П. К. Анохин], но благодаря именно новейшим нейрофи­ зиологическим исследованиям [Б. Либет, Д. Риззолатти, В. Рамачандран, К. Фрит, С. Сеунг], положение дел в науке о мышлении неизбежно и кардинально изменится. И философия, и психология раньше могли громить друг друга взаимными упреками в умозрительности, но с появле­ нием третьей — «нейрофизиологической» — стороны, пред­ лагающей нам в некотором смысле «объективные данные», такая возможность отпадает напрочь. «Нейрофизиологический переворот» В скором времени, и этого уже нельзя отрицать, философ без нейрофизиологического бэкграунда будет напоминать вра­ ча, который, имея на руках всю современную медицинскую технику, продолжает ставить диагнозы посредствам пальпации пульса. Мы уже больше никогда не сможем рассуждать о приро­ де реальности, игнорируя те данные, которые так скрупулезно и со всем тщанием собирает для нас сейчас нейрофизиология. Чем дальше, тем больше мы узнаем о фактических механизмах реконструкции реальности («истины») нашим психическим аппаратом («психикой»), да и механику работы самого этого аппарата — то есть методологию мышления. По аналогии с «лингвистическим поворотом»и «ког­ нитивной революцией» грядущие перемены можно было бы назвать «нейрофизиологическим переворотом» в науке о мышлении: неизбежно и даже вынужденно мы увидим пред­ мет своего исследования радикально другим. Да, «философия» и «психология» все еще кажутся нам ве­ личественными башнями из слоновой кости. И да, мы все еще восхищаемся, подчас с замиранием сердца, причудливыми узо­ рами на их стенах: теориями, концептами, системами. Больше того — там, в этих башнях, все еще живут и деловито суетятся люди. Только вот бойницы этих башен давно опустели. Огромное количество проблем, которые на протяжении веков являлись для философии знаковыми (даже «основны- методология мышления, черновик 19 ми» ее «вопросами»), скоро просто отпадет. Они станут ка­ заться нам лишь досадным недоразумением, возникшим по причине недостатка обнаруженных теперь оснований. А пси­ хология, она и вовсе — не успеем мы и глазом моргнуть — не­ заметно и совершенно естественно растворится в нейрофизи­ ологии, исчезнет, словно и не было ее никогда. Современная нейрофизиология сродни изобретению те­ лескопа в астрономии или микроскопа в биологии: она иссле­ дует орган, который производит психику, которая, в свою оче­ редь, производит сознание. Но было бы ошибкой думать, что с помощью телескопа астрономы просто рассмотрели звез­ ды — они видели их и прежде. И вовсе не микроскоп открыл биологам причины инфекционных болезней — о них догады­ вались и раньше. Телескоп и микроскоп лишь позволили ис­ следователям установить закономерности. Так и нейрофизио­ логия не предлагает радикально новой теории и не отменяет наших прежних знаний о сознании, мышлении и психике. Она предлагает нам нечто большее — она создает карту иссле­ дуемого нами мира. Путь, открывающийся «нейрофизиологическим перево­ ротом», кажется сложным и даже пугающим, но перед нами — впервые — столбовая дорога к мышлению (причем одновре­ менно — и с точки зрения его производства, и с точки зрения его содержания). Какие-то жертвы на этом пути необходимы и неизбежны — от чего-то придется отказаться, что-то зано­ во переосмыслить, а к чему-то иначе, совершенно по-новому приноровиться. Но абсолютно бессмысленно этому сопротив­ ляться — мы уже не сможем обойтись без этого радикально нового видения проблемы мышления. ОС нов НЫЕ КОН ЦЕП ТЫ методология мышления, черновик 21 Нейрофизиология исследует активность мозга, пытаясь понять, каким образом мы формируем свое представление о реальности, основываясь на той информации, которая по­ ступает на периферические отделы нашей нервной системы. Кроме того, она исследует нейрофизиологическую природу тех явлений, которые очевидно являются следствием работы мозга (реакции на раздражители, двигательную активность, память, воображение, мышление, речь и т. д.). По существу, нейрофи­ зиология занимается всеми уровнями обработки информации, которая поступает в мозг через рецепторный аппарат. Очевидно, однако, что мы (по крайней мере, сознательно и по большей части) имеем дело с объектами, которые никак не воздействуют и не могут воздействовать на наш рецепторный аппарат. К ним, например, относятся мои отношения с родите­ лями или ваше восприятие футбольной команды «Спартак» — каким бы оно ни было. Наши рецепторы не воспринимают и смысла (значения) тех знаков, которые сейчас, при чтении, появляются в вашем сознании. Более того, они также глухи и к тому, что мы считаем вещами внешнего мира: наш рецеп­ торный аппарат не ухватывает ни собаки, ни кошки, ни, напри­ мер, телевизионной башни, а лишь какие-то сигналы от них и лишь при непосредственном с ними отношении. Соответству­ ющие «сущности» появляются уже в результате работы нашего психического аппарата, то есть уже по его законам и правилам. При этом очевидно должно быть и другое — то, что таким образом реконструируется и создается нашим мозгом, являет­ ся бесконечно малой вариацией того, что им в принципе мо­ жет быть реконструировано и создано. Равно верно и то, что сам по себе рецепторный аппарат, во-первых, ограничен в воз­ можностях специфической тропностью к внешним стимулам (свет, звук, химические раздражители и т. д.) и определен­ ными диапазонами (видимый спектр, концентрации веществ и т. д.), а во-вторых, считывает только то, что непосредственно находится в поле его восприятия, тогда как это лишь несуще­ ственно малая часть от того объема информации, с которой имеет дело мозг, осуществляя эту реконструкцию реальности. Иными словами, фактически воспринимаемое нашим мозгом, с одной стороны, и то, что он считает своим «зна­ нием» о реальности, — с другой, величины несопоставимые. 22 основные концепты В действительности, он всегда создает «дополненную реаль­ ность», а по существу — оперирует весьма объемной и сложно­ организованной иллюзией. Теперь, учитывая эти факты, сравним тот статус «позна­ ния», который традиционно ему приписывается (в философии, например), с тем, что представляет собой наше «познание» на самом деле. Очевидно, что мы чрезвычайно переоцениваем качество этого своего «познания», заблуждаемся в отношении того, что является его действительным «предметом», а также совершенно неоправданно выделяем его — как некое особое и самостоятельное явление — из общей массы психических процессов, происходящих в мозгу. Впрочем, можно, а вероят­ но, и нужно, сказать жестче: существующие теории познания (сам господствующий способ думать о познании) являются, в существе своем, глубоко ошибочными. И это, собственно, то,