Для встречи она выбрала Гринвей, небольшой парк вдоль берега реки, сразу за мостом через Фолл-Крик. Летом здесь устраивали пикники, играли в футбол, запускали воздушных змеев, а по вечерам проходили концерты местных групп. Снежные пятна усеивали поле. Птицы щебетали с голых ветвей деревьев, стоящих вдоль реки. Впереди возвышался большой павильон с черной металлической крышей и открытыми боками. Темная фигура стояла в центре площадки, со знакомым синим камуфляжным рюкзаком, перекинутым через плечо. Капюшон куртки закрывал лицо человека, обе его руки оставались засунуты глубоко в карманы. Пульс Ханны участился. Она напряглась. Майло дернул ее за рукав куртки. — Кто это? Ханна посмотрела на лицо сыны, похожего на херувима, острый подбородок и большие темные глаза. Майло унаследовал свою оливковую кожу от венесуэльского наследия Ноа. Его непокорные черные кудри выглядывали из-под зимней шапки. В ее груди разгорелась яростная любовь. — Тебе не о чем беспокоиться. — Можно тогда мне поиграть на детской площадке? Ее взгляд остановился на фигуре на помосте. Человек не двигался и не заметил ее присутствия. Он не представлял для них угрозы, но Ханна все равно оставалась настороже. Сейчас раннее утро, и в парке больше никого не оказалось. В эти дни мало у кого хватало времени на отдых. Деревья вздыхали на ветру. Вода плескалась на берегу реки. Она отпустила коляску и сжала руку Майло. — Только не уходи с детской площадки. Призрак, оставайся с ним. Призрак недовольно заскулил, словно предпочел бы остаться рядом с Ханной, чтобы присматривать за Джеймсом Лютером. Пес не доверял ему. Ханна тоже не доверяла. Большой пир вернулся к ней и прижался головой к ее бедру, как будто это могло переубедить Ханну. Свободной рукой она потрепала его за уши, почесав скрюченными пальцами так, как ему нравилось. — Со мной все будет в порядке. Присмотри за Майло. Призрак недовольно зафыркал, но повиновался, рысью следуя за Майло и повиливая пушистым хвостом. Он по-прежнему припадал на заднюю ногу. Пес мог бежать, но не так, как раньше. Рваная рана, которую он получил, защищая Квинн и Майло от одичавших собак, заживала, но, возможно, пир никогда не восстановит свою скорость и силу. Бросив последний взгляд на сына, Ханна переключила свое внимание на Лютера. Полгорода желало его смерти. Чтобы защитить Лиам спрятал его в одном из заброшенных домов за городом. Она поклялась, что убьет его сама, если он еще хоть раз ступит на землю Фолл-Крика. И все же, он здесь. Он помог спасти Квинн. Он спас Квинн и Лиама во время их побега из «Вортекса». Это единственная причина, по которой Ханна не пристрелила его на месте. По этой же причине она согласилась встретиться с ним. Одноразовая любезность, о которой она уже жалела. Гнев пронзил ее насквозь. Джеймс Лютер все равно оставался ополченцем. И всегда будет им. Она толкнула детскую коляску по неровной земле и остановилась в десяти футах от сцены. Демонстративно не вынимая правой руки из кармана, Ханна сжала пальцами холодную твердую сталь. — Что тебе нужно? Лютер сгорбил плечи от ветра и прищурился, глядя на нее. Он был высоким и худым, почти исхудавшим, с обветренными чертами лица. Хотя он еще не достиг преклонного возраста, его лицо имело угрюмый, утомленный жизнью вид. — Мой отец, — сказал он. — Он… он еще жив? — Мы наладили обмен с Национальной гвардией, расквартированной на атомной станции Кука. У них остались медицинские принадлежности. Я раздобыла ему еще несколько кислородных баллонов, но они заканчиваются. Их невозможно производить — во всяком случае, здесь, в Штатах. Ханна чуть не извинилась, но поймала себя на слове. Состояние мира не ее вина. Она ничего не должна этому человеку. Дейв и Аннет перевезли отца Лютера из дома в «Винтер Хейвен» в комнату в гостинице «Фолл-Крик». Дейв организовал сменяющуюся группу добровольцев для ухода за пожилыми и больными людьми в общине. Ханна отстегнула рацию от пояса и протянула ее Лютеру. — Дейв на другом конце. Он с твоим отцом. Можешь поговорить с ним пять минут. Это всё. Ты же понимаешь, почему мы не можем привести его к тебе — или наоборот. Старик находился при смерти. Привести его в парк и выставить на улицу — значит подвергнуть риску и так ухудшающееся здоровье. А пустить Лютера в город вообще плохая идея. Ханна передала ему рацию, а затем дала возможность уединиться. Лютер любил своего отца. Она не могла ему в этом отказать. Она толкала коляску с Шарлоттой по тротуару, огибающему поле, попеременно наблюдая за Майло и Лютером, который прижимал рацию к уху и ходил по сцене кругами. Его рот двигался, но Ханна не могла разобрать слов. На детской площадке Майло и Призрак играли в свою версию игры в пятнашки — Призрак преследовал мальчика, а Майло пытался забросать его снежками. Звонкий лай Призрака эхом разносился по воде, смешиваясь со смехом Майло. С мрачного неба сорвалось несколько снежинок. Шарлотта захихикала и протянула руки в варежках, пытаясь схватить хлопья и засунуть их в рот. Зелено-серая вязаная шапочка Лиама скатилась ей на лоб, закрыв глаза. Ханна проверила, хорошо ли сидит синий зимний комбинезон ее дочери, надеты ли варежки, натянуты ли носки под крошечными сапожками. Ее горло сжалось. На краткий миг она стала обычной матерью в обычном парке, наблюдающей, как ее дети развлекаются в обычный день. Мгновение спустя реальность вторглась в ее жизнь. В жизни больше не осталось ничего нормального. 45-й калибр, который она носила с собой, служил тому доказательством. Когда она вернулась к Лютеру, он передал ей рацию, пробормотав: — Спасибо. Они стояли лицом друг к другу, Ханна с коляской на земле, Лютер на пустой сцене, худой и несчастный, прижав руки к узкой грудной клетке. У него покраснели глаза. Он плакал. Лютер наклонил голову, как бы пытаясь скрыть свои эмоции. Как будто ему стыдно за такое проявление чувств. — То, что ты сделала. Как ты заботилась о моем отце… — Я обещала. — Я этого не заслужил. — Я делала это не для тебя. — Тогда… почему? — Я сделала это для себя. Лютер отвел взгляд, напряженно моргая, застыв на месте. — Я уже говорила тебе раньше. Я даю обещание и держу свое слово. Я помогаю больному старику, потому что это правильно, а не потому, что ты этого заслуживаешь. — Я никогда не хотел быть таким, знаешь. Я был простым бухгалтером. Можешь в это поверить? Ханна уставилась на него, ее сердце покрылось льдом, не желающим таять. Лютер прочистил горло. — Служба в ополчении — это значит быть сильным, быть подготовленным, быть готовым, если что-то случится… но некоторые парни, их принцип заключался в том, что им не нужно готовиться, если у них есть оружие. Они могут просто взять то, что им нужно. Я не разделял этого. Но Саттер умел держать себя в руках. Когда все остальные в страхе бежали, у него имелся план. Меня… меня это привлекало. Я не хотел бояться или беспокоиться о том, что случится с моим отцом. Одно привело к другому. Ханна сжала скрюченными пальцами ручку коляски. Неправильно сросшиеся кости болели от холода. — Мне не нужны твои оправдания. Он кивнул, устремив взгляд на воду, руки засунуты в карманы, плечи сгорблены, как у человека, потерпевшего поражение. — Коулман приказал бы меня застрелить. Или повесить. Рейносо тоже. Даже Бишоп, наверное. Я знаю, что это ты. Коулман не казнил меня из-за тебя. Ханна покачала головой и ничего не сказала. — Я понимаю, почему ты меня ненавидишь. Мне часто снятся кошмары. О том, что мы сделали. Та девушка, лежащая в снегу… огонь… то, что я совершил. В ее голове промелькнул образ бессознательного Майло, запертого в доме Ноа. Вонь дыма, душившего ее легкие, жар пламени, слепой ужас, когда она мчалась в горящий дом.