– Прошу прощения, я… – Я знаю, кто вы, – сказала она. – Где Квинн? Он недоуменно посмотрел на нее, но уже через секунду в его глазах мелькнуло понимание. – А-а, – отозвался он. – Она сказала мне, где ты живешь. Элли склонила голову набок: – Зачем? И если у вас что-то пошло не так, почему здесь вы, а не она? – Вообще-то, произошла путаница, – произнес он, поднимаясь на верхнюю ступеньку. От него пахло мятой и еще чем-то похожим на мыло. Что и говорить, его близость не могла не волновать. У него было такое лицо, как будто он ждал от нее вопроса, что? он забыл у нее во дворе, но она молчала, прижимаясь спиной к сетке, затягивавшей дверной проем, и он, так и не дождавшись, кашлянул. – На ней была твоя футболка. Элли нахмурилась: – Что? – Сегодня днем, – пояснил он. – В кондитерской. – Ясно, – сказала она, хотя ей было совершенно неясно, к чему он клонит. – Ну вот, я и принял ее за тебя. – С чего вдруг? – спросила она. – Вы же меня не знаете. – Поэтому и подумал, что это можешь быть ты. Элли в упор посмотрела на него, потом повернулась и принялась вглядываться в темноту у него за спиной. – Вы что, снимаете какое-нибудь реалити-шоу? Это такой розыгрыш? Грэм помотал головой: – Нет, а почему ты так решила? – Потому что я вообще ничего не понимаю, – сказала она. Позади нее из глубины дома показался пес – маленький бигль с висячими ушами – и, уткнувшись черным носом в сетку, завилял хвостом. Элли не обратила на него никакого внимания, ее взгляд был прикован к Грэму, который, казалось, тоже находился в ступоре; или он был по-настоящему хорошим актером, или пребывал точно в таком же замешательстве, как и она сама. – Это Квинн подбила вас на все это? – Нет, – сказал он. Пес между тем уже начинал поскуливать. – Честное слово! – Тогда что? – осведомилась она. – Что вам нужно? Он слегка опешил, и Элли подумала, что, наверное, с ним нечасто разговаривают в таком тоне. Но у нее был длинный день, она устала, и внезапное появление на пороге кинозвезды казалось не выигрышем в лотерею, а скорее непонятной проблемой. – Ты – Э. О’Нил, – сказал он. Это был не вопрос, а утверждение, и Элли с подозрением поглядела на него: – Разве это не за кинозвездами охотятся сумасшедшие поклонники? Впервые за все время на его лице появилась улыбка. – Ну да, наверное, тебе все это кажется полным бредом, – сказал он. – Я просто очень рад, что наконец с тобой познакомился. Она фыркнула: – По-моему, и эти слова тоже должна была произносить я. Пес принялся скрести лапой сетку. Поскуливание грозило перерасти в полноценный вой, и Элли поняла, что еще немного – и мама придет выпустить его на улицу. – Ч-ш-ш, – шикнула она, и он уселся перед дверью, внезапно затихнув. Грэм вытянул шею, глядя на пса: – Привет, Бублик! Элли, которая уже тянулась открыть дверь, стремительно обернулась: – Откуда вы знаете, как его зовут? – Ты сама мне сказала, – ответил он, потом помолчал и продолжил небрежным тоном, как будто вскользь: – Кстати, отличное имя для бигля. Очень остроумно. Я в выборе имени для Уилбура проявил куда меньшую изобретательность. Теперь сердце у нее колотилось как сумасшедшее, в голове крутились мысли одна другой безумней, но, когда она заговорила, ее слова прозвучали сдержанно. – У вас есть собака по кличке Уилбур? Грэм перехватил ее взгляд и покачал головой. Его лицо в тусклом свете фонаря оставалось бесстрастным, но из-под этой маски уже проглядывала зарождающаяся улыбка; его выдавали глаза. – Не-а, нету, – сказал он, и голова у Элли пошла кругом. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но не смогла выдавить ни слова. Грэм улыбнулся во весь рот, не сводя с нее глаз. – Уилбуром, – произнес он негромко, – зовут моего поросенка. Элли кивнула. – Вашего… твоего поросенка, – пролепетала она, пытаясь осознать сказанное. Потом судорожно вздохнула и внимательно посмотрела на него. Это было все равно что сложить в уме два и два; ответ лежал на поверхности, и все равно она не могла в это поверить. Это был он. Это с ним она переписывалась, с ним вела разговоры в ночи. С ним делилась всякой ерундой про школу, маму и все остальное. С ним практически неприкрыто кокетничала. Все это время она переписывалась с Грэмом Ларкином. Это ему она рассказывала о стихах в рамках, о том, как иногда притворялась туристкой, пристраиваясь сзади к большим семьям с фотоаппаратами. Это ему она писала, как зимой училась жонглировать, когда в кондитерской не было покупателей. Это с ним обсуждала, какой шкафчик ей достался в школе, и жаловалась на придирки химика; ему рассказывала, почему любит зиму больше, чем лето, и как у нее ничего не вышло, когда она весной пыталась посадить во дворе цветы. Это ему признавалась, что терпеть не может свои веснушки и считает некрасивыми свои пальцы на ногах. Она даже раскрыла ему, что на самом деле не слишком любит омаров. И вот он перед ней собственной персоной, стоит на ее крыльце со своей ослепительной улыбкой, роскошными волосами и невозможными глазами, которые, кажется, видят ее насквозь. Нет, она прекрасно понимала, какой реакции он от нее ожидает. Она видела это в фильмах. Но, к своему удивлению, Элли не чувствовала ни восторга, ни прилива любви, ни даже изумления. Она чувствовала лишь смущение. – Ты должен был предупредить меня, что ты – это ты, – сказала она, вспыхнув. – Ты что, пытался сделать из меня идиотку? Грэм смотрел на нее во все глаза, не в силах скрыть свое изумление, и Элли против воли ощутила легкий прилив гордости. Большинство девушек, наверное, готовы были на руках его носить, но она к их числу не принадлежала. Может, ему и удалось одурачить ее и выставить дурой, но она, по крайней мере, не какая-нибудь восторженная пустоголовая фанатка. – Нет, – сказал он, потом снова повторил: – Нет. Вовсе нет. – А что тогда? – осведомилась Элли, твердо выдержав его взгляд. – Это была случайная ошибка, а потом я не стал ничего тебе говорить, потому что… – И очень зря не стал, – перебила она его. – Потому что, если бы ты мне признался, я ни за что бы… Грэм вскинул брови. – Ни за что бы не стала со мной откровенничать? – закончил он за нее с легким кивком, потом расправил плечи. – Вот именно. Его голос прозвучал так глухо, что Элли не смогла придумать, что еще сказать. Сердце у нее по-прежнему колотилось, и она оперлась ладонью на дверную ручку. – Послушай, прости меня, пожалуйста, – сказал он. – Может, я и должен был тебе признаться. Но поверь мне, я вовсе не пытался сделать из тебя идиотку. – Он помолчал, потом слегка ухмыльнулся. – Это никому не под силу. Элли против воли улыбнулась. В тусклом свете фонаря она вгляделась в его лицо, пытаясь понять, говорит ли он это искренне или просто очень хороший актер. Над левой бровью у него белел тонкий шрамик в виде полумесяца, и она вдруг, вздрогнув, вспомнила, что он рассказывал ей, как заработал его; это случилось, когда он спрыгнул с крыши фургона. Он представлялся ей в то время рыжеватым пареньком из какого-нибудь зеленого пригорода, который потом, с годами, превратился в застенчивого «ботаника», но все же сохранил в душе мальчишеское озорство, сквозившее в улыбке, когда он устраивался за компьютером, чтобы прочитать ее письмо. Теперь она закрыла глаза и попыталась отредактировать этот образ, заместить его Грэмом Ларкином, который писал ей про фирменное овсяное печенье своей матери, про свою одержимость игрой в теннис на игровой приставке и хроническую неспособность донести снятые носки до корзины с грязным бельем. Все это время она писала ему. Но ведь и он все это время писал ей. Она открыла глаза и отпустила дверную ручку. Сетчатая дверь лязгнула, и Бублик по ту ее сторону вскочил на все четыре лапы, хрипло гавкнув раз, потом другой. Элли повернулась к нему, чтобы успокоить, но было уже слишком поздно. Сквозь сетку она уже видела шлепающие по лестнице мамины босые ноги, и через несколько секунд мама уже стояла перед дверью в шортах с лосями и футболке с надписью «Я ♥ Мэн». Бублик запрыгал вокруг нее, молотя хвостом. Элли обернулась к ней, загораживая собой дверной проем. – Ему нужно выйти, Эл, – сказала мама. – Сейчас, еще минуточку, – отозвалась Элли и бросила на нее многозначительный взгляд. – Что там такое? – спросила мама, толкнув дверь, и хотя она приоткрылась лишь самую малость, Бублик протиснулся сквозь щель и подлетел к Грэму. Элли со вздохом сдалась, и мама тоже вышла на крыльцо. Рот у нее округлился от удивления. Чтобы поздороваться с псом, который радостно завалился кверху брюхом в восторге от нового знакомства, Грэм нагнулся, но сразу же распрямился и протянул руку.