Из-за плеча Егора на меня смотрели улыбающиеся и чуть недоумённые глаза Андрея. * * * Надо ли говорить, с какой чесоткой внутри я ходила полдня, пока мне не представился случай вернуться к утреннему разговору с Егором… Мы сидели с ним на послеполуденном солнце, попивали горячий шоколад и наблюдали, как Андрей спускался по слаломной трассе какой-то там разэдакой категории, почти профессионального уровня. Потом он возвращался снизу на подъёмнике и снова слетал вниз. Его стройное, гибкое тело, обтянутое спортивным трико, волновало меня не меньше, чем полуобнажённое в бане… Но сейчас я не могла думать ни об этом мужчине, ни о себе — в голове сидел вопрос: что делали дети, в то время, когда я беззаботно предавалась литературным экзерсисам под треск огня в камине, и как мне объясняться с Алисиной мамой, когда выяснится, что… Эта тема напрочь заслонила сейчас и другую: кто отец Егора и знают ли взрослые о том, о чём знает парень. — Егор, — начала я как можно более между прочим, — а что это за тест такой на совместимость? — Какой?… — Ну, тот, что вы с Алисой прошли. — А-а, это!.. А, вы что, не знаете что ли? — Он посмотрел на меня с неподдельным удивлением. — М-м-м… — промычала я отрицательно и отпила какао из пластикового стаканчика. — Это же очень просто… И Егор рассказал о методе выявления совместимости по Алисе Кирсановой. И вправду, просто. Только нашему потерянному поколению, боюсь, такие утончённые опыты не по зубам… * * * После катания с гор ходили пешком по окрестностям городка — до реки, за реку, в дальний лес… Замечу: с первого дня нашего пребывания здесь Егор ревностно следит, чтобы все трое непременно надевали те самые трикотажные комплекты, которые я купила по его настоянию. Возможно, нас принимают за семью. А возможно, Егору этого и нужно. Впрочем, за кого ещё можно принять мужчину, женщину и ребёнка, везде и всюду появляющихся вместе… …Так вот, подустав пробираться по глубокому снегу, я присела на спиленную расщеплённую, возможно, молнией, ель — санируют лес, пояснил Андрей, — а мужчины пошли дальше, сказав, что скоро вернутся за мной. Внизу журчала незамерзающая горная река, а надо мной шумели огромные ели. Я словно попала в расщелину между ласкающей слух музыкой и скрежетанием железа по стеклу… И снова подумала: откуда эта паника в глубине меня, в самом средоточии животного начала?… Я сфокусировалась на шуме ветвей, вошла в него. Раньше в таких случаях, если невозможно было уйти физически, я старалась отгородиться от этого раздражителя — мыслями, разговором, пением… хоть петь и не умею, так, мычу себе под нос. А тут меня словно зло взяло: да сколько же можно?!. Я не увёртывалась от полосующих душу звуков, а словно открылась, подставилась им, пересиливая себя — вот так! ещё! хлещите меня! я стерплю!.. Не могу сказать, что я победила, но выстоять мне удалось. Я чувствовала себя так, словно изнуряли не звуки и не слух, а сами ветви, издающие шум — будто они своей острой заледенелой хвоей хлестали меня по обнажённым нервам. Захотелось закричать… чтобы переорать моих палачей. Но я удержалась и подумала: а ведь для кого-то это — музыка!.. Так же как для меня — журчание воды на перекатах. А кто-то этого вовсе не слышит. Я поднялась и пошла за Егором и Андреем, не дожидаясь их возвращения. * * * Перевариваю сказанное Егором. Пока не знаю, как с этим быть. Решила дождаться Сергея и Германа. Может, как-нибудь удастся выйти на эту тему… * * * Когда я, буквально валясь в сон, закрыла крышку лэптопа, раздался звонок. Точнее, музыкальный фрагмент. По нему я поняла, что это Сергей, и горячая сладкая волна ударила в голову, словно большой глоток грога. — Марина, добрый вечер. — Добрый вечер, Сергей Егорович. — Ну, что вдруг так официально… — Его голос ласкал меня всю… — Не пора ли нам уже на «ты» перейти?… — Я услышала, что он слегка пьян. — Вот выпьем на брудершафт, — сказала я, и подумала: и три раза поцелуемся. — Отличная мысль! — Он тихо засмеялся. — Я не разбудил вас? — Ещё минута, и разбудили бы. Сергей снова засмеялся. — Как ваши дела? — Наши или мои? — И ваши и… ваши. — Всё хорошо. Ёлку нарядили, вас ждём. — Нас или меня? — И вас, и вас. Снова его смех. — Марина… вы совершенно невероятная женщина… я вам это уже говорил?… — Не помню. Но больше не говорите, хорошо? — Почему? — Вы знаете, почему. — Не знаю. — Неправда. — И всё же? — Потому что я вас люблю. Вот и всё. Как гора с плеч… Сергей замолчал. Я тоже молчала. — Марина… — начал он, но я его перебила: — Я говорю это для того, чтобы выговориться. — Мне вдруг стало спокойно, словно произошло внезапное отстранение от себя самой, и я заговорила ровным голосом. — Это ни к чему вас не обязывает, разумеется… любовь слепа и делает порой безумными вполне вменяемых людей. Вот и со мной случилось… — Не наговаривайте на любовь. — Голос Сергея стал твёрдым, нотки лёгкого трёпа улетучились, как не бывало. — Вы ведь знаете, что ни слепой любовь не бывает, ни безумным не делает. Просто это что-то другое, не любовь. Я молчала. Мы никогда ещё не говорили с Сергеем по телефону на вольные темы: только о делах, коротко и по существу. Что заставило его позвонить мне в подпитии и без видимой нужды?… — Марина…