Сассекс, поместье Солсберри, 2 ноября, 19:12 — Дорогая, если ты не поторопишься — он этого просто не увидит. — Мама, все. Кажется, я готова. Кристина отошла от зеркала, повернулась лицом к матери и, раскинув руки, сделала пару оборотов. Алана прижала руку к сердцу — ее Крисси сегодня была хороша как никогда. Легкое светло-зеленое платье они нашли ночью на чердаке, где хранились вещи покойной хозяйки поместья. Все, что могло подойти Алане, она давно снесла вниз и хранила на случай таких приемов в этой комнате, которую дядя Ланс отвел для них, назвав «комнатой девочек Хьюберта». Ночью, когда выяснилось, что для порабощения Питера Девенпорта Кристине и надеть-то нечего, сообщницы совершили набег на чердак, где ими был обнаружен настоящий клад, в смысле, склад пусть залежалых, помятых и местами надорванных, но все еще прекрасно сохранившихся вещей почти Кристининого размера. Судя по всему, в молодости супруга дяди Ланса была схожей конституции, что очень помогло девушке сейчас. Чуть прибрав в груди и отутюжив, Алана смогла обеспечить дочери идеально сидящее, облегающее сверху и расклешенное книзу юбкой-колоколом платье, к которому идеально подошла легкая, всего сто двенадцать бриллиантов, диадема покойной тети Бэллы. После долгих и продолжительных боев победу одержала Алана, и потому на Крисси были серебристые лодочки на восьмисантиметровых каблуках. — Мама, я должна быть ниже, а не выше. Ему будет некомфортно! — Золотко, он же мужчина. Ему и не должно быть комфортно, ему должно быть заманчиво! Высокая прическа… — Мама, ты с ума сошла! Я буду дылдой! — А куда сажать диадему? …добавила Крисси роста и стати. Она походила на юную императрицу Сисси из одноименного фильма в исполнении красавицы Роми Шнайдер. Мама разрешила Кристине накраситься, и теперь девушка выглядела не на восемнадцать, а на все двадцать пять. Ансамбль довершали длинные перчатки в тон и изящные сережки-капельки, подаренные Алане покойным мужем на их первую годовщину. — Ты красавица, дорогая! Мы как раз опаздываем — обещаю, ты станешь гвоздем вечера! Кристина еще раз придирчиво осмотрела себя в зеркало и, кивнув своему отражению, вышла в раскрытую матерью дверь. Сассекс, поместье Солсберри, 2 ноября, 19:20 Боги, зачем? Зачем вы создали эти скучные вечера? И за что вы привели на них меня? О делах ни слова — приличия. «Отдыхаем». А если я отдыхаю за работой?! Работая, я отдыхаю! И кайфую! Люблю я свою работу! И больше, чем вас всех, вместе взятых!.. Мысли Питера прервал смех Дженни. И еще эта… самопровозглашенная шотландская королева, Мария Стюарт местного разлива. Красное платье, красные туфли, красная помада… Может, она коммунистка? Вот если б она пила еще и красное вино — это было бы стильно — надо ей подсказать. Но нет, леди хлещет шотландский вискарь. И почти не пьянеет — в этом надо отдать ей должное. Но умело притворяется. Наговорит все, что думает, а потом: упс, была пьяна, я — не я, и фраза не моя… Зачем она тебе? Тебе же даже спать с ней не особо хочется… Ну не она, так другая, такая же. У этой хоть собачки нет и брата/отца/племянника-оболтуса, которого надо учить/лечить/содержать. Да и своя она здесь… Мысли Питера прервал сопляк, опекавший вчера Кристину. Он бросился к двери, куда вошли две дамы. К Питеру приблизился Солсберри, с восторгом смотрящий вслед пацану. — Эх, молодость! Когда-то и я так бегал. — Это кто? — Ты что же, Питер, не узнал его? Это Луи, внук мой, сын моей Мэгги. Вот, хочу с Кристиной, дочкой покойного Хьюберта, его свести: ей восемнадцать, ему девятнадцать — идеально! Но Питер уже не слушал. Вернее, не слышал. Он смотрел туда, где Луи что-то говорил стройной девушке в зеленом платье с бриллиантовой диадемой в высокой прическе. Девушка мягко улыбалась. Боги, если бы не улыбка, он бы не сразу узнал ее. Кристина. Как же ей идут… деньги. И это зеленое платье. Опять зеленое… Только тогда оно было другого оттенка. Легкое, и рукава такие, как крылышки, или как там их женщины называют… Он заметил ее, когда она, держа босоножки в одной руке, балансируя, пыталась перейти речку, прыгая с камня на камень. Она была похожа на бабочку. Такая нежная, хрупкая. Он любовался ею, стоя в тени деревьев у оконечности леса, выходящего к пруду, когда она резко взмахнула руками, вскрикнула и полетела в воду. Он почему-то сразу понял, что «бабочка» не умеет плавать, и бросился к ней. Босоножки она тогда потеряла, «крылышки» некрасиво опали, облепив ее мокрые плечи, но она была жива, и это было главное. Потом они сидели на берегу, и он согревал ее, растирая ей руки. Позже прибежала прислуга с пледами, и он настоял, чтобы ей тоже дали бренди. Он тогда задержался на два дня — придумал причину, — чтобы иметь возможность незаметно узнавать о ее состоянии. Потому что не мог. Не мог забыть то ощущение рук, тела, души… Боги! Да ощущение всего себя, когда она была в его руках!.. Педофил! Девочке четырнадцать! Совсем сдурел! И он запретил себе думать о ней. Открыл дополнительный офис в Америке, и дела там пошли отлично. Тогда он сделал его головным и поселился за океаном — у него появилась уважительная причина не посещать все эти мероприятия — он мужчина, и он занят делом — в двадцать первом веке это понимали даже аристократы. Раз в год он появлялся в Британии, убеждался в том, что «все в силе», и улетал в Америку «подальше от греха» — от болезни под названием Кристина Линли. Сассекс, поместье Солсберри, 2 ноября, 19:27 Кристина утвердительно кивнула Луи, поинтересовавшемуся, желает ли она сока. Она была рада, что он отошел — это давало ей время спокойно оглядеться и найти Питера. Она увидела его, и улыбка сошла с ее лица: он разговаривал с женщиной в красном. ЕЕ. Она привез ЕЕ — ДЖЕССИ. КРАСИВУЮ. ВЗРОСЛУЮ. ВЫСОКУЮ. С РОСКОШНОЙ ФИГУРОЙ. С БОЛЬШИМИ СИСЬКАМИ! СВОБОДНУЮ! БОГАТУЮ! МАТЬ ЕЕ, ДЖЕССИ МОНТГОМЕРИ!!! И сейчас она светила этими своими… достоинствами, и вся комната смотрела на это декольте, потому что это было красиво! У Джесси была офигительно красивая грудь, и она это знала. Как и все присутствующие здесь мужчины и женщины. Даже слепые. Даже неживые, изображенные на картинах и в мраморе. А она, Кристина, просто идиотка. Как она могла подумать, что он, имея в руках такую жар-птицу, посмотрит на воробушка, пусть даже и в одолженных бриллиантах? Но плакать нельзя. Вот он — главный недостаток макияжа: потечет тушь, и дорожки будут видны на фоне пудры. Надо взять себя в руки и улыбаться. Через полчаса все сядут ужинать, и она, сославшись на головную боль, сможет сбежать в свою комнату. С ними за столом она не высидит. Сассекс, поместье Солсберри, 2 ноября, 19:34 Луи наливал сок, когда к нему подошла красивая женщина лет сорока. — Сынок, что ты делаешь? — Наливаю Кристине сок. Тебе налить? — Вот ты вроде не дурачок, но иногда… Мэгги пожала плечами. Луи застыл. — Что опять не так? — Скажи мне, ты девственник? Или за девушками никогда не ухаживал? — Мам, ты чего? — Ты вчера целое представление устроил… — За что вы с дедом меня потом чуть не убили. — А теперь хвалим! Луи непонимающе смотрел на мать. — Ты заявил о своих намерениях, и она все правильно поняла. Посмотри, как сегодня вырядилась. Для тебя ведь! Так и ты не будь ослом! Какой сок?! Шампанского ей неси! А потом пригласи ее… пройтись… по дому. В укромное место ее утащи, поцелуй и так далее… Что? Что ты так на меня смотришь?