И эти люди без раздумий и вопросов поддержали меня, подставили плечо. Помогли освоиться и прийти в себя. И с этой минуты я уже знал, дальше все наладиться. И впервые полгода, полный рвения я ринулся развивать себя сам. Много писал, пытался раскрутиться в социальных сетях. И чтобы не сдохнуть с голоду устроился в караоке бар администратором. Платили мало, я привык к большему, но я не жаловался, понимая, это временно. И вот в очередной вечер на работе я заскучал. Народу почти не было, будний день. Я взял микрофон и спел. Как умел от всей души. Немногочисленная публика аплодировала стоя, улюлюкая и крича от восторга. Этот заряд был мне необходим и с новыми силами я пустился в бой, в котором было не суждено одержать победу. Через неделю у входа в бар меня поджидал черный тонированный джип. Мордовороты, что вывались из него, быстро скрутили меня. Я и пискнуть не успел. Меня кинули на заднее сиденье словно щенка, мордой в пол. Было ли мне страшно? Конечно! Но больше не за свою жизнь, а за родных. Как они без меня? Справятся ли? Бабушка точно схлопочет приступ. Меня везли по ночному городу в неизвестном направлении. Молча, ничего не говоря, не выдвигая претензий, не задавая вопросов. А я мысленно прокручивал план отступления. Но что я мог, против четырех амбалов? А они реально огромные. Груда мышц, ростом на голову выше меня. Гориллы в человечьем обличии. Меня бросили в металлический гараж и заперли дверь, снова ни слова не говоря. – Что вам нужно, уроды?! – орал я, молотя в запертую дверь. Разбивая кулаки в кровь, я плохо понимал, что происходит. Просто был в отчаянье и должен был делать хоть что-то, чтобы остаться в здравом уме. Но когда приступ гнева отпустил, а силы оставили, я осмотрелся. В полумраке помещения, освещенного лишь одиноко болтающейся лампочкой, я разглядел старую раскладушку, одеяло и стул. Ни одного окна, лишь запертая дверь. Меня прошиб озноб, при мысли, что именно здесь я умру. Так себе кончина. Но что нужно этим людям? Что они хотят? Выкуп? Вряд ли. Я никто… пока никто. Кому я успел перейти дорогу? Одна мысль – главное не тронули бы семью. А я как-нибудь выкарабкаюсь. Что-нибудь придумаю. Мне есть что терять, и я буду бороться за жизнь. Или отвечу за грехи, о которых не имею ни малейшего понятия. Так в раздумьях и терзаниях прошло три дня. Я думал, что прошло три дня. Этот вывод я сделал, по тому сколько раз меня кормили. Хотя кормежкой это сложно назвать. В тюрьме и то лучше кормят. Два раза в день, маленькое окошко в двери моей клетки отворялось, и появлялся поднос с кружкой воды и куском хлеба. Два раза давали кашу. Клейстер на воде, но с голодухи это была самая вкусная каша. Я почти не двигался, просто лежал и ждал, размышляя, что от меня хотят, стараясь не думать о родных. Они наверняка с ног уже сбились, разыскивая меня. Но самое страшное в ситуации, которой я оказался – это мысли. Они кидали меня то в тяжелое прошлое, то в бурное настоящее. Слишком много времени наедине с собой. Слишком много… Я полностью переосмыслил свою жизнь. Разложил по полочкам каждый миг. Вспомнил все грехи. Лицо каждого человека, которому причинил боль. И главное из этих лиц, было лицо Ольги. Моей мамы. Меня не покидала мысль, что я хреновый сын. Я должен был найти способ дать знать о себе. Она бы никогда не навредила ни мне ни моей семье. Но разве я мог так рисковать? Хотя теперь мои терзания не имели смысла. Надежда угасала. Силы оставляли меня постепенно, чувство голода со временем притупилось и двигаться становилось все сложнее с каждым мигом. Поднимался я, только чтобы справить естественную нужду. Это было редко, ведь я почти ничего не ел. Когда мне приходилось все же подняться, ноги подкашивались, голова кружилась и в один прекрасный момент силы оставили окончательно. Я рухнул на бетонный пол, больно ударившись головой. И в тот миг я наверняка отключился, потому как увидел биологических родителей. Совсем молодых, словно сошедших со свадебного фото, стоявшего в стенки у бабушки. Они помогли мне подняться, а потом долго смотрели и улыбались. – Ты должен бороться, сын, – сказал отец. – Мы рядом и всегда поможем, – подхватила мама. Смерть… она забирает лучших и часто внезапно, неожиданно, не давая шанса попрощаться. Жизнь скоротечна, и я понял это еще в пять, когда потерял самых близких людей, моих родителей. Как вселенная или Бог может лишить пятилетнее дитя самого дорогого? Материнской любви. Где хваленая справедливость? И в чем неразумный ребенок так накосячил, чтобы лишиться безусловной любви родителей? Нас учат, что всем воздается по заслугам. Но чем может заслужить несмышленый ребенок столь жестокую участь? Я часто задавал себе эти вопросы и не находил ответов. Но в этой металлической коробке вдруг осознал. Вселенная знала каким дерьмом я выросту уже тогда, когда мне было пять. Скольким людям я причинил боль. Скольких уничтожил морально. И маленький Леша из детского дома не единственная моя жертва. Даже выбравшись из стен казенного дома я не остановился. Я продолжал методично уничтожать людей. Подавлять их волю, опускать самооценку. Я хреновый человек. И сейчас понял, что получил по заслугам. Сегодня все призраки прошлого ожили в одночасье. Нависли над моим обессиленным телом и злорадствовали. Поделом мне. Я заслужил подобную смерть. В дали от близких, не имея шанса попрощаться. Я очнулся на холодном полу. Именно тогда меня впервые накормили кашей. Ненавидел это блюдо с детства, еще в детском доме меня воротило от завтраков. Но в тот день я уплетал нечто похожее на кашу с особым удовольствием, оглядываясь по сторонам и боясь, что лакомство отберут. Я жил инстинктами. Дикими и не контролируемыми. Человек приспосабливается к любым обстоятельствам, и я пытался выжить. Ради Миланы, ради Максима я старался выжить. И когда надежда на спасение почти оставила, дверь моей темницы отварилась. От непривычно яркого света, ударившего в глаза, я зажмурился и не сразу разглядел человека, что навестил меня. Высокий широкоплечий мужик, а позади два амбала. Но зачем? Я руки поднять не мог. Мужчина взял стул и сел напротив. И когда глаза привыкли к яркому свету, мне удалось разглядеть его. Это был Дмитрий Герт собственной персоны. Красивый, статный, с острым, проникающим под кожу взглядом. Он ухмыльнулся, взглянув на меня. А я с трудом оторвал голову от подушки. Дмитрий пренебрежительно хмыкнул и кинул мне бутылку воды и яблоко. Обессиленный я не смог поймать угощение, но голод был настолько сильный, что, скатившись с раскладушки, я поднял фрукт с грязного пола и, усевшись на задницу, жадно принялся есть. – Как же ты жалок, – ухмыльнулся Дмитрий, я не ответил, лишь остро взглянул на него. – Ого, сколько ненависти! – воскликнул он. – Только в своих бедах виноват ты сам. Видео с твоим участием очень подпортило мне жизнь. Ты, я смотрю не из понятливых. Я позволил тебе уехать, увезти сына и жить в кругу родных, и вот как ты отплатил? Я молчал, жуя его угощение и молясь, чтобы оно не было отравлено. Я не понимал о каком видео идет речь и что ему нужно от меня. И похоже он прочитал это в моих глазах. – Смотрю, стоит объяснить, – задумчиво произнес он, а затем наклонился вперед, приближаясь ближе. – У тебя красивая жена и замечательный сынишка. Ты же не хочешь, чтобы с ними произошла беда? – Не смей их трогать, – напрягая все силы, прошипел я в ответ. – И не трону, если ты поумнее станешь. Говорю один раз, запоминай. Никаких выступлений, никаких роликов в интернете, никаких новых текстов. Ты мертв. Устройся продавцом, водителем, да хоть уборщиком. Плевать! Главное сделай так, чтобы я больше о тебе не слышал. И тут до моих воспаленных мозгов дошло. Кто-то выложил в сеть мое недавнее выступление. И возможно меня узнали. Ну как меня, Никиту Герт узнали. А это рушило всю теорию о его, то есть моей трагической гибели. И ублюдок решил проучить меня. Мечты о большой сцене разбились в одну секунду. Я бы мог забить на него и пойти дальше. Когда вскроется его обман, он уже ничего со мной не сделает. Но Мила, мой ангел… я не мог рисковать ей. И маленький Максимка не мог отвечать за мою дурость. Решение пришло мгновенно. Хватит витать в облаках. У меня семья и я нужен им. – Я услышал тебя, – глядя в глаза отца, ответил. – Семью не трогай. – Хорошо. Рад, что мы поняли друг друга, – поднялся он. – Забирай, – скомандовал он своим верзилам. Меня выкинули где-то на трассе, прямо мордой в придорожную пыль. Я был слаб и истощен. Сил подняться не было. Валяясь на обочине, я мысленно прощался с жизнью и родными. Как же парой скоротечна жизнь. Жалею лишь об одном, что не увижу каким вырастит мой сын. Он должен стать достойным человеком, и Мила поможет. Он совсем малютка, но уже такой забавный. Недавно он впервые улыбнулся мне. Это невероятная радость, видеть улыбку своего ребенка. Придется подпортить ему детство. Я и сам терял родных. Это больно. Не хочу, чтобы и он испытал нечто подобное. Мысли о сыне дают силы. Стиснув зубы, я поднимаюсь. Сначала на колени, пытаясь унять головокружение, затем на ноги и покачивающейся походкой иду вдоль дороги. В какой стороне город, я не знаю. Я вообще не понимаю, где нахожусь. У меня нет телефона и по солнцу я ориентироваться не умею. Просто иду. Мне нужно идти, если остановлюсь, то упаду, а если упаду, больше не поднимусь. Солнце медленно, но верно катится за горизонт, наступает вечер. Проезжающие мимо машины лишь иногда сигналят, когда я пошатываюсь в их сторону. Надежда угасает, силы на исходе. Я уже готов рухнуть в придорожную канаву и сдохнуть. Будь что будет. Зато встречусь, наконец, с родителями. И как только эти мысли заполняют мою голову, в дали я вижу белый автомобиль ДПС. Я останавливаюсь. Сотрудник, увидев меня, удивленно осматривает, а я, с облегчением вздохнув, падаю на колени. Он осторожно подходит ко мне, но держится на расстояние, положив руку на кобуру. – Ты откуда, парень? – спросил он. – Помогите, – только и смог промямлить я, прежде чем отключиться окончательно. Глава 16. Никита: Говорят, когда умираешь, чувствуешь легкость. Тело становится невесомым. Появляется теплый свет. Душа успокаивается и абсолютное счастье переполняет. Ни черта подобного! Умирать больно. Это мучительно и не только физически. Когда понимаешь, что сейчас сдохнешь под забором, словно дворняга, брошенный на произвол судьбы, никакой легкости не испытываешь. Чувство разочарования поглощает. А в голове лишь один вопрос: «На хрена я жил?». Но умирать оказалось менее мучительно, чем оживать. Жуткая боль сковала все тело, стоило сознанию вернуться. Голову сжали тиски. Мышцы свело судорогой. Не пошевелиться. Не вздохнуть. Стоило приоткрыть глаза, яркий свет обжог сетчатку глаз. Я застонал, не в силах терпеть мучительную боль. Прикосновение холодной руки отдалось спазмом в организме. – Как вы себя чувствуете? – услышал приятный женский голос. – Хреново, – простонал я. – Ничего, скоро вам станет лучше, вас вовремя нашли, – снова женский голос донесся до меня. – Скоро это когда? Черт, голова сейчас лопнет! – застонал я. – Завтра уже значительно полегчает. Я приоткрыл глаза, боль в голове усилилась от яркого света. Немного перетерпев и привыкнув, я огляделся. Типичная больничная палата. Тусклые обшарпанные стены и мебель из прошлого века. Стол со стулом, еще один стул стоит у моей кровати и девушка, что разговаривает со мной, садится на него, рассматривая любопытным взглядом. Она молода. Слишком молода для врача, а для медсестры слишком пафасно смотрит. Не с пренебрежением, а с достоинством. Приятная внешне, ухоженная и губы как я люблю. Пухлые, чувственные… Черт, о чем я думаю вообще? – Это хорошая новость. А где я? – Вы находитесь в центральной больнице города Варламово, – коротко отвечает она, смотря пристальным взглядом. – Варламово? – удивился я. – Вас привезли вчера, – снова короткий ответ. Не очень-то она разговорчива. – Что ж, – будто прочитав мои мысли, расправила она плечи, – я ваш лечащий врач. Вы поступили вчера вечером при странных обстоятельствах. Вас обнаружили сотрудники ДПС, они-то и доставили в нашу больницу. При вас не было ни документов, ни телефона. Вы можете сказать, что с вами случилось? Она замолчала, вопросительно уставившись на меня. Но что я мог ей сказать? Ничего. И времени придумать не было, да и мозг отказывался нормально работать. Я не мог сказать правду по понятным причинам. Это чревато последствиями. – Я заблудился, потерялся, наверное, – ляпнул первое пришедшее на ум. – Интересно и когда же это произошло? – Вчера, – не моргнув, ответил ей. – Странно, по вашему состоянию я могу сделать вывод, что вы голодали, как минимум дней пять, семь, – скептически скривилась она. Девушка не верила мне и это понятно, но я должен стоять на своем. – Слушайте, я не помню ни хрена. Помню, вышел с работы и все, – раздраженно ответил. – И когда же вы вышли с работы? – продолжала допытываться она. – Вы издеваетесь?! – возмутился я. – Вчера – это в четверг, пятнадцатого числа. – Отлично. Только сегодня пятница, двадцать третье. Она, не отрываясь смотрит на меня, будто пытаясь уличить во лжи. Но я тертый калач. Слишком много в жизни мне приходилось лицемерить. – Ну значит моя память вычеркнула неделю из жизни. Так ведь бывает? – Бывает, – задумчиво ответила она. – Хорошо, с обстоятельствами этого дела разберутся представители правоохранительных органов… – Чего? – перебил ее. – Не надо ментов! Со мной все нормально. Претензий ни к кому не имею, – занервничал я и, превозмогая уничтожающую мое сознание головную боль, приподнялся на локти. – Хорошо-хорошо, только успокойтесь, – уложив меня обратно, ответила она. Я прикрыл глаза и сжал челюсть, стараясь унять спазм. – Как вас зовут? – услышал и открыл глаза. – Никита Ге… Агеев. – Ну что ж Никита, вы отдыхайте, а мне пора к другим пациентам, – она поднялась и направилась к выходу. – Подождите… – замешкался я. – Татьяна, называйте меня просто Татьяна, – обернулась она и как-то загадочно улыбнулась. – Татьяна, здесь есть где-нибудь телефон, мне нужно позвонить родным. – Телефон на посту, но я бы не рекомендовала вам вставать. Голова может закружиться. – Ничего, справлюсь, – приподнялся я. – Не нужно, лижите, – вернулась она ко мне, – вот возьмите, – протянула сотовый, я неуверенно взглянул на нее. – Берите, позвоните родным. – Спасибо, – ответил я и принял предложенный телефон. Я набрал Милу, она будто сидела с телефоном в руках и гудка не прошло, как она сняла трубку.