— А значит это, — продолжил старшина, догадавшись, что от зелени толку будет мало, — Это значит… — снова повторил он, — Что у за квартирой велось наблюдение и у воришки есть сообщники. — Прекрасная дедукция! — льстиво заявил Минкин, просительно заглядывая старшине в глаза. Ольгу Львовну тоже устроило, что простофиля-полицейский заглотил наживу и будет рыть в нужном направлении, поэтому и она сочла своим долгом согласно поддакнуть. — Где подозреваемая? — уточнил старшина. — Я её на кухне заперла, чтобы никуда не убежала. — Ольга Львовна даже сама стала немного верить в свою выдумку. — А вот это зря, не знаю, простите, как вас по звать. — укоризненно качал головой старшина Зозуля. — Ольга Львовна Осипова, моя любимая жена и по совместительству — один из лучших в столице дизайнеров интерьеров. — поспешил представить Минкин свою супругу. — Так что учтите, если, что спланировать — поможем. «Каков подлец! Лицемер!» — подумала она. — Минуточку, граждане. — заявил Зозуля, и, взяв под локоток Дятлова, вытолкнул его на лестничную площадку. Там он вполголоса, связался с диспетчером и доложил суть дела. Выслушал. — Значит так. — обратился он к напарнику. — Охраняем место происшествия, ждём опергруппу. Ты — досмотришь преступницу, а я свяжусь с участковым и посажу пока терпил писать заявы и объяснения — поможем операм. — Зря вы её оставили без присмотра, Ольга Львовна. — продолжил старшина после возвращения. — Она ведь кто? Форточница! Выскочила на подоконник — и поминай как звали. Ну-ка, Дятлов, сходи — глянь, на месте ли подозреваемая? Рядовой Дятлов изо всех сил пытался выглядеть бывалым служакой, поневоле копируя интонации и жесты товарища. Решительной походкой, так как по его мнению и должны передвигаться опытные полицейские, он прошёл по коридору… И это было всё, на что его хватило: он упёрся в дверь, которая, как и всё в квартире, свидетельствовала о высоком социальном и материальном статусе жильцов. Дверь на кухню была жутко навороченной, блестяще-стеклянной, с дорогой задвижкой, открытие которой было выше сил и знаний выпускника провинциальной средней школы. Сначала он слегка подёргал дверь в надежде, что она окажется незапертой. Тщетно! Потом осторожно, старясь не привлекать внимание и боясь сломать, покрутил хромированную ручку. Тщетно! Попытка подёргать и покрутить пимпочку на замке тоже не увенчалась успехом. Что делать? Не звать же, в конце концов, помощь? Сраму не оберёшься! К счастью хозяйка квартиры заметила затруднение Дятлова и пришла на помощь: что-то дёрнула, раздался мелодичный перезвон колокольчиков и дверь плавно и мягко отворилась. — Вот она! Здесь! Куда же ей деться, товарищ полицейский! — с торжеством в голосе сказала она. Дятлов успел сделать грозный и неприступный вид и шагнул на кухню. Замер на входе. Судорожно сглотнул, пытаясь поймать выпущенную изо рта слюну. Сидящая за барной стойкой девушка меньше всего походила на злоумышленницу. Несмотря на то, что дело было к ночи, она выглядела, будто только что встала с постели. Удивительно каштанового оттенка, свободно ниспадающие волосы были в беспорядке, и только подчёркивали это ощущение. На лице — ни капли макияжа, хотя, имея такие глазищи, он был ей ни к чему. Несколько курносый носик смешно топорщился и свидетельствовал о том, что его обладательница приготовилась к бою. Рядовой заметил аккуратные розовые, прямо детские, ноготки на руках, лежащих на стойке, ноготки, похоже, они никогда не знавшие лака. Из одежды на воровке было лишь сугубо домашнее кимоно, почти не скрывающее пары изящных длинных ножек. Выглядело всё очень эротично, а Дятлов весь день был в предвкушении сексуального приключения, поэтому не мудрено, что им овладело страстное желание обладать очаровательной воровкой. Здесь и сейчас, немедля! Мять это упругое тело, запустить руку под кимоно, впиться губами и зубами в розовые губки, разорвать их, просунув язык как можно дальше в рот. Хотя благодаря кондиционеру на кухне было прохладно, испарина выступила у него на лбу, струйка пота побежала по ложбине вдоль позвоночника, и своё замешательство он пытался прикрыть нарочитой грубостью: — Попалась, сучка, огребёшь теперь по полной! Девушка заметно напряглась, хотела что-то сказать, даже рот приоткрылся, но затем вновь закрыла и уставилась на него непроницаемым взглядом. — Что молчим? Нечего сказать? Поедешь ты тепереча далеко-далеко, туда, где снега круглый года и лес до неба. — продолжал измываться Дятлов. Девушка хранила гордое молчание. — Однако ж есть варианты. Сдашь подельника — скосят малость, не вся молодость пройдёт на нарах. — Отставить, рядовой Дятлов! Посадив хозяев писать заявление, на кухню вошёл старшина Зозуля. Окинул взглядом расстановку фигур, оценил, заметил красноту «зелени» и спокойную бледность девицы. — Смотри, Дятлов, какая пай-девочка к нам попалась! Руку дам на отсечение, что ей не больше восемнадцати. Профессия форточницы она такая — требует субтильности фигуры и доверчивого выражения на физиономии. Этакая девочка-конфетка… А как поскребёшь — окажется матёрая домушница. Не спуская глаз с девушки, сел за стойку и не спеша достал из папки чистый лист. Старшина вынужден был признать, что экстерьер девушки был скорее для любовного свидания, а не для никак не лазанья по карнизам, по окнам и по квартирам. В сочетании с невразумительными показаниями хозяев, всё это, ой как, перестало ему нравиться. Не иначе — влезли они в какой-то блудняк. Где же эти чёртовы опера? Скинуть бы им поскорее девчонку — и на маршрут. Ах, да! Им ведь ещё отчёты составлять. — Ваша фамилия, имя, отчество, дата рождения, род занятий. — уточнил он для отчёта. — Не помню. — наконец раскрыла рот девушка. — Понимаю, у нас многие скрывают свои подлинные имена. Да только зря всё это, девушка. Все равно узнаем. Как вы оказались в данной квартире? — Не знаю! — Оказались в чужой квартире и не помните как? Глупо запираться, играть в потерю памяти: вас застали на месте преступления. Вас взяли с поличным, понимаете, с поличным! — Ничего не знаю, ничего не помню! — отрезала Наталка. — Врёт она всё! — вдруг раздался голос. То хозяйка незаметно вошла и прислонилась к дверному косяку. — До того как вы приехали, память у неё была отменная. А назвалась она Натальей Воиновой. — Значит так и запишем: «Особа, отказавшаяся назвать свою фамилию, со слов гражданки Осиповой является Натальей Воиновой…» Он задавал вопросы, а сам мысленно писал отчёт, не замечая, что волей-неволей подражал интонациям Глеба Жеглова в исполнении Высоцкого. Впрочем, девушка этого даже и не заметила, продолжая упорно играть в молчанку. Зато Ольга Львовна сразу отметила сей факт, подумав про себя: «Боже, каких ослов к нам прислали! Что, других не могли найти? Или в нашей доблестной полиции все такие?» Покончить с формальностями оперативно не получилось. Коза в японском халате наотрез отказалась отвечать дальше, что начало выводить из себя старшину. — Да пойми ты, дура, заявы от потерпевших хватит, чтобы засадить тебя. А вот по какой статье ты пойдёшь, зависит только от тебя. Будешь сотрудничать — сядешь по 158-й ука эрэф, за кражу, пойдёшь в отказняк — впарят грабёж, а это уже сто шестьдесят первая, там до четырёх лет могут дать. — Я ещё раз повторяю: я ничего не знаю и ничего не помню. — обречённо продолжала повторять она. — Хоть скажите, какой сейчас год? Я ведь ничего не помню. — Опять двадцать пять! Не-е-зна-а-ю! Не-е-п-о-о-мню! — передразнил мерзкую девчонку старшина, а Дятлов при этом подхалимски улыбнулся. — Вот что, гражданочка, вы-то сами как думаете, какой год у нас на дворе? Девчушка оторвала от стола взгляд и устремила на старшину два изумрудных лучистых глаза. Предположила неуверенно: — Ну, пожалуй, 2014-ый… Ответом был громогласный хохот Дятлова. Он смеялся так, что вены вздулись у него на лбу, лицо и шея покраснели, а из его гортани вместо обычного «Ха-ха» раздалось утробное хрюканье. — Бац! — старшина Зозуля со всей силы хрястнул раскрытой ладонью по столешнице. — Дурить меня вздумала? Ну, я тебе устрою небо в клеточках! Запомни: никто и никогда не смел разыгрывать старшину Зозулю. Закончили вы с заявлением, или нет? — зло крикнул он в глубину коридора. — Или нам до утра ждать? А ты что истуканом стоишь? — оторвался он на напарнике. — Ну-ка, обыщи её и надень браслеты. Отвезём её в отдел. Рядовой ещё не пробовал, но подозревал, что обыск молодых и красивых девушек будет его любимым занятием. С сальной улыбкой он приблизился в девахе, заставил подняться и встать с лицом к стене. Девушка повиновалась. Развернув её лицом к стене и ловко ногой подбив ноги, так, что злоумышленница вынуждена была их расставить, он с чувством, толком, и не спеша, принялся ощупывать хрупкое девичье тельце. Пересчитал все рёбра, мельком дотронувшись до острых, ещё не конца сформированных грудок. Девица напряглась, но ничего не сказала, а только подобралась, отчего её тело утратило мягкость и упругость, а стало жестким и колючим. «А сиськи-то — хороши! Каждый день бы такие ощупывать».. — думал он про себя, своими руками сместившись ниже, в область поясницы, ягодиц и бёдер. Тело девушки стала бить дрожь, а вся кожа покрылась множеством пупырышек. — Боится сучка! — сделал вывод Дятлов. — Это хорошо! Начинает понимать, что ее ожидает. Щупать напрягшееся, покрытое «гусиной кожей», тело было уже не так интересно. Поэтому, закончив с досмотром воровки, он надел ей на руки наручники, попутно, с чувством близким к наслаждению садиста, отметил испуг на её красивом личике. Старшина не видел художеств своего напарника — он, начав перебирать заявления, волей-неволей углубился в чтение. Сосредоточенное лицо его хмурилось, на лоб легли складки. Как он и подозревал, дело выглядело сшитым белыми нитками. Несуразности их версии терпил торчали, как иглы из ёжика, даже не дочитав заявления, он брезгливо отодвинул их в сторону, к такой туфте ему даже не хотелось прикасаться. «Хоть бы кофем напоили, что ли, буржуазия!» В этот момент раздался спасительный звонок в дверь. Это был участковый, следом за которым бочком протискивался криминалист. Зозуля с облегчением сунул бумажки участковому, и уже собирался навострить лыжи. Не вышло! На лестнице их завернули подъехавшие опера из ОВД Пресненского района: — Мужики! Не в службу, а в дружбу — доставьте девку в отдел, а то мы здесь, похоже, зависли. — А там куда? — недовольно переспросил Зозуля. — Чё прикидываешься? В обезьянник! — Так там же путаны? — Ну и ладно, на несколько часов же всего. — Эй, долго ещё ждать? — крикнул он Дятлову возле порога. — Выводи задержанную. Напарник начинал его не на шутку раздражать. «Вот уж точно быдло, типичное сельское быдло!» — думал Зозуля. Своим тупоумием, инстинктами троглодита и манерами деревенщины он выделялся даже на фоне остальных зеленых новобранцев. Старшина сильно подозревал, что его напарник долго в органах не задержится. Уже выходя из квартиры, задержанная бросила умоляющий взгляд в сторону хозяйки, но та брезгливо повернула голову и сжала губы. Обмен взглядами женщин не укрылся от старшины, который с чувством глубокого удовлетворения отметил, что они обе, общаясь взглядами, полностью игнорируют третьего участника спектакля — всесильного зама префекта, выглядевшего в этой ситуации предельно жалко. «Не мужик!» — решил для себя старшина, немало повидавший за годы службы в патруле. Несмотря на сумерки, дневной зной так и не сменился вечерней прохладой, лишь знойное марево сменила давящая духота. Листья на деревьях скукожились, пытаясь сохранить в себе драгоценные крупицы влаги, трава на газонах пожухла, выжидая наступления лучших времён, даже Патриаршие пруды, против своего обыкновения, не радовали воздух вечерней прохладой и свежестью. На выходе из подъезда девушка внезапно задержалась, вдохнула полной грудью сухой августовский воздух. Огляделась по сторонам недоумённым непонимающим взором, словно впервые видела это место. Повернула голову назад, внимательным беспокойным взглядом окинула дом, из которого только что вышла. Устремила свои малахитовые глаза вперёд, туда, где за зеленью старых лип, скрывалась голубизна пруда. Два малахита на девичьем лике вспыхнули ярким пламенем узнавания, слетела сосредоточенность с лица, ушла тревога, и оно разгладилась, став, вопреки летнему зною, юным и свежим. Всего этого не видел рядовой Дятлов, озабоченный лишь своей похотью. Стремясь поскорее оказаться в машине, он резко дернул девушку за наручники, заставив её идти за собой. Подвёл задержанную к патрульному автомобилю, открыл дверцу и грубо положил ей руку на голову заставив пригнуться: — Залазь! Девушка неловко полезла в автомобиль. А Дятлов, глядя на аккуратные, свежие, соблазнительно обтянутые полами кроткого кимоно, ягодицы, не удержался — запустил пятернёй под полы халатика и сделал несколько теребящих движений пальцами у девушки между ног. Девушка попыталась развернуться, оторвала руки от сиденья, не удержала равновесия и упала, уткнувшись носом в сиденье и неловко задрав при этом ноги. Дятлов был в полном восторге: мало того, что под коротким кимоно у неё не оказалось даже трусиков, так она ещё и умудрилась шлёпнуться, явив всеобщему обзору все свои прелести. Он уже собирался заржать аки конь, но внезапно кто-то резко и сильно дёрнул его за руку. Он обернулся и наткнулся на бешенное, перекошенное от злости лицо старшины. — Ты чево? — с обидой спросил он, однако осёкся, увидав, что напарник не собирается шутить. — Вы извините его, девушка, он у нас всего второй месяц, неопытный, зелёный совсем ещё. Вы устраивайтесь поудобнее, сейчас поедем. — Зозуля был сама галантность. Дятлов искренне не понимал, что случилось и почему старшина так подрывает авторитет напарника. Сам же учил, что при задержании преступника следует действовать максимально грубо: класть на землю, надевать наручники, обыскивать, с силой заталкивать в машину. Нарочито грубые и беспардоннее действия, унижающие человеческую личность, призваны показать задержанному изменение его статуса, выбивают его из колеи, психологически ломают, рушат волю к сопротивлению и создают благоприятные условия для дальнейшей работы с ним. А старшина, закончив расшаркиваться перед пигалицей, захлопнул дверцу автомобиля, повернул к Дятлову белое от негодования лицо: — Ты что, блядь, совсем тупой? Сперма в голову ударила так, что целый час пробыл в квартире, а так ничего и не понял! Тебе шлюх мало, что на эту малолетку набросился? — А, ч-что я д-должен был по-понять? — заикаясь от страха, пытался сообразить рядовой. — А то, что полюбовница она этого мужика, вот что!