— Подожди-ка. В смысле? Чем сложнее, тем лучше? — Конечно! В этом вся суть повести. Мы можем искать правду, можем убеждать себя в том, во что хотим верить, но никогда не узнаем истины. Я уверена, можно найти доказательства и того, что все остальные просто подшучивают над гувернанткой. — Я внесу эту версию в список, — улыбнулась сестра Жозефина. * * * После школы мы с Мейбл разделили домашнее задание по естествознанию, зашли в кофейню «Катастрофа» и отправились ко мне с двумя капучино — отпраздновать то, как мы удачно всё распланировали. — Я все думаю о призраках, — начала я, пока мы шагали мимо пастельных домиков с плоскими фасадами и квадратными окнами. — Они встречаются во всех моих любимых книгах. — Посвятишь им выпускное сочинение? Я кивнула: — Пожалуй. Но сначала надо сформулировать общую мысль. — В «Повороте винта» мне нравится только первая фраза гувернантки. — Мейбл остановилась, чтобы подтянуть ремешок сандалии. Я закрыла глаза, чувствуя, как лицо греют солнечные лучи, и произнесла: — «Я вспоминаю все начало этой истории как ряд взлетов и падений, как легкое качание между верным и ошибочным»[6]. — Почему я не удивлена, что ты помнишь ее наизусть! — Она изумительная. — Я думала, что вся книга будет в таком духе, а она запутанная и бессмысленная. Призраки — если это были призраки — даже ничего не делают. Просто появляются и стоят на месте. Я открыла железную калитку, и мы поднялись по ступенькам на крыльцо. Стоило нам переступить порог, как Дедуля крикнул «привет». Мы оставили кофе в прихожей, скинули рюкзаки и отправились прямиком на кухню. Дедуля был весь в муке. Он обожал среду, потому что в этот день мог закармливать нас своей выпечкой. — Пахнет восхитительно, — вздохнула Мейбл. — Скажи это по-испански, — попросил Дедуля. — Huele delicioso. Что там? — спросила Мейбл. — Шоколадный кекс. А теперь скажи: «Шоколадный кекс пахнет восхитительно». — Дедуль, — возмутилась я. — Опять ты ее донимаешь. Он поднял руки, словно сдаваясь: — Не могу удержаться — так хочется послушать этот красивый язык. Мейбл засмеялась и произнесла еще одну фразу — а потом множество других. Я поняла всего несколько слов. Дедуля вытер руки о передник и прижал их к сердцу. — Прекрасно! — сказал он. — Hermosa! Он вышел из кухни и вдруг остановился в прихожей, что-то увидев. — Девочки. А ну-ка присядьте. — Ой-ой. Пора на диванчик, — шепнула Мейбл. Мы подошли к выцветшему красному дивану и уселись на него в ожидании новой лекции. — Девочки, — произнес Дедуля. — Мы должны об этом поговорить. И он брезгливо поднял один бумажный стаканчик. — В мое время такой ерунды не было. Кофейня «Катастрофа». Кто вообще придумал это название? Для бара еще подходит. Но для кофейни? Нет уж. Мы с родителями Мейбл потратили немало денег, обеспечивая вам учебу в хорошей школе. А теперь вы стоите в очередях за обедами и дорогущим кофе. Сколько он стоит? — Четыре доллара, — ответила я. — Четыре? Каждый? — он покачал головой. — Позвольте поделиться нажитой мудростью. Это на три доллара дороже реальной стоимости кофе. — Но это же капучино. Дедуля поднес стаканчик к носу и принюхался. — Они могут называть его как угодно. У нас на кухне есть отличная кофеварка и свежие зерна, которые любому придутся по вкусу. Я закатила глаза, но Мейбл даже не шелохнулась — она всегда с уважением слушала старших. — Мы их купили, чтобы повыпендриваться, — призналась она. — Вы правы. — Четыре доллара! — Да ладно тебе, Дедуль. Уже пахнет кексом. Может, проверишь его? — Вот хитрая девчонка, — сказал он. — Нет, — ответила я. — Просто голодная. Это была чистая правда. Мы еле дождались, пока кекс остынет, а когда это наконец случилось, жадно его слопали. — Оставьте кусочек моим приятелям! — напрасно умолял нас Дедуля. Я в жизни не встречала таких привередливых едоков, как трое его друзей. Они, словно школьницы, отказывались от глютена, а потом вмиг забывали о своем правиле, если на глаза им попадалось аппетитное блюдо. Под их запрет попадали то углеводы, то сахар, то кофеин, то мясо, то молочные продукты (хотя «чуточку масла никому не повредит»). Они сами нарушали свою диету и потом еще жаловались. Уминали выпечку Дедули и при этом сокрушались, что в ней слишком много сахара. — Они не заслужили этот кекс, — пробубнила я с набитым ртом. — И не смогут его оценить так, как мы. Может, лучше отправишь кусочек Голубке? Экспресс-почтой. — А она знает, что вы печете? — спросила Мейбл. — Я, наверно, пару раз об этом упоминал. — Стоит ей только разок откусить — и она будет вашей навеки. Дедуля покачал головой и рассмеялся. Мы с Мейбл уже наелись и, довольные, собирались послоняться по улице, как вдруг пришел Джонс — один из тех самых приятелей Дедули. В одной руке он держал свою «счастливую» карточную колоду, в другой — трость. Я задержалась в дверях, чтобы перекинуться с ним парой слов. — Во вторник у Агнес снова операция на руке, — рассказал он. — Я могу вам чем-нибудь помочь? — Да нет, не нужно. Саманта возьмет несколько отгулов в салоне. — Тогда, может, я просто загляну поболтать. Саманта — дочь Джонса и Агнес. Она была очень добра ко мне все те месяцы, что я прожила у них. Мне тогда было восемь лет, и Дедуля лежал в больнице. Саманта отвозила меня в школу и забирала домой, и даже когда Дедуля вернулся, все равно продолжала нам помогать — следила, чтобы он выполнял предписания врачей и чтобы у нас была еда в холодильнике. — Она будет тебе рада. — Хорошо, — сказала я. — Мы пошли на пляж. Постарайтесь не продуть все свои денежки. * * * Мы с Мейбл прошли четыре квартала до пляжа, сняли сандалии там, где начинался песок, а потом поднялись по дюне и поплелись по островкам песколюбки[7] и зелено-рыжего ледяника[8]. В конце концов мы уселись на безопасном расстоянии от воды. Серо-белые песчанки что-то выискивали на берегу. Поначалу казалось, будто мы совсем одни, но я знала, что нужно просто подождать, и вскоре в самом деле их увидела: вдалеке парочка серферов уже взбиралась на доски, чтобы поймать волну. Мы неотрывно смотрели на их взлеты и падения на фоне горизонта. Так прошел целый час; мы то и дело теряли их из виду, а потом вновь отыскивали в океане. — Я замерзла, — пожаловалась Мейбл, когда на пляж спустился туман. Я придвинулась ближе, почти прижавшись к ней. Она протянула мне руки, и я принялась растирать их, пока мы обе не согрелись. Мейбл хотела домой, но серферы все еще были в воде. Мы продолжали сидеть. Наконец они приблизились к берегу и взяли под мышки доски, сиявшие золотом и бирюзой на фоне мокрых гидрокостюмов. Я ждала, не узнает ли кто-нибудь из них меня.