– Цените говорите… – кручу в руках шариковую ручка, – тогда где мои обещанные десять процентов? – Так вот же они, – удивляется он. – За идиота держите? – вскидываю бровь. – Подобные бонусы в нашей компании делятся пропорционально занимаемой должности и отработанного стажа. В общем, не буду тебя грузить. Это твоя доля, – уточняет он, а я смотрю в его хитрые глазки и удивляюсь наглости. Ни одна мышца на его лице не дрогнула. Наглый тип. Знавал я таких. Себе то в карман наверняка положил кусок пожирнее. – То есть, я горбатился два месяца. Обрабатывал этого толстосума и согласно вашим расчетом заработал полтинник? – Это достойная компенсация за труды, – откинулся он на спинку стула. Настроение его резко переменилось. Видно, теперь я его раздражаю. – Подписывать будешь? – взглянул он на часы. – Конечно, – улыбнулся я. Протянул руку, взял лист бумаги, на котором нацарапаны цифры в виде моего вознаграждения. Меня скривило, после прочитанного: «За вклад в развитие компании, награждается премией в размере пятидесяти тысяч, Агеев Никита Сергеевич». Повертев листок в руках, я медленно разрываю его пополам, не сводя глаз с начальника. – Пошли вы, – широко улыбаясь и с призрением, говорю я. – Вы лично и ваша вшивая контора. – Уволен! – свирепо цедит Александр Викторович. – Да пожалуйста, катитесь к черту, – победно поднимаюсь и, громко хлопнув дверью, выхожу прочь из этой организации. Иду прямо на улицу, не обращая внимания уже на бывших коллег. И на свежем воздухе мне становится легче. Забытое чувство легкости и свободы накрывает. Почему-то я чувствую себя счастливым. По крайне мере счастливей, чем с утра. Я возвращаюсь домой в приподнятом настроении, где меня встречает удивленная жена. – Почему так рано? – спрашивает она с порога. – Пошли они к черту! Я уволился, – хочу ее обнять, Мила не позволяет. – Уволился?! – заводится она. – Никит да сколько можно? – кричит на меня Милана. – Че разоралась? Все нормально будет, найду другую работу, где меня ценить будут. – Может пора повзрослеть, Никит? Сколько я буду тащить все на себе. Я устала! Я может тоже хочу все бросить! – верещит она. – Так брось, – разуваюсь и хочу пройти в комнату, она не позволяет. Упирается ладонью мне в грудь, и я прижимаюсь спиной к стене. – И на что мы жить будем? – сверкает гневным взглядом. – У тебя сын растет. Он есть хочет вообще-то! – О сыне я позабочусь, не парься. – И как позволь узнать? – складывает руки на груди. – Ты больше трех месяцев нигде не задерживаешься! На тебя невозможно положиться. – В этой конторе я проработал полгода, – напоминаю я. – Ох, какое достижение! – никак не угомониться она и это начинает бесить. – Да достижение! – срываюсь на крик. – Я стараюсь вытащить нас из этой задницы. А что ты? Рисуешь картинки? – Эти как ты выразился картинки, кормят нас! – возмутилась она. – Лучше бы порядок навела, – отпихиваю ее и прохожу в гостиную, но замираю на пороге. Единственная комната в нашей квартире похожа на свалку игрушек. Просто ступить негде. В центре этой свалки сидит Максим и играет. Он настолько увлечен, что даже не слышал наших криков или слышал, но не среагировал. Да уж накупить столько игрушек было ошибкой. Обвожу взглядом гостиную и натыкаюсь на открытые краски и очередную работу Милы. Рядом стоящий стол весь испачкан краской, а на мольберте красуется начатая работа жены. – Что за хрень, Мил? – возмущаюсь я. Сын, наконец, отрывается от увлекательной игры по разрушению машинок и с криком папа мчится ко мне. Я его игнорирую, смотрю в упор на Милу. – А ты как думал я работаю? – безразлично отвечает она. – Ты охренела! – снова повышаю голос. – Это что за ад на земле? – Ребенок играет, Никит, – пожимает она плечами и как-то ехидно улыбается, – перед сном соберет. – А мне, что теперь по воздуху передвигаться? – Ты должен быть на работе, – упрекает Мила. – Мы тебя не ждали. – То есть пока я на работе, вы превращаете нашу квартиру в эту помойку? – завелся я. Меня начало слегка потряхивать. Что она устроила? И еще меня упрекает в безответственности. – Я стараюсь! – закричала Мила. – Изо всех сил стараюсь! Ты приходишь в чистую квартиру с горячим ужином и даже не представляешь как это мне дается! – Вот как ты заговорила! – разошелся я. – Только в нашем дерьме виновата ты! – Ах, вот оно что, – еще больше разозлилась Мила. – Значит, я виновата! – А разве нет? У меня все было, пока ты не появилась! – Извини, Никит, что свалились на твою голову, – обиделась Мила. – Только все твои беды, как раз из-за того, что ты ищешь вокруг виноватых, а всего лишь нужно взглянуть в зеркало, – она взяла испуганного Макса за руку и повела в прихожую. – Куда намылилась? – свирепо прорычал я. – Мы пройдемся, а ты успокойся пока. – Квартиру уберете и валите куда хотите! – требовательно заявил я. Максим вырвал ручонку у матери и испуганно уставился на меня. Я люблю сына, но в тот момент ярость затмила любовь. Я был в гневе. В собственном доме меня никто не понимал. Мила только требовала, она была не способна понять, насколько мне тяжело. – Что вылупился, шкед? – рявкнул на Макса. – Ноги в зубы и собирать игрушки, – скомандовал я. – Ты почему так разговариваешь с ребенком? – встала на защиту сына Милана. – Не лезь, когда я занимаюсь воспитанием сына, – осек ее. – Что смотришь, Макс? Или мне достать ремень? Я озверел. Резко вытащил кожаный ремень из брюк. Мальчишка, испугавшись, спрятался за мать. Рванул за ним. – Иди сюда, гаденыш! – Не смей его трогать! – закричала Милана. – Уйди сказал, – грубо оттолкнул жену. Мила пошатнулась и свалилась на пол. – Ты… ты! – вне себя залепетала девушка. – Что я? – сверкнул гневным взглядом. Максим не выдержал накала и разрыдался. – Не надо, папочка! – взмолился мальчишка, когда я в гневе шагнул на Милану. И то ли стыд, то ли разум включился, но слезы пацана остудили меня. Мне срочно нужно сбежать, чтобы не наделать еще больших глупостей. – Идите к черту! – ругнулся, схватил куртку и вышел прочь из квартиры. Выскочил на улицу и, напялив капюшон, направился куда глаза глядят. Меня давно никто не узнавал, но привычка натягивать очки, кепку или как сегодня капюшон, осталась. Прошло три года с моего краха, и я изменился внешне. По большей части это для того, чтобы слиться с толпой, но я все равно выделялся. Я коротко отстриг волосы. Теперь на затылке и висках они были сбриты почти под ноль и лишь на макушке болтались удлиненные пряди. Бороду напротив слегка отпустил. Несильно, но значительно, чтобы изменить меня до неузнаваемости. И если раньше еще некоторые всматривались, пытаясь понять, не Никита ли Герт перед ними? То сейчас на меня просто не обращали внимание. Я брел по улице куда глаза глядят. Тяжелые шаги, мощные, быстрые, раздраженные. В руке дымилась сигарета. В голове хаос. Я потерял все! Жизнь, которую любил. Друзей, которые меня понимали. А главное мать. Я так и не решился связаться с ней и сообщить, что жив и здоров. Сначала боялся реакции отца. Хотя даже не отца, а того, что он может сделать с моими близкими. Сейчас было стыдно. Три года не малый срок и объявись я сейчас, мама может не понять и не простить. Но думал о ней я каждый день. Я любил свою приемную маму. Она долгие годы была единственной, кто поддерживал меня. Побродив по улице час или два, я наткнулся на бар. Отлично, самое время нажраться и забыться. В заведении было шумно и многолюдно. Помещение утопало в дыму кальяна и пьяных людях. Вечер пятницы самое время отдохнуть после сложной рабочей недели. Я разместился у бара и сразу заказал виски. Осушив бокал залпом, попросил повторить и понеслось. Настроение улучшилось, мышцы расслабились, но тревога никуда не ушла, поэтому я тупо накидывался. Хотел забыться. – Привет, – перекрикивая музыку, ко мне подсела симпатичная девушка, – и почему, мне кажется, твое лицо знакомым? – спросила она. Я оглядел ее любопытным взглядом. Середнячек. Мордашка симпатичная, но полновата. Хотя грудь то, что надо. Оценил я девушку. – Не знаю, – пожал плечами, отвечая ей. – Нет, я определенно тебя где-то видела, – прищурилась девушка.