– О господи, мы тебя разбудили? – говорит папа. – Все нормально, – успокаиваю его я. А затем поднимаю глаза на белокурую гостью так, словно только что заметила ее присутствие. – Здравствуйте, – говорю я. – Кто вы? – Я Ева, – отвечает она. – Пишется с двойным «в», но произносится как с одним. – А я Юлаби, – отвечаю я. – И еще не придумала, как представляться, чтобы мое имя сразу запомнили. – Не беда, придумаем вместе! – отвечает она. По-английски она говорит бегло, с легким британским акцентом. Значит, училась в хорошей школе. И она гораздо моложе, чем показалось мне сначала. Сверху Ева выглядела пухлой и немолодой, но теперь, стоя напротив, я понимаю, что ей лет двадцать с небольшим. Должно быть, она… – Ева здесь по обмену, – объясняет мама. Я уже это поняла. – Была по обмену, – уточняет Ева. Одна из неофициальных маминых обязанностей в шведской общине – помогать шведкам, приезжающим сюда по обмену. На случай, если произойдет какая-нибудь неприятность, им дают мамин телефон. А с Евой явно случилась неприятность! Только никак не могу понять какая – они продолжают оживленный разговор по-шведски. Папа в шлепанцах переминается с ноги на ногу, прочищает горло. – Прошу прощения. Может быть, выпьем чаю? – предлагает он. Папа говорит только по-английски, и присутствие в доме иностранцев (в нашем случае это всегда шведы) подсознательно пробуждает в нем британский акцент и пристрастие к чаю. – А он без кофеина? – спрашивает Ева. Родители смотрят друг на друга. Как видно, им никогда не приходило в голову проверять, есть ли в чае, который они пьют поздно ночью, кофеин. – Я проверю, – говорит наконец папа и уходит на кухню. В присутствии красивых женщин он часто начинает хлопотать по хозяйству. Еву, пожалуй, красивой в полном смысле не назовешь, но она определенно останавливает на себе внимание. У нее широкое круглое лицо, неожиданный (для зимнего Сан-Франциско) загар. Она пухлая, с заметными округлостями. В белых брюках, какие любят все шведки. Американки с таким типом фигуры обычно белые брюки не носят. Может быть, это уловка, думаю я; может быть, глядя на белые брюки, люди должны думать: «И вовсе она не полная!» У нее яркие синие глаза и вьющиеся волосы до плеч. Должно быть, перманент, думаю я. Все мои шведские кузины ходят с перманентом. Мама с Евой разговаривают еще с минуту; я понимаю только слова «Damernas Värld»[3] – название женского журнала. Он мне знаком: в корзине у нас в ванной лежит толстая стопка старых номеров. Уезжая «домой на каникулы», шведки, живущие в Америке, непременно прихватывают оттуда столько номеров «Damernas Värld», сколько смогут увезти. – Ах да, с тобой лучше говорить по-английски, – замечает Ева, явно недовольная тем, что я не говорю по-шведски. Шведы вечно этим недовольны. – Я учу чешский, – сообщаю я. Возвращается папа с чаем на подносе, и мы идем в гостиную. Из этого можно понять, что родители считают Еву полноценной гостьей – кого попало в гостиную не водят. Сейчас там холодно, из широких окон сквозит. – Так что вас к нам привело? – спрашиваю я самым светским тоном. – Пролитое молоко, – отвечает Ева. – Ева присматривала за детьми по обмену в одном доме на Лейк-стрит, – поясняет мама. – Старшую девочку зовут Максин. Ты ее знаешь? – А в какую школу она ходит? – спрашиваю я. – В «Вайнер», – отвечает Ева. – Она в восьмом классе. «Вайнер» – еще одна женская школа. Мы с девчонками из «Вайнера» иногда соревнуемся в спортивных играх и вечно соперничаем из-за мальчиков, так что о любой из них много можем наговорить! – Кажется, знаю, – отвечаю я, умолчав о том, что Максин выгнали из школы танцев, да и вообще репутация у нее еще та. – Максин немного… трудная девочка, но сердце у нее доброе, – говорит Ева. – А вот ее отец… о нем этого не скажешь. Сегодня он решил перекусить перед сном и пролил на пол целый галлон молока. Моя комната возле кухни: он позвал меня и приказал вытереть молоко. – А это не ее работа, – поясняет мне мама. – Да, в мои обязанности это не входит. Если бы молоко пролил кто-то из детей, быть может, я и должна была бы прибрать – но я не обязана прибираться за ним! – А почему он пил молоко? – спрашиваю я. – Это не важно, – отвечает она. – Ладно, – говорю я. Такой ответ подтверждает мою гипотезу: не молоко он там пил, а что-то покрепче. С какой стати еще отвечать «это не важно»? Да и она, скорее всего, не сидела у себя в комнате, а выпивала с ним вместе. Однако я не в том положении, чтобы излагать здесь свои теории. – Пожалуй, тебе пора в постель, – говорит мама. – Ладно, – отвечаю я. – До завтра. Я лежу без сна в своей кровати с пологом – и час спустя слышу, как папа относит чемоданы Евы в комнату, соседнюю с моей, ту, что называется «игровой», хотя в ней никто ни во что не играет. Для этого в ней слишком чисто, она слишком официально обставлена. Там стоит складная кожаная кушетка персикового цвета; на ней иногда ночуют гости. Странный выбор для гостевой спальни: ведь эта комната проходная, мне нужно пройти через нее, чтобы попасть в свою. Сейчас я слышу, как Ева устраивается на кушетке. Стонут пружины – и она громко вздыхает им в лад. Утром я тихонько прокрадываюсь мимо Евы. Она сняла матрас с кушетки на пол и спит лицом вниз, раскинув руки и ноги буквой Х, а на позолоченной дверной ручке висят ее белые брюки. 18 После очередного долгого дня, когда никто в школе меня не замечает, я возвращаюсь домой – и вижу, что в гостевой спальне сидит Ева и нанизывает бусины на проволоку. – Что это вы делаете? – спрашиваю я. – Сережки, – отвечает она. – У тебя уши проколоты? – Да, в правом ухе одна дырка, а в левом две. Вторую я сама сделала! – Ух ты! – говорит она. – Молодчина! – У меня свой бизнес по прокалыванию ушей, – сообщаю я. – Прокалываю уши – девочкам, мальчикам, всем, кто попросит. Стерилизую иглу, а потом прикладываю лед. «Бизнес» – это, конечно, громко сказано. Всего я проколола три уха, по пять долларов каждое. Одним из них было ухо Марии Фабиолы. – Впечатляет! – говорит Ева. – И очень хорошо, что стерилизуешь иглу. Так и думала, что ей это понравится. Все шведы помешаны на санитарии и стерилизуют все и вся. – Может быть, и мне как-нибудь ухо проколешь? Я хотела бы сделать еще одну дырочку. – И Ева, наклонив голову, показывает мне, где хотела бы проколоть мочку. – Будет красиво, – говорю я. Смотрю, как Ева продевает проволоку сквозь легкую голубую бусину, и думаю: интересно, что же она будет делать теперь, потеряв работу по обмену? – Юлаби, у тебя есть парень? – Сейчас нет. – А есть кто-то, кто тебе нравится? – Ага. – Так сделай его своим парнем! Я испускаю смешок. – Как это можно сделать? – Ну, для начала пригласить его на свидание. Есть у вас что-то общее? Что-то такое, что вы оба любите? – Мы оба любим музыку. Ту группу, что называется «The Furs». – А, «The Psychedelic Furs»! – Ева останавливается и поднимает голову. – Ну да, – отвечаю я, надеясь, что это та же самая группа. – Знаешь, я недавно видела, что они скоро будут выступать в Сан-Франциско. – Правда? – спрашиваю я. – Правда. Так что достань билеты и пригласи его.