Ася!.. Леха вдруг почувствовал, что готов ради этой девушки на все. Готов увезти ее, защищать как придется… да он умрет ради нее, если нужно. Никогда с ним такого не случалось! Вспомнилось вдруг из водевиля «Пронзенные стрелой, или Злая красавица»: Амур прелестный прилетел,Стрелой меня пронзил –От боли умираю,Но не любить нет сил! – Ася… – проговорил Хромоног. Сердце так и зашлось от звука этого нежного имени! – Ася, – повторил уже спокойней, изо всех сил стараясь, чтобы голос не задрожал от внезапно накатившей боли, от внезапно обрушившегося счастья любви. Не хотел ее испугать. Не до того ей, бедняжке. Может быть, потом… Но сердцем чуял: никакого «потом» для него нет, не для него эта девушка, которая только кажется серенькой и незаметной, а для Лехи Хромонога вдруг засияла красотой, словно сказочная птица семицветная. Не для него! Не пустит она Леху в свою жизнь – ну да ладно, он готов хоть рядышком постоять, ожидая мгновения, когда можно будет кинуться на помощь, поддержать, утереть слезы, вздохнуть неслышно, взглянуть на нее хотя бы украдкой… – Ася, ничего не бойтесь, – проговорил Хромоног собравшись с силами, уже спокойней. – Я знаю место, где можно скрыться, да так, что вовеки не найдут! Поехали со мной. Вон там, – он махнул в сторону лесочка, – лошадь и дрожки. По пути я вам все расскажу. И вы мне расскажете, что случилось. Если захотите, конечно, рассказать, – поторопился уточнить. Серые глаза прояснились, губы улыбнулись смелей: – Поехали. Только одну… одну минуточку. Минуточку подождите. Вывернулась из его рук, снова шагнула к обрыву – Леху словно кипятком обдало от страха: а ну как все же кинется в овраг? – но Ася только наклонилась и сорвала несколько цветочков, росших на берегу: кашек, незабудок, ромашек. Потом, зажимая локтем заветный сверток, выдернула из косы ленту, связала букетик и, размахнувшись, бросила в овраг. Положила цветы на могилу, понял Леха. Да чего ж тут не понять?! Дуболомка тотчас повлекла цветы вслед за уже далеко унесенным телом Ульяна. Ася перекрестилась, поклонилась, вздохнула тяжело, прощально; подобрала косы и повернулась к Лехе: – Теперь поехали. * * * …Она не понимала, где находится. Может быть, на краю света, может быть, за его гранями. Может быть, ее просто не было на этом свете, а также и на том! Но постепенно она приходила в себя и начинала осознавать, что это все-таки не ветер шепчет или шумит рядом с ним – это раздается знакомый голос, произносивший слова на чужом языке: – Эда-кэ си хукланни, эдэ? Тэгэ-кэл! Илкэл дэ нэнэкел! Мудан дэ Буга Санарин, Бега дэ Дылача, дылача юксэн дэ дылача иксэн, Хэлгэн, бэлэ-ми! И еще много чего непонятного говорилось, однако среди прочего прозвучали слова, которые Ася слышала раньше – от Ульяна слышала: Мудан дэ Буга Санарин. – Ульян! – прошептала Ася сквозь сон, еще крепче сжимая под подушкой окровавленный шаманский браслет. – Ты жив? А Федор Иванович?.. Ответа она не получила, но, как ни тих, как ни робок был ее зов, кто-то на него отозвался. Ася увидела какое-то существо с белым неразличимым лицом и бесформенным телом. Оно было облачено в розовый балахон с красной кружевной оборкой. Если Смерть могла надевать на себя такие наряды, то это была она! Ася села, зажав рот руками, чтобы сдержать крик ужаса, потом начала торопливо креститься, прогоняя жуткий сон. Огляделась, осознавая, что находится в своей спаленке в Широкополье. Ну да, как легла отдохнуть после страшных открытий, сделанных в кабинете Гаврилы Семеновича, так и проснулась только что, уже среди ночи. Крепко спала – Антонида заходила, унесла нетронутую еду, Ася ничего не слышала. Сунула руку под подушку – похищенные бумаги здесь, браслет Ульяна на месте. Она пыталась забыть сон, однако красная, словно окровавленная, кайма платья неведомого существа маячила перед глазами. Причем Ася знала, что уже видела эти кружева, видела совсем недавно – не далее как нынче днем! Вспомнила: они с Никитой выходили из комнат Лики, а та словно с ума сошла, кричала невесть что, бранилась, обвиняла и Никиту, и Асю в гибели Юрия. Оскорбленный Никита поволок Асю к выходу, но та обернулась на пороге и заметила, как Марфа поправляет занавеску, за которой, очевидно, висели Ликины платья. Из-под занавески виднелось красное кружево. И Ася подумала, что вроде бы такое платье было среди тех, которые она подарила Лике еще в Нижграде. Ну конечно! Именно в этом платье Лика отправилась в дальний путь в карете, в нем сбежала от разбойников, в нем пробиралась через лес в Широкополье. Марфа говорила, барышня-де оборвалась вся, от платья одни лоскуты остались. Но то кружево, которое виднелось из-под занавески, выглядело вполне целым… Нет, конечно, это другое платье. Просто очень похожее! Ася прилегла было, глубоко дыша и пытаясь снова уснуть, но беспокойство так и грызло, оно заставило вскочить и кинуться вон. Однако девушка тотчас вернулась: оставить бумаги Данилова рискованно, придется нести с собой. Но не в сорочке же бегать по дому, хотя уже темно, прислуга, конечно, залегла спать, да и баре разошлись по опочивальням. А может, и не идти никуда? На миг Асю охватила нерешительность – забытая было, но такая уютная, такая привычная, такая ласковая: да пусть творится все, что должно сотвориться, да пусть происходит все, что должно произойти, а она вернется в постель и станет… Что делать станет? Спокойно ждать решения своей участи? А кто ее решит? И как? Всплыло перед глазами залитое кровью лицо Данилова. Нет, будь что будет, Ася должна наконец узнать, что здесь происходит! Надела на запястье браслет Ульяна, коснулась губами обручального кольца, взмолилась: «Господи, помоги, спаси и сохрани! Батюшка, матушка родимые, помогите! И вы, кто бы вы ни были… Мудан дэ Буга Санарин… дайте сил!» Подбежала к развешанным Антонидой нарядам и при свете лампадки торопливо отыскала синее бархатное платье. Застежки у него располагались не на спине, а спереди. Его легко было надеть самостоятельно, без посторонней помощи. Оглядевшись, увидела на подоконнике выпуск «Вестника Европы» аж за двадцатый год, весь мухами засиженный и запыленный. Без зазрения совести отодрала картонную обложку от сброшюрованных страниц, пинком отправила их под кровать, листки из даниловского портэфёя вложила в обложку, обернула ее косынкой. Драгоценный сверток Ася подвязала под широкой юбкой. Разглядела стоящие в углу козловые башмачки, в которых ехала из Нижграда, – надела их. Оглянулась на пороге. Как будто ветром повеяло, вещим ветром – что-то подсказало Асе: в эту комнату она уже не вернется. Выскользнула в коридор, пролетела пустынной анфиладою, радуясь, что покои старших Широковых находятся в противоположном крыле здания. Миновала темную, мрачную, словно бы насторожившуюся портретную – и замерла около приотворенной двери Ликиной комнаты. Заглянула – пусто, свеча горит на столике около несмятой постели… Ася проскользнула в дверь, схватила свечу, подскочила к занавеси, прикрывавшей платья, отдернула ее, осветила красное кружево. То самое платье! То самое! А вот и жирное пятно на подоле – сюда Лика уронила кусок жареного мяса, когда остановились пообедать в дороге. Ну, помято оно, ну, кружево немного испачкано, но не порвано тем паче в лоскуты! Ложь. Вся эта история с Ликиным бегством от разбойников – ложь. Да почему здесь, в Широкополье, столько лжи?! Вдруг легкие шаги прошелестели за дверью и в комнату вбежала Лика. Свечка задрожала в руке Аси. Тени исказили измученное, заплаканное лицо Лики. – Заметила, значит, платье, – проговорила она дрожащим, охрипшим голосом. – Я знала, что ты не так проста, что ты глаза рано ли, поздно откроешь… Но на свою беду ты их открыла, Аська! Беги отсюда – беги, пока не поздно. А то они и тебя сбросят в Дубовый овраг, как того сбросили, кто минувшей ночью под окошками шастал. – Кого сбросили? – выдохнула Ася, чувствуя, как немеют губы. – Кто шастал? Лика взглянула на ее запястье. Рукав платья завернулся, открыв браслет Ульяна. Лика указала на него пальцем: – Нашла? И неужели до сих пор ничего не понимаешь?! – Не понимаю… Лика усмехнулась невесело, подошла, вынула свечку из Асиных задрожавших пальцев, вернула на столик и угрюмо буркнула: – Как была дурищей, так и осталась. Ладно. Уйди. Видеть тебя не могу! Схватила Асю за плечи, подтолкнула к двери, но вдруг повернула к себе, стиснула ее руки, зашептала, давясь слезами: – Прости! Прости меня, Асенька! Умоляю: беги из Широкополья, Христом-богом прошу: беги! – Лика, ты что? – изумленно пролепетала Ася. – О чем ты говоришь? Ну объясни хоть что-нибудь, миленькая! – Уйди, говорю, – грубо бросила Лика, отдергивая от нее руки и отскакивая с выражением отчаяния на лице. – Ничего я тебе объяснять не буду! Лучше спроси… вон хоть у Марфы спроси! Она тебе все объяснит! Она много знает. Ох как много! И, с силой вытолкнув Асю вон, захлопнула дверь. Ася постояла, схватившись за виски – вдруг заломило голову до невыносимой боли. Что все это значит? При чем тут Марфа?! Впрочем, Марфе и впрямь многое может быть известно. Она из тех, что в яйце иглу видят! Только где сейчас найти можно Марфу? В девичьей, наверное? Ася медленно побрела к боковой лестнице, ведущей вниз, к людским. На миг замедлила шаги около Никитиной опочивальни. Он не спит – слабый свет просачивается из-под неплотно прикрытой двери. А не зайти ли к нему? Не спросить ли о том, что происходит, что значат все эти тайны, которые обрушились на Асю сегодня?