Он открыл дверь своего кабинета, зашел первым и включил свет. Обстановка рассказала о том, что Северский на рабочем месте действительно трудится, а не делает вид — на его столе присутствовал лишь стационарный компьютер, больше ничего. Ни плакатов на стенах, ни всяких мелочей типа фотографий с коллегами или с семьей. Облезлый сейф в углу, несколько стульев под окном да старенький электрический чайник на подоконнике — вот и весь дизайн. — Присаживайтесь, Женя. Я послушно опустилась на стул, на котором наверняка в разное время сиживали убийцы, насильники и грабители. Северский открыл ящик стола и вынул из него какие-то распечатки. — Я здесь обнаружил весьма занятную вещь, — задумчиво произнес он, не сводя глаз с листа бумаги. — Вы очень непонятно изъясняетесь, — сказала я. — А что там у вас? Следователь положил лист бумаги передо мной. — Ознакомьтесь, пожалуйста. Список насчитывал несколько позиций. Это был перечень уголовных дел, и рядом с каждым стояло мое имя с уточнением статуса. Свидетель, свидетель, понятая, свидетель, потерпевшая… Что? Всмотрелась в дату. Дело было заведено больше года назад. Я сдвинула список в сторону Северского. — Что это такое? — Ваше имя фигурирует в нескольких уголовных делах, и каждый раз вы выступаете в новой роли. Ах, вот в чем дело. — Дайте-ка, — протянула я руку. Северский тут же вернул бумагу. Я снова вчиталась в текст. — Если я правильно понимаю, вы подозреваете меня. В чем? — напрямую спросила я. — Если один и тот же человек неоднократно попадает в серьезные неприятности, то обычным невезением это оправдать нельзя, — пожал плечами следователь. — Вам прям медом намазано в таких местах, где непременно случается что-то плохое. Вас в полиции в лицо знают. — Тогда я по списку. Я могла бы разозлиться, но причины не было. Просто Северский не в курсе, что иногда я не ограничивалась своими прямыми обязанностями, а шла дальше в поисках правды И практически всегда ее находила. Разумеется, была при этом и свидетелем, и понятой, и даже пострадавшей. — Номер один, — начала я. — На моего клиента, на тот момент бывшего, совершено нападение около дверей его квартиры. Здесь я проходила свидетелем, потому что преступник оказался его конкурентом, с которым я тоже была знакома. Номер два. Мой подопечный попадает в больницу с острым отравлением. Мне удалось вычислить отравителя раньше правоохранительных органов. Я обезвредила его в приемном покое той самой больницы всего за пять минут до приезда полиции. Значит, опять свидетель. Понятой была в тех случаях, если больше никого не могли найти. База отдыха, например. Прекрасно помню ту историю. Самоубийство одной очень успешной во всех отношениях дамы. Как потом выяснилось, ее просто убрал бывший муж. Но расследованием я не занималась, там все выяснилось без меня. Труп обнаружили утром, в это время я спала в соседнем номере. Поэтому проходила по делу не свидетелем, а понятой, хоть какие-то показания я все равно давала. Странно, что этого дела в списке нет. Номер три — пострадавшая. Да, точно. Мы с подругой оказались на месте аварии и помогли выбраться из машины двум детям. Тогда-то я и вывихнула ногу, а потом пропорола ступню. Мать, застрявшую в салоне, вытаскивали спасатели. Позже выяснилось, что аварию подстроила ее родная сестра, которая хотела отжать у старшей имущество. Знаете, я бы могла еще долго продолжать, но тут больше ничего не написано. Северский наблюдал за мной с тихим восторгом. Он сидел, подперев подбородок ладонью, и едва заметно улыбался. Эта улыбка меня и взбесила. — Что тут смешного? — не выдержала я, возвращая ему список. — Просто наблюдал за вашей реакцией, — признался следователь. — Вы могли бы психануть, обидеться, накричать на меня и уйти, хлопнув дверью, но спокойно разрешили ситуацию. Браво. Его ответ меня совершенно не успокоил. — И вы для этого вытащили меня из постели? — Так ведь не ночь еще. Откуда я мог знать, что вы спите? — Действительно. — А теперь серьезно. Он убрал бумаги в стол и стал щелкать мышкой. — Мне нужно было убедиться в том, что вы действительно помогали следствию, а не проходили по делу третьей слева. Знаете, есть такой тип людей, которые непременно хотят запечатлеть себя там, где вполне могут обойтись без них. И тогда их фамилии оказываются в протоколах. На деле же они ничем помочь не могут и обижаются, если им об этом говоришь. — Да, я расследовала, но делала это неофициально, — поправила я. — Я профессиональный бодигард, а не сыщик. — Обычно я не прошу совета у тех, кто так или иначе связан с делом, которое я веду, — невозмутимо продолжил Северский, — но иногда могу задать им несколько вопросов. Сейчас мне просто необходимо это сделать. — Почему бы вам не задать интересующие вас вопросы Ане или Маше? — поинтересовалась я. — Повторюсь. Я совершенно не знаю Дмитрия Замберга, я общалась с ним, его сыном и дочкой всего пару часов, да и то вскользь. Анна же с ним работала долгие годы, была вхожа в его семью. Ну а Маша вообще бесценный экземпляр, потому что лучше всех знает своих родных. Придет в себя — расскажет. — А почему вы заговорили именно о Маше? — Потому что из всех Замбергов только она осталась живой и здоровой. Отец в реанимации, брат в полиции. На нее все шишки. Северский терпеливо ждал, пока я закончу. — А мне и нужен человек, который впервые увидел эту семью, — объяснил он — Человек с незамыленным взглядом, понимаете? Именно вы могли заметить что-то такое, что впоследствии привело к совершению преступления. Я не просто так собирал эти данные, — следователь коснулся рукой ящика стола. — Да и не я это заметил, а один наш слишком въедливый оперативник вдруг вспомнил, что ваша звучная фамилия уже ему встречалась. Все дела, в которых она фигурирует, успешно закрыты. Виновные наказаны, подозреваю, во многом благодаря вам. Некоторые расследования длились всего несколько дней, что по нынешним меркам смело можно назвать редкостью. И в каждом таком случае — непременно вы. Подозреваю, что профессия телохранителя подразумевает не только соблюдение железной дисциплины и определенных навыков типа отличной физической или огневой подготовки. Ведь вы еще и стратег, Евгения. Вы умеете просчитывать каждый шаг, и не только свой, а еще и окружающих вас людей, которые могут помешать вам выполнять свою работу. Вы обязаны предупредить неблагополучный исход дела, поэтому оцениваете происходящее с точки зрения… как бы это получше выразиться… снайпера. Я прав? — Правы, — согласилась я. — Но теми же способностями может обладать охранник в магазине или кассир, разве нет? У них тоже внутренний нюх хорошо развит. Его еще чуйкой называют. — Не в той степени. Постарайтесь вспомнить все до мелочей, — подвел итог Северский. — Боюсь, мы упустили что-то важное. — Почему вы так думаете? — Потому что задержанный нами Артур Замберг клянется, что не пытался убить своего отца. — Разве это не распространенный случай, когда преступник наотрез отказывается от содеянного? — прищурилась я. — Бывает, — качнул головой Северский. — Но в нашем случае я бы хотел все досконально проверить. — Куда ранили Дмитрия Замберга? — спросила я. — В область грудной клетки. — Вы нашли орудие убийства? — Нет. Если верить Артуру, то мы его и не должны найти. — А как себя чувствует Дмитрий? — Состояние тяжелое, но стабилен. Ближайшие несколько дней станут решающими. Я чувствовала себя очень странно. Никогда не была в такой ситуации. И следователь, кажется, вел свою игру. Я так и не понимала, на чьей он стороне. — Вы знаете, я вчера поболтала с Машей, пока вы допрашивали Анну, и девочка сказала, что не может поверить в то, что ее брат набросился на отца, — сказала я. — Они при мне вели себя не очень дружелюбно по отношению друг к другу, но, знаете, потом очень мило мирились. И это не выглядело напускным. — Полагаете, что Маша будет любым способом выгораживать брата? — заинтересованно спросил Северский. — Ну а кто бы не стал этого делать? Родная ведь кровь, — резонно заметила я. — Однако в их случае она, скорее, не стала бы. Девушка принципиальная, честная. Предпочла бы сдать брата ментам, если бы была уверена в том, что он ранил отца, которого она очень любит. — Не забывайте, что именно она вызвала полицию, — напомнил следователь. — Не полицию, а «Скорую», — поправила я. — Это большая разница. И вызвала она ее именно по просьбе Артура, а не по собственной инициативе. — Послушайте, на дворе уже темно, и мы теряем время… — попытался остановить меня Северский, но я решила, что все ему выскажу. Сам позвал, вот пусть теперь не перебивает. — Артур успешно реанимировал отца, — сказала я. — Разве стал бы преступник пытаться спасти свою жертву? — Стал бы, если бы очнулся на месте преступления с руками по локоть в крови, — жестко заметил Северский. — Возможно, — не стала спорить я. — Но если основываться только на том, что вам кажется, то можно очень ошибиться. Не все преступники сразу ударяются в бега. Некоторые пытаются исправить свои ошибки. Но вы ведь уже записали Артура в убийцы, я права? Осталось выбить из его сестры нужные вам показания и дело в шляпе? Северский побарабанил пальцами по столешнице. — Ну вы уж совсем полицию не уважаете, — рассмеялся он. — Поверьте, Женя, следствие выяснит даже то, что установить очень сложно. Пока что мы работаем с тем, что имеем. Я никого не хочу отправлять в тюрьму, но подумайте сами — кто-то ведь пытался убить Дмитрия, не так ли? — Если это не Маша и не Артур, то кто? — Вот и добрались до сути, — устало потер висок Северский. — Значит, был кто-то третий. А только один человек может рассказать то, как оно было на самом деле. Но он сейчас в реанимации, и не факт, что выживет. — Артур пытался это сказать, когда его задерживали. Я сама слышала его слова. И вы должны были. Он говорит, что это сделал не он. Но кто будет слушать подозреваемого? — скептически заметила я. — Пожалуйста, Виталий Андреевич, просто не сбрасывайте со счетов тот факт, что Маша все же первым делом вызвала «Скорую». Она послушалась брата. Он хотел помочь Дмитрию. — Я не спорю, это важный момент, — неожиданно согласился Северский. — Важно. Это очень важно, — расстроилась я, обнаружив, что и меня следователь уже не слышит. — Если бы она считала Артура преступником, то позвонила бы в полицию, а не медикам. Сколько раз я это повторила? — По кругу ходим, — заметил Северский. — А вы не слышите меня! — Думаю, когда Маша вызывала «Скорую», о брате она и не думала, — возразил следователь. — Он-то был жив и здоров. — Зато он думал об отце, а не о себе, — напомнила я.