Эйра снова зарылась в гору кассет, чтобы отыскать самую последнюю, помеченную концом августа. «Следственный эксперимент 3», было написано на ней. Картинка прыгает, потому что снимают с рук. Группа людей медленно движется по лесистой местности. В центре немного неуклюжей походкой шагает четырнадцатилетний подросток. Один из полицейских держит одну руку у него на спине, то ли оберегая, то ли подталкивая вперед – возможно, и то, и другое вместе. Положись на нас, парень, ты в безопасности, мы ведем тебя к пропасти. Когда полицейский обернулся, она узнала своего старого коллегу, только в куда более молодой версии. Было немного ветрено, в микрофоне потрескивало и шуршало. – Чем ты пользовался, когда убивал ее? Вспомни, Улоф, почему она перестала дышать? Можешь показать? В кадре появляется еще один человек. Он держит в охапке большую куклу. Размеры куклы соответствуют человеческому телу. Руки болтаются туда-сюда, должно быть, тряпичные. Черты лица отсутствуют. – Она лежала здесь, когда ты занимался с ней сексом? Вот так? Куклу вертят так и сяк на земле. Улоф мотает головой. – Перед этим ты говорил, что пытался заняться с ней сексом. Что ты лежал на земле. Ты можешь показать, как вы лежали? Наконец он показал. Здесь из земли торчал камень, а там поперек тропинки лежало поваленное дерево. Все происходило просто убийственно медленно. Эйра отмотала пленку назад и включила пару моментов, где им показалось, что они что-то пропустили. Когда Улоф успел сказать, что он использовал ветку именно этой ивы, чтобы задушить ее? И говорил ли он вообще хоть слово про удушение? – Нет, Улоф, мы никак не можем сейчас уйти отсюда. – Я хочу писать. – Мы уйдем, только когда получим ясную картину случившегося. Ты что-то говорил о крапиве и земле во рту, ты пытался задушить ее, напихав ей в рот земли? – Нет-нет! – Ты видишь здесь что-то из того, что ты использовал? Может, это была ветка или у тебя было что-нибудь с собой, скажем, ремень? Ты должен вспомнить, Улоф. Я знаю, что все это находится здесь, в твоей голове, – рука следователя у него на лбу. – Ты должен постараться вспомнить, дружок. Эйра остановила кадр. – Они буквально вкладывают ему слова в рот, – возмутилась она. – Они просто хотят достучаться до его воспоминаний, которые он затолкал подальше, – возразил Август. – Такое бывает, когда человек столкнулся с чем-то, что травмировало его психику. – Задвинутые на задворки воспоминания, хочешь сказать? Но наука раз за разом убеждается в том, что подобного не существует. Человек помнит худшее из того, что с ним происходило, а обычные вещи забывает. Из тех, что не оставили после себя никаких эмоциональных переживаний. К примеру, ни одна из женщин, заключенных в Аушвице, до конца жизни не забудет, через что ей пришлось там пройти. – Так ведь это же было двадцать лет назад, – возразил Август, – и, кстати, стопроцентной уверенности в данном вопросе все равно не существует. Один мой приятель учился на курсе судебной психиатрии в Стокгольмском университете. Так вот его преподаватель принимал участие во многих подобных расследованиях и проводил свои терапевтические сеансы, во время которых правда выходила наружу. Про изнасилования и прочее. В общем, приятель был убежден в том, что это действительно работает. – Мы – полицейские, – твердо сказала Эйра, – мы не можем верить в то, чего нет. – То есть проявлять немного воображения нам запрещено? Снова эта его улыбка. Дразнящая, раздражающая. – Угу, – выдавила она. – На службе – точно. В реальной жизни стрелки на циферблате приближались к двум часам ночи, но Эйра больше не чувствовала усталости. Она еще немного промотала вперед запись. Тот же день в конце августа 1996 года, но уже вечером. Следственный эксперимент с участием подозреваемого продолжался почти два часа. Улоф что-то поднял с земли, отбросил, снова что-то поднял. Ветку. – Вот такая? – Наверное. – Можешь показать, как ты ею орудовал? Улоф согнул ветку, сделав из нее петлю. – Козья ива, – проговорила Эйра. – Теперь мне можно поехать домой? – спросил Улоф. – До сих пор ты вел себя молодцом, – похвалила его следователь. – А теперь я хочу только, чтобы ты показал мне, как ты ее отсюда нес. Можешь показать на кукле? Ты нес ее вот так, на руках? Или так? В тот момент, когда Улоф подхватил куклу за спину, пленка закончилась, на экране замельтешили черно-белые мушки. Эйра сменила кассету. – Кажется, они были абсолютно уверены в том, что это он, – сказала она. – Все это знали. Я помню это очень отчетливо. Я знала это всю свою жизнь. У нее появилось желание взять Августа за руку. Его рука лежала рядом с ней, небрежно покоясь на подлокотнике кресла. Кадры снова пришли в движение, окружающая обстановка изменилась. На этот раз там были река и берег. Песок или, может быть, глина. Голос следовательницы успел малость охрипнуть. – Ты положил ее здесь? Здесь она потеряла свои ключи от дома? Или, может быть, это ты потерял здесь ее вещи? Что случилось с рюкзаком, который был на ней? Ты швырнул его в воду? Можешь показать, куда ты его бросил? И дальше мимо жестяного сарая в самый дальний конец причала, с по-прежнему болтающейся куклой, чьи руки безвольно раскачивались, словно били его по спине. Там было место, где детям строго-настрого запрещалось играть. Тридцать метров глубины. Поговаривали, что когда лесопилка еще процветала, здесь причаливали большие суда. И все же это было еще не самое глубокое место на реке, кроме него имелся обрыв в сто головокружительных метров глубиной, скрывавшийся под предательским блеском воды, где что хочешь могло исчезнуть навеки. – Ты здесь ее бросил? Или там, дальше? – Нет, нет. – Значит, все-таки здесь? Можешь показать, как ты действовал? Улоф отбросил куклу от себя. – Так ты ее швырнул? И Лина упала в воду? Она была мертва, когда ты бросал ее в реку? – Нет, – жалобно прохныкал мальчик, стоя на причале и глядя на бетон под ногами. – Она не была мертва. Следовательница присела на корточках рядом. Поправила что-то возле уха и подняла голову. На лице – сомнение и усталость. Эйра увидела, как она ищет взглядом кого-то позади камеры. Ей помогают задавать вопросы, подумала она. Треск ветра в микрофоне. – Она еще была жива, когда ты бросил ее в реку? ГГ прибыл в полицейский участок в Крамфорсе сразу после обеда. Широким шагом миновал коридор, держа возле уха трубку. Эйра подождала, пока он закончит разговор. После чего вошла в кабинет и положила ему на стол отчет по расследованию. – Я не уверена, что это сделал он, – сказала она. – Что? – ГГ растерянно посмотрел на папку. – Улоф Хагстрём, – за те несколько часов сна, которые Эйре удалось выкроить, ей приснилась комната для допросов с черным кожаным диваном, и еще она балансировала на краю бездонного причала у деревушки Мариеберг. Та бесформенная кукла тоже явилась ей во сне, безликая. – Ясно, – отозвался ГГ. – Хорошо, я посмотрю. Он слегка приподнял папку за угол, только чтобы увидеть, что написано на титульном листе. Номер дела. Год. – Он признался только в том, в чем полиция сама велела ему признаться, – продолжила Эйра. – Они часами допрашивали его одного, без родителей, – она раз за разом прокручивала эти фразы в голове. Страшась поставить себя выше других, в борьбе против всего того, с чем она выросла, когда смиряешься и искренне веришь, что куда тебе до старших, которые знают все лучше тебя. Своими словами она ставила под сомнение компетентность коллег, по сути, выражала недоверие к их действиям, и от этого рот наполнялся соленой слюной и живот сводило судорогой. – Следователи на допросах сами вкладывали ему в рот слова. Грозили ему, что он не уйдет домой, пока не покажет, как он ее убил и в каком месте швырнул труп в реку. ГГ провел рукой по небритому подбородку. – Разве ты не должна была всего лишь проверить, не встречается ли в материалах по делу имя Нюдалена? – Встречается, – сказала Эйра. – В записях протоколов, когда полицейские ходили по домам и опрашивали соседей. Она рассказала, что у Нюдаленов в тот вечер гостили родственники, что Трюггве не было дома – он рыбачил с детьми на реке. – Но при этом не было задано ни одного встречного вопроса. Они просто записали его показания и все. – Это не он, – сказал ГГ. – Я этого и не утверждаю, но разве это не должно было спровоцировать сотрудников полиции на новые вопросы? Ведь в тот момент они не знали, что он был судим за преступление сексуального характера, а его семья была единственной, кто подтвердил его алиби. В расследовании есть большие упущения. – Трюггве Нюдален невиновен. Он не убивал Свена Хагстрёма. – Что? – Найденный в лесу комбинезон принадлежит не Нюдалену. Два часа назад пришли результаты экспертизы. И тех резиновых перчаток он тоже не надевал. Крови Свена Хагстрёма хватает, но нет ни единой молекулы, которая может привести нас к Трюггве Нюдалену. Напротив, комбинезон сплошь усеян другими отпечатками пальцев и следами ДНК, равно как и резиновые перчатки…