Муж общался с соседом через забор. Я позвонила, дверь мне открыла приветливая пожилая женщина в переднике. Мы познакомились, Эмили впустила меня к себе и накрыла стол для чая. — Значит, ты преподаешь музыку? Это чудесно! Подруга моей дочери ищет себе преподавателя. Девочка довольно талантлива, ходила к нашему соседу раньше… — Тому, кто жил в нашем доме? — Да, герр Фродберг. Музыкант, композитор. Он вел довольно уединенный образ жизни, поэтому не все к нему осмеливались отправлять дочерей, да и он настаивал, чтобы во время урока был кто-то из взрослых. Ну, знаете… чтобы потом не было обвинений… Иногда он приплачивал мне, и я сидела на занятиях. Талантливый человек был. — А что с ним случилось? — Кажется инсульт, — пожала плечами соседка. — Он был молодым, очень жалко. Иногда мне кажется, я слышу его музыку, так он нам всем полюбился. Очень, очень жаль. Я прониклась к своему привидению. Бедняга. Но в то же время, он лапал меня в душе! — Элизабет, сколько лет вы замужем? — вдруг спросила соседка. — С восемнадцати лет, так что уже почти одиннадцать лет. А что? — Ох, это просто мое любопытство. Вы такая молодая, красивая пара, ваши близняшки просто прелесть, но нас удивило, что вы переехали сюда. — Меня это удивляет до сих пор, — вздохнула я. — Но мы решили, что здесь жить лучше, ближе к работе мужа. Мы распрощались с Эмили, и я вернулась в дом. Призрак после того, как я попыталась доказать его существование мужу, вообще никак не проявлял себя. Или обиделся, или ушел. Наступили выходные, мы уехали в горы с палаткой, весело провели время вчетвером. Насобирали грибов, когда вернулись, я пожарила их с картошкой и сливками. Потом забежала Эмили, дала контакт бывшей ученицы Фродберга, Алисы. Мы созвонились и решили начать в понедельник. Алиса вошла в наш дом, с любопытством оглядываясь вокруг. У нее было детское личико и темное короткое каре, она нервно мяла руках джинсовой куртки, явно чувствуя себя неуютно и неловко. — Ты ведь бывала здесь прежде? — спросила я, решив ей помочь. — Да, но все было другим. — Одна вещь осталась неизменной, — подмигнула я и отвела ее в гостиную. При виде рояля девочка тяжело вздохнула и с нежностью погладила его полированную поверхность. — Скучаешь по учителю? — Да, — честно сказала она. Я бросила взгляд на ее пальцы и отметила спиленные под корень ногти и немного квадратные кончики пальцев. — Ты много занимаешься музыкой? — Очень много, — подтвердила она. — С герром Фродбергом мы пробовали серьезные композиции, а сейчас мой уровень, наверно, упал. — Мы попробуем поднять его снова. Мы прозанимались полтора часа, Алиса оказалась очень талантливой, я была в восторге. Владение педалью было феноменальным, темп она угадывала безошибочно, а музыкальные фразы строила порой очень интересно. — Герр Фродберг отличный преподаватель, Алиса, ты невероятно играешь, — пальцы девочки порхали по клавишам легко и изящно. — В последние месяцы было тяжело сохранить уровень, — призналась Алиса. — Я занималась в музыкальной школе, там совсем не то… — Мы будем очень много работать, и я уверена, что вернемся на уровень герра Фродберга. А каким он был, Алиса? Мое любопытство пересилило меня саму. Алиса достала телефон и долго листала фотографии. — Вот, это прошлой зимой, нас снимала моя мама. На фото симпатичный молодой мужчина в очках сидел рядом с Алисой за роялем. — Вы играете в четыре руки? — Да. Они оба смеялись и смотрели в камеру. — Очень жаль, что так случилось, — Алиса печально пробежала пальцами по клавишам. Я проводила ее и в задумчивости села за рояль. Даже если мое привидение исчезло, все равно хотелось сыграть что-то в его честь. Я выбрала «Сонату для пианино номер 17» Бетховена. Она то тревожна, то мягка, то весела, то печальна, как вся наша жизнь. И пока играла, перед моими глазами стоял снимок с телефона Алисы. Я играла в четыре руки только с отцом. Никогда не пробовала с учениками. Но с Алисой, думаю, могло бы получиться. И соната становилась все энергичнее, все настойчивей… В какой-то момент показалось, по плечам мазнула прохлада, но тут же развеялась. Я продолжала. Темп то замедлялся, то ускорялся, и я поймала себя на том, что улыбаюсь. Я подходила к концу, когда вздрогнула, увидев в проеме гостиной Генриха. И мелодия оборвалась. — Генрих! Я вскочила, поправляя платье, как будто он меня застукал в объятьях любовника. — Прости, я напугал тебя, — муж вытащил из-за спины букет роз. Я поспешила обнять его и поцеловать. — Ты так увлеченно играла, просто невероятно. Я совершил ошибку, увезя тебя сюда, — огорчился муж. — Нет, милый. Я сама приняла это решение. Ничего страшного… Дай-ка. Я забрала розы у него из рук и пошла ставить их в вазу. — Я не ждала тебя на обед, — сказала я, чтобы отвлечь его. — Как насчет того, чтобы поесть в ресторане, а потом заехать за девочками? — Отличная идея! Пойду переоденусь. Я побежала наверх, быстро переоделась в легкое платье, слегка подкрасилась и причесалась. Схватив сумочку, сбежала вниз. Генрих лежал на кухне, ваза опрокинулась на столешницу. Розы были разбросаны на нем, похоже, он потянул вазу, когда падал. Я бросилась к мужу. Он не шевелился, пульса не было. Трясущимися руками набрала номер скорой, кричала в трубку адрес, а сама пыталась сделать ему массаж сердца и потом, бросив трубку, искусственное дыхание. После была скорая. У мужа произошла остановка сердца. Ему его запустили тут же, в доме. Вместо ресторана мы поехали в больницу.