Евы сейчас нет, она гостит у какой-то подруги, так что Марию Фабиолу устраивают на ночь у нее в комнате, рядом с моей. Я заползаю в кровать, и глаза немедленно закрываются, словно веки налились свинцом. Между мною и лестницей комната Марии Фабиолы. Она стоит в дверях, словно тюремщик в ночнушке. – Ладно, спи, – говорит она, – а завтра по дороге в школу согласуем наши версии. Потом в обеденный перерыв позвоню на Эй-Би-Си и скажу, что мы готовы прийти к ним вместе. Юлаби! Но я уже отрубаюсь. – Что? – с трудом спрашиваю я. – Я так рада, что ты жива! – говорит она. Не знаю, что сказать на это. Я уже почти сплю. – Так и скажу на Эй-Би-Си, – говорит она, стоя надо мной во тьме. – «Я так рада, что ты жива!» Как тебе? По-моему, неплохо! 29 Проснувшись, обнаруживаю перед собой живот Марии Фабиолы. Она стоит надо мной и трясет за плечо. – Наконец-то проснулась! Твои родители хотели дать тебе поспать, но нам пора в школу. Выходим через пятнадцать минут. Я закрываю глаза. – Нет, нет, не засыпай! Твоя мама поговорила с мистером Мейкписом. На утреннем собрании он всем объявит, что ты вернулась. А потом, на первой перемене, хочет поговорить с нами обеими. А потом приедет корреспондент из «Кроникл» и возьмет у нас интервью. Вставай, дорогая, нас ждут великие дела! Я не верю своим ушам. И это – все та же Мария Фабиола? – И что мы скажем? – спрашиваю я. – Придумаем по дороге в школу, – отвечает она. – На «Кроникл» потренируемся, а окончательную версию изложим Эй-Би-Си. Надо будет позвонить продюсеру и сказать: они не поторопились, так пусть теперь не удивляются, что «Кроникл» перехватила у них сюжет! И пусть понервничают! Давай-ка одевайся быстрее! – и кладет на кровать мою форму. Сев на кровати, я замечаю, что мама не только постирала форму Марии Фабиолы, но и погладила: от ее матроски и синей юбочки идет запах горячего утюга. Форменные гольфы мы обычно носим приспущенными, как носки, но теперь Мария Фабиола натянула их почти до колен и надела мои лоферы, которые я почти не ношу. Повернувшись ко мне спиной, она открывает мой ящичек для мелочи и начинает там рыться. – Только не говори, что хочешь в лоферы положить монетки! – говорю я. – Одевайся давай, – откликается она. – Уже опаздываем. Мы уже идем к дверям, когда нас окликает папа. – Нет-нет, девочки, – говорит он, – я вас подвезу! – Джо, с нами все будет хорошо! – говорит Мария Фабиола. Она называет моих родителей по именам, Джо и Грета. И они почему-то с этим мирятся. – Сами дойдем, – поддерживаю я. – Ни в коем случае, – отвечает он. – Я вас отвезу. Садитесь. Согласовывать версии в машине – не вариант. За рулем папа, на пассажирском сиденье мама, позади между нами Свея, да и дорога длится от силы минуты две. Мария Фабиола пытается написать мне записку, но почерк у нее кошмарный, а от тряски и вовсе ничего не разберешь. А выйдя из машины, мы немедленно оказываемся в гуще людей. На утреннем собрании папа и мама сидят справа от меня, Мария Фабиола слева и держит меня за руку. На мистере Мейкписе сегодня красная «бабочка». Он объявляет, что все счастливы моему возвращению, и зал взрывается аплодисментами. После собрания родители идут в кабинет директора поговорить с мистером Мейкписом и мисс Кейтениз. А мы гордо шествуем по школе: Мария Фабиола с одной стороны от меня, Джулия с другой, а сзади, словно фрейлина за королевой, вышагивает Фейт. Я потрясена тем, как радостно встречают меня бывшие подруги и одноклассницы: нескончаемые объятия, радостные записки и даже несколько помятых цветов, просунутых через решетку в мой шкафчик. Первый урок после собрания – литература. Мистер Лондон объявляет, что сегодня мы начнем изучать «Одиссею» Гомера. Еще одна уловка, чтобы впечатлить родителей и директоров старших школ. Кто в нашем возрасте читает «Одиссею»? Но это изюминка школы «Спрэгг». Мистер Лондон достает из коробки новый мелок и пишет на доске: «РОДНОЙ ДОМ» – крупным, размашистым почерком. Нас учат писать аккуратно, по линеечкам; но еще учат, что неразборчивый размашистый почерк – признак настоящего мужчины. – Что такое для вас «родной дом»? – спрашивает он, сложив руки за спиной. И смотрит на первый ряд. – Еда? – первой откликается Туа, девочка, известная своей анорексией. – Хорошо, – говорит мистер Лондон и записывает на доске «еда», а пониже добавляет «питание». – Что еще? – Бесячие сестры! – хихикнув, отзывается Кей Ти. Она считает себя ужас какой остроумной; увы, окружающие этого мнения не разделяют. И теперь она пожимает плечами и оглядывается вокруг, словно говоря: «А что, нет?» Остальные мрачно утыкаются взглядами в парты. Мистер Лондон покорно записывает своим размашистым почерком и это. Потом дует на мелок. – Мария Фабиола? – спрашивает он. – Дом – это пристанище после долгого путешествия, – отвечает она. Он сочувственно кивает, повторяет: «Пристанище» – и записывает это слово на доске, подчеркнув тремя линиями. Я понимаю: скоро он спросит и меня. Сделает вид, что вспомнил обо мне в последнюю минуту, но на самом деле весь урок только этого и ждал, думал только о Марии Фабиоле и обо мне. О девочках, которые пропадали и нашлись. – Юлаби? – Салфетки, – отвечаю я. – Ладно, – говорит он. – Тоже хорошо. – Но слово «салфетки» на доске не пишет. * * * Следующий урок нас разделяет: это математика, а математикой мы занимаемся в разных группах. Мы с Марией Фабиолой договариваемся после урока встретиться в холле, вместе пойти к мистеру Мейкпису и по дороге разработать план. Я долго ее жду, удивляясь: может быть, я что-то перепутала? Наконец, видя, что уже опаздываю, бегу в кабинет директора, здороваюсь с мисс Патель, секретаршей, и сажусь. Пока жду, беру со стола брошюрку под названием «Льготное обучение в школе «Спрэгг»». На обложке фото девочки-мулатки из седьмого класса. Все у нас знают, что ее семья одна из самых богатых в школе: отец у нее известный музыкант. Ее родители выплачивают полную стоимость обучения и каждый год вкладывают кучу денег в школьную лотерею. Входит Мария Фабиола, и я сразу понимаю, почему она опоздала: за это время она заплела волосы в две французские косы и переплела на затылке. С такой прической вид у нее сразу и более хрупкий, и более внушительный. Она садится рядом со мной и шепчет: – Подражатель Убийцы-Зодиака. Говорим, что это он. Из кабинета выходят мистер Мейкпис и мисс Кейтениз, а с ними худощавая женщина в розовом кардигане и черных брюках в обтяжку. У нее тонкая кожа, и вокруг рта и глаз уже заметны морщинки – и все же она ослепительно красива; ее легко себе представить на Ноб-Хилл с любовником и сиамскими котами. – Девочки, – говорит мистер Мейкпис, – мы решили немного изменить последовательность мероприятий. Я надеялся встретиться с вами до интервью с «Кроникл» и узнать побольше о тех ужасных, ужасных испытаниях, что вам пришлось перенести. Но вышло так, что журналистка из «Кроникл» приехала раньше времени – даже раньше полицейских! Итак, познакомьтесь с моей дорогой Шелли Шайн… – Стайн, – поправляет его журналистка. – Шелли Стайн. Мистер Мейкпис багрово краснеет. – Да, с моей дорогой Шелли Стайн. Она позаботится о… – он запинается; похоже, ошибка в фамилии его сбила и лишила уверенности, – о вас, юные леди, – договаривает он наконец. Мы представляемся и по очереди пожимаем Шелли руку, неожиданно мозолистую. Потом нас ведут в маленький зал для совещаний, и мы с Марией Фабиолой устраиваемся бок о бок на вертящихся стульях. Красота Шелли Стайн, как видно, произвела на мистера Мейкписа и мисс Кейтениз гипнотическое действие: едва она просит их уйти, чтобы иметь возможность поговорить с нами наедине, они исчезают, пятясь, словно крабы. – Не стоит и упоминать, – добавляет с порога мистер Мейкпис, – что вы можете расспрашивать девочек и о школе, и об учебе. Пожалуйста, чувствуйте себя совершенно свободно! Обе посещают «Спрэгг» с детского сада, обе – примерные ученицы. – Чудесно! – отвечает Шелли Стайн и одаряет мистера Мейкписа улыбкой, призванной сразу и очаровать, и поторопить его уход. К нам она поворачивается уже с другой улыбкой – сочувственной, приглашающей к откровенности. – Девочки, я хочу, чтобы вы были со мной откровенны, так что буду откровенна сама. Уже много лет я пишу в нашей газете о садоводстве. И еще о проблемах женщин. Но ваша история… в общем, вышло так, что никто не был расположен за нее взяться. К тому же сейчас зима, о садоводстве много не напишешь. Так что я вызвалась взяться за этот сюжет. – Никто не был расположен, потому что этим уже занимается Эй-Би-Си? – уточняет Мария Фабиола. – Разумеется, – отвечает Шелли Стайн. – Можно объяснить и так. – Эксклюзива у них теперь не будет, но мне все равно придется позвонить в Эй-Би-Си и сказать, что я разговаривала с вами, – говорит Мария Фабиола. – А наша история будет на первой странице? – Честно говоря, не могу обещать, где ее поместят, – отвечает Шелли Стайн. – Что ж, давайте начнем? – Открывает блокнот и извлекает оттуда первый вопрос: – Девочки, вам нравится ваша школа? – Нравится, – отвечаю я. – Хорошая школа. Мария Фабиола смотрит на меня с удивлением.