Ей почти пятьдесят, но ее улыбка – все еще драгоценная награда. Это читается на лицах этих парней. – Grazie, – повторяю я. На меня они не смотрят. – Пожалуй, наша встреча стоит двух бокалов просекко, – говорит она и, обращаясь к служителям по-итальянски, заказывает шампанское. – Не могу поверить, что мы с тобой в одном отеле! – говорю я. – Ну, это же лучший отель на Капри, – отвечает она, устремив взгляд на далекое лазурное море. – А где ты теперь живешь? – спрашиваю я как бы невзначай. Как будто мы с бывшими одноклассницами не проводим часы, строя самые безумные гипотезы о том, какой экзотический край стал для Марии Фабиолы домом. Жду, что она назовет Барселону, или Рим, или какое-нибудь совершенно неизвестное мне место – такое, где нет шансов столкнуться с ней на улице. – Мы живем в Лексингтоне, – отвечает она, и я едва не ахаю вслух. – У моего мужа бизнес в Кентукки, так что мы там уже много лет. А ты? – В Сан-Франциско, – отвечаю я. – Так и не уехала? – спрашивает она, бросая на меня неодобрительный взгляд, не в глаза, а повыше. – Я много лет прожила в Лиссабоне. Там вышла замуж, там родился мой сын. Но после кончины мамы… в общем, решила, что лучше переехать поближе к папе. О смерти моей матери она ничего не говорит. – И чем занимается твой муж в Сан-Франциско? – спрашивает она. – Он футбольный тренер в старшей школе, – отвечаю я. – М-м… волонтер? – Нет, это его работа. В новой школе в Пресидио. Она спрашивает о школе, а я рассказываю и об этом, и о том, как изменился Сан-Франциско. Мы ведем светскую беседу – очень уж светскую. Словно соседи в самолете, которые перекидываются несколькими репликами, затем надевают наушники и не обращают друг на друга внимания до конца полета. Появляется служитель, уже другой, с двумя бокалами просекко на подносе. На фигуру Марии Фабиолы он откровенно пялится. – За встречу, – говорит она и звенит бокалом о мой бокал. – За встречу, – отвечаю я. Она выпивает половину бокала одним глотком. – А с кем-нибудь из «Спрэгг» ты видишься? – Да, со многими. – Правда? Ну расскажи, кто там как! Я рассказываю о Джулии, о ее доме в Тайбероне, о практичных туфлях и водолазках. Рассказываю о Фейт – о том, что ее дочери ходят в «Спрэгг» и как она любит нашу школу. Но Фейт и Джулия Марию Фабиолу, похоже, совсем не интересуют. Вместо этого, к моему удивлению, она спрашивает о Милле, девочке, с которой мы никогда не дружили. Теперь она владелица галереи. – О, с ней просто безумная история! – говорю я. – Рассказывай, – велит Мария Фабиола и откидывается на спинку шезлонга. На миг я словно забываю о времени и месте: я снова школьница, снова на Чайна-Бич, сплетничаю с лучшей подругой. – Милла наняла эту женщину и повсюду таскает ее за собой. – Что за женщина? – спрашивает Мария Фабиола. – Что-то вроде постоянной советчицы, – отвечаю я. – Милла называет ее «моя Интуиция». – Как-как? – Милла больше не доверяет своей интуиции, – объясняю я, – и наняла эту женщину, чтобы она работала ее интуицией. Всюду берет ее с собой, обо всем советуется и без нее не принимает никаких серьезных решений. – Забавно! – говорит Мария Фабиола. – Мы ничего больше не желаем делать для себя сами. Все отдаем на аутсорсинг: готовку, уборку в доме, присмотр за детьми… Я молча улыбаюсь. Отдать хоть что-нибудь из этого «на аутсорсинг» мне не позволяют доходы. – …и даже интуицию! И смеется своим дивным серебристым смехом. – Знаешь, я так рада, что мы встретились! – говорит она, отсмеявшись. В этот миг мне кажется, что она действительно очень рада. И все как в тринадцать лет: смех Марии Фабиолы – награда, ее внимание – драгоценный приз. К нам пробирается мужчина в нежно-розовых шортах и белой рубашке с отложным воротничком. Он все ближе, и до меня вдруг доходит: это и есть муж Марии Фабиолы. Он старше нас – должно быть, лет пятидесяти пяти, – но в хорошей физической форме. Выглядит словно теннисист на покое, а волосы, чуть длиннее обычного, намекают на артистизм натуры. – Привет, солнышко! – говорит Мария Фабиола. – Как теннис? Я угадала! Он наклоняется и целует ее в щеку. Кончик носа у него шелушится, от него пахнет смесью пота и крема для загара. – Я снова чемпион! – говорит он. И смотрит на меня так, словно только что заметил. – Юлаби, это Хью, – говорит Мария Фабиола. – Хью, это Юлаби, сюрприз из прошлого. Мы жмем друг другу руки. У Хью загорелые пальцы с гладкими отполированными ногтями. – А где вы познакомились? – спрашивает он, и на миг я теряю дар речи. Мой муж услышал имя Марии Фабиолы на нашем третьем свидании. – Росли по соседству, – отвечает Мария Фабиола. Так вот к чему все свелось. Я для нее – соседка из детства, не больше. – Ну да, ну да, – говорит он, – опасные улицы Си-Клиффа! Очень рад, что вы выжили. Говорят, оттуда немногие выходят живыми! Я вежливо улыбаюсь и вглядываюсь ему в лицо, ища следы иронии. Следы того, что он знает о наших фальшивых похищениях, знает о смерти Джентл. Но лицо Хью спокойно и безмятежно. Похоже, он не в курсе. Смотрю на Марию Фабиолу – и вижу лишь собственное отражение в ее солнечных очках. Он спрашивает, живу ли я по-прежнему возле Залива, я отвечаю, что да. Говорю, что я переводчица. Тут Мария Фабиола снимает очки и переспрашивает, прищурившись: – Кто-кто? – Надо же, умирающая форма искусства! – говорит Хью. – И надолго вы на Капри? – Завтра уезжаем, – говорю я. – Я здесь со свекровью. А вы? – Проживем еще несколько дней, – отвечает он. – Мы каждый год сюда ездим на неделю или на две. – Как мило, – говорю я, и собственный голос кажется мне чужим. – Детка, что хочешь на обед? – спрашивает Хью у Марии Фабиолы. – Заказать тебе как обычно? – Надоела мне здешняя еда, – со вздохом сообщает Мария Фабиола и, повернувшись ко мне, добавляет: – Четыре дня подряд один и тот же салат! – Не хочешь сходить со мной на пьяццу[8] и перекусить? – предлагаю я. – Да, я бы прошлась, – соглашается она. – Не возражаешь, Хью? Он не возражает; но, пока Мария Фабиола поднимается с шезлонга, не спускает с нее глаз с каким-то странным выражением лица. Не сразу мне удается понять, что это такое. С такой тревогой родитель смотрит на ребенка, идущего на экзамен, к которому он не подготовился. Мария Фабиола натягивает ярко-голубое платье, сует ноги в белые эспадрильи. Я, вернувшись к своему шезлонгу, надеваю шлепанцы и белую пляжную тунику: ей уже несколько лет, она выгорела на солнце и приобрела оттенок топленого молока. Мы выходим из отеля и пускаемся в путь по аллее. Мария Фабиола предлагает зайти в магазин «Миссони». – Тебе понравится! – обещает она. Продавщица улыбается Марии Фабиоле, как старой знакомой. Я говорю, что ищу пляжную тунику, и мне тут же приносят несколько вариантов на выбор. Пока я переодеваюсь, слышу, как продавщица расхваливает цвет платья Марии Фабиолы. – Цвет знаменитого Голубого Грота! – говорит она. Лесть срабатывает: Мария Фабиола примеряет длинную струящуюся зелено-голубую юбку.