Жасмин берет салфетку, мочит под краном и начинает резкими движениями тереть мне голову. – Ой! – Просто хочу отмыть, – говорит она. От мокрой салфетки кровь начинает идти сильнее; по лицу стекает розовая струйка. Жасмин достает из шкафа эластичный бинт и пытается обмотать мне вокруг головы, больно царапая накладными ногтями. – Эй, больно! – говорю я, когда она затягивает бинт, и тут же начинаю его снимать. – Все отлично, – отвечает она, хотя, судя по голосу, это совсем не так. Она выходит из ванной, а я разматываю бинт. Он заляпан кровью, теперь его осталось только выбросить, но все же я скатываю его и кладу обратно в шкафчик. Затем достаю «Ойл оф Олэй» и втираю в лицо мягкими круговыми движениями, как учила меня бабушка. Когда выхожу из ванной, Ласло сидит в общей комнате и тасует колоду карт. Я присаживаюсь напротив. Едва он заканчивает, я слышу, как по лестнице поднимаются люди. Входит Золт, строитель, мой загадочный родственник. Ему под тридцать, на нем пиджак с люрексом. За ним его жена Эйлин в платье с подкладными плечами. У нее буйная черная грива, необычайно высоко зачесанная надо лбом. На блузке не хватает пуговицы, так что виден ее бежевый лифчик. С шумными восклицаниями она меня обнимает, и я вижу, что на руках у нее бабушкины кольца. Они, кажется, не особенно удивлены, увидев меня: должно быть, Жасмин им сказала по телефону. Никто не спрашивает, почему я сегодня не в школе. Пока Эйлин готовит ужин – до меня доносится запах вареной капусты, – Золт идет в общую комнату и включает телевизор, чтобы посмотреть новости. Садится он в мягкое кресло, где любил сидеть дедушка. Телевизор работает тихо, и я не слышу, что говорит дикторша, но вижу красочный заголовок через весь экран: «В СИ-КЛИФФЕ ИСЧЕЗ ЕЩЕ ОДИН РЕБЕНОК!» Значит, Кита так и не нашли? Я сильно моргаю. А в следующую секунду вижу на экране знакомое лицо. Это же я! Мое фото из прошлогоднего школьного альбома. На фотографии я стою перед кустом, где мы в «Спрэгг» ловим бабочек. Целая минута требуется мне, чтобы сообразить, о чем рассказывают в новостях: это я пропала, а не Кит! Я пропала. Еще секунда – и этот сюжет позади, и я сменяюсь аварией на шоссе. – Юлаби! – кричит Золт. Я поворачиваюсь к нему, но заговорить не могу. Никогда бы не подумала, что так быстро окажусь в телевизоре. Ласло поворачивается ко мне: – Тебе лучше позвонить родителям. – Ладно, – говорю я. – Где у вас телефон? Ласло ведет меня на кухню; Золт и Эйлин уже сидят здесь за столом. Телефон висит на стене, рядом с хлебницей. Я снимаю трубку. – Что это ты делаешь? – спрашивает Эйлин с такой тревогой, словно я достала пистолет. – Ей надо позвонить домой, – говорит Ласло. – Не надо, – подумав, отвечает жена Золта. – Мы все еще платим за телефон по тарифу твоей бабушки. Всего три звонка в месяц. Я помню эту систему. Чтобы позвонить родителям от бабушки, надо было набрать номер, прождать два гудка и повесить трубку. Это был сигнал: родители понимали, что это я, и перезванивали. Может быть, и сейчас так сделать – набрать номер и повесить трубку после двух гудков? Но ведь сейчас они не ждут, что я позвоню от бабушки. Как они поймут, что это я? – Может быть, дадите ей позвонить всего один раз? – спрашивает, прочитав мои мысли, Ласло. – А на фига? – отвечает Золт. – Пускай твой папаша попотеет. Мы от него ни гроша не видим. Пусть хоть телефон нам оплатит, это-то он может себе позволить. – Да вы рехнулись, – говорит Ласло. – Юлаби уже по телевизору показывают! Джо и Грета наверняка думают, что ее похитили или убили. – С ней же все хорошо! – отвечает Эйлин. – Ничего страшного, позвоним им позже. – А копы? – настаивает Ласло. – Копы ее ищут. – Да и хер с ними! – подытоживает Золт. Эйлин разливает по тарелкам капустный суп и ставит на стол. Стол слишком большой для такой маленькой кухни, и стульев здесь слишком много – негде повернуться. – Присаживайся, Юлаби, – говорит Золт, указывая на единственный свободный стул. Я опрометью выскакиваю из дома, слетаю с крыльца и бегу к остановке, где уже ждет меня автобус, чтобы отвезти домой. 28 Я пересаживаюсь, выхожу на Двадцать пятой авеню – и, подходя к своему дому, вижу возле него два телевизионных фургона. Свет в доме не горит, но я уверена, что родители дома. Перед пальмой стоит дикторша, ведет прямой эфир. Я поворачиваюсь, бросаюсь бежать – и не останавливаюсь до самой балетной школы. Открываю дверь во флигель – и вижу, что на диване кто-то сидит. Я визжу. – Отлично сработано! – говорит Мария Фабиола. – Не подозревала, что ты тоже жаждешь славы! Страшно, что в моем убежище чужой. Страшна и сама Мария Фабиола: сейчас она кажется мне огромной, словно волк из детской сказки. – Что? – говорю я, закрывая за собой дверь. – Ты не понимаешь, все совсем не так! – М-м, ну и зачем тогда ты здесь прячешься? – интересуется она, обводя комнату рукой, словно желая напомнить мне, где я оказалась. – Я сделала кое-что ужасное, – говорю я. – Ну да, все поняли, что это твои валентинки, – отвечает Мария Фабиола. – Не так уж много у нас таких, что вроде умные, но при этом дуры дурами. А когда сегодня ты не появилась в школе, всем стало ясно, что это ты. – Я не поэтому не появилась, – говорю я. – Я не пошла в школу, потому что разбила голову о камни, когда пыталась спасти Кита. – Спасти Кита? – повторяет Мария Фабиола. – А от чего его спасать? – Вчера мы были на Бейкер-Бич. Был высокий прилив. Он хотел перебежать на Чайна-Бич, и… – И что? – Она смотрит на меня, открыв рот. – И, кажется, не успел, – драматически выдыхаю я. – Кажется, не успел? – повторяет Мария Фабиола и выпрямляется. – Юлаби! – говорит она и начинает смеяться. – Да я же только что его видела! Когда шла сюда! Двадцать минут назад! – Что? Где? – В парке с его дружками, Лэнсом и Белым Чарли. – О боже! – говорю я. – О боже! Мне хочется рухнуть на диван с ней рядом, но Мария Фабиола не двигается, чтобы дать мне место рядом с собой. Так что я падаю на пол, на пушистый ковер. – И поэтому ты здесь? – говорит она. – Решила, что Кит умер? А если решишь, что я умерла, надеюсь, не побежишь прятаться? Я-то думала, это все из-за валентинок! Знаешь, учителя просто озверели! Все говорят, теперь тебя выгонят. За один только «sexo». А «мне не хватает твоих сисек»? Ну ты даешь! Я даже думать ни о чем не могу. Хочу спросить о Джулии, но решаю: какая разница? – Но слушай, – продолжает Мария Фабиола, – я знаю, что делать. Ты ведь знаешь, я обещала эксклюзивное интервью Эй-Би-Си. Мы уже и закадровый план сняли! Опять этот чертов закадровый план. – Но они меня забросали вопросами, а у меня в истории кое-что не сходилось, – продолжает она. – Или им что-то там не понравилось. Они сказали, что «сами проведут расследование» и потом со мной свяжутся. И мистер Мейкпис теперь как-то странно на меня поглядывает. Так что у меня есть идея. – Погоди. Для начала, может, признаешь, что ты все это выдумала? – Ничего я не выдумывала! – отвечает она. Твердо отвечает, убежденно – пожалуй, провела бы любого, кроме меня. У нее и правда талант. – Ты взяла эту историю из книги, – говорю я. Она явно взвешивает варианты. Снимает половину браслетов с одной руки, надевает на другую. – Ну, общая идея из «Острова сокровищ» – это правда. Но я туда кое-что добавила от себя. Много интересных деталей! – Из «Похищенного», – поправляю я. – Не из «Острова сокровищ». – Ладно, ладно, молодец, литературу ты знаешь, – отмахивается она. Я и вправду чувствую себя молодцом. Потому что догадалась, что у нее на уме. – Ты хочешь, чтобы я сказала, что меня тоже похитили? – Это поможет нам обеим. – Теперь она говорит тоном школьного консультанта. – Нас обеих спасет. – Что, нас похитили одни и те же люди? – спрашиваю я. – И кто же? Пираты? Настоящие живые пираты? – Это все можно поменять, – отвечает она. – Главное, чтобы истории были похожи. Я скажу, что ничего не запомнила, потому что у меня был стокгольмский синдром. А у тебя – ты же шведка, так что у тебя стокгольмский синдром вообще врожденный!