— Вернемся, вернемся, — подтолкнул его Саймон. — Хорошо. Ну вот, пел я себе и пел. Налаживал, так сказать, социальный свой статус. Строил планы, мечтал о съемной комнате, потому что жить в вагоне… это, знаете… Он взялся за кружку и залпом осушил ее наполовину. Отдышался и посмотрел куда-то вдаль. — Мне повезло, потому что я встретил хорошего человека. — Он признал ваш талант, — «догадалась» я. — Признал. Подошел ко мне, стал спрашивать о всяком. Мне нечего было скрывать. Все ему рассказал. Про ночную баню, про воду из речки, про вагон. Утром он приехал к вокзалу на машине, нашел меня и забрал с собой. Вот и все. — Вот и все? — удивился Саймон. — И что, сразу поселил вас в этот дом и отвел в зал, полный зрителей? — Ты на русском лучше, чем я, чешешь, — прищурился Волков. — Ты действительно режиссер? Саймон даже не дернулся. — Я родился в России, а теперь живу в Америке. Показать паспорт? — Не нужно. Но Саймон уже полез в свою сумку. Волков накрыл его руку своей. — Остановись. Верю. Накатило. Саймон отставил сумку. — Я понимаю, — вдруг произнес он. — У нас тоже не сразу в Америке наладилось. Какое-то время даже жили в старой школе, потому что отец не мог найти работу. Сейчас самое время вспомнить о том, как нам было сложно. Я просто хочу, чтобы вы это знали. Знали, что я вас понимаю. Я была готова расцеловать своего американского друга. Умница. Сгладил неловкость, подобрал верные слова. Нет, не зря я обратилась к нему за помощью. Ох, не зря. Волков приветственно поднял кружку. Саймон сделал то же самое. — За тебя, дружище! — провозгласил Волков. — Воистину воскресе! — подмигнул ему Саймон. Чтобы не оставаться в стороне, я тоже взялась за стакан. — Уговорили. Пусть все получится. Лимонад оказался очень вкусным. Мужчины одновременно опустили кружки на поднос. Обе были пусты. Волков вытер губы ладонью и резко помрачнел. — Того человека звали Дима Замберг. Сейчас он со мной даже говорить не хочет. Глава 7 Волков опустил голову и принялся разглядывать свои руки. Все, что он нам рассказал, очень походило на правду. И его руки это подтверждали. Большие кисти с крепкими пальцами. Ногти аккуратно подстрижены, но следов маникюра я не заметила. Несколько темных пятен напоминали о старых ссадинах, возле большого пальца едва различался глубокий шрам. Это были рабочие руки, привыкшие к физическому труду. Да и сама «звезда» вела себя открыто, по-простому. Информация о том, что Волков никогда не мотал срок, только что была подтверждена им самим. Однако все, что было написано в Интернете, а также его рассказ все еще могло оказаться выдумкой, отлично сложенной легендой, и это тоже не стоило упускать из виду. Сейчас, когда речь зашла о Замберге, Волкова словно подменили. Потускнел, замолчал. Изображает, как ему сложно вспоминать то время. Интересно, что он расскажет? Как будет оправдываться? — Вы сказали, что с тем человеком теперь не общаетесь, — напомнил Саймон. — Почему? Волков распрямился, достал очередную сигарету. Курил он много, частыми и короткими затяжками. — Он меня определил в съемную квартиру. Дал немного денег, чтобы я сходил в парикмахерскую и купил себе нормальной еды. Вечером того же дня приехал с бутылкой шампанского. Впрочем, выпил он мало, только пригубил. Да и мне не очень хотелось. Я даже удивился, что в горло не лезет, а потом понял, что это все от стресса. Димка посвятил меня в свои планы. Не только от него я уже успел услышать, что хорошо пою. К тому моменту я уже достаточно спокойно относился к признанию. Но чтобы голос подарил мне чистую постель и великие возможности? Нет, такого я не ожидал. Он сказал, что я буду известным, если стану его слушаться. Я, конечно, спросил: «А что надо делать?» Боялся, что попал к психу по собственной воле. Сейчас потребует чего-то не того, а бежать-то некуда. Не дай бог, придется драться. Внутри все сжалось. Испугался. Какое уж тут шампанское? Димка сразу показал свои документы. Мол, вот я такой-то, живу в Тарасове, общаюсь с высшими силами и остальными всемогущими людьми. На учете не состою, оказывать интимные или криминальные услуги не прошу. «Просто я вот такой, — говорит. — Если человеку нужна помощь, то не могу пройти мимо. А тебе, — говорит, — она нужна, потому что ты, дурак, сам не понимаешь, что уже несметно богат». Я сидел и не понимал. Но на тот момент уже немного пожил на этом свете и знал, что многое продается, многое покупается. А я, получается, бесплатно к нему попал? И так же бесплатно могу прийти к успеху. Димка спросил: «Хочешь выступать нормально, а не на привокзальной площади, да еще потом с ментами заработанными копейками делиться?» Вот так он спросил. Я ответил, что менты и я давным-давно в одной связке, они меня знают, не обижают. Помните, я говорил про контракт? Вот это он и был. Я ментам помогал ловить карманников. Запримечу вора и делаю знак: вот он, можно брать. Я не стукач, но просто вокруг старики, дети. А «карманы», между нами, сами себя выдают. Бегающий взгляд при вполне удовлетворительном внешнем виде о многом может рассказать. В общем, я повышал полицейским статистику раскрываемости, а они меня не трогали. Почему-то мне не стыдно за то, что я этим занимался. Ну представьте, что у вас вытащили из сумки все ценное, а вам трое суток до дома ехать. Представили? Вот и я. Димке на его предложение я ответил согласием. Он очень обрадовался. «Но ты, — сказал, — поешь чужие песни. А сам сочиняешь?» А я и сочинял, но как бы для себя. Та моя девулька, с которой нас ее мать развела, говорила, что песни у меня хорошие. Правда, после нашего расставания я их не исполнял, потому что напоминали о плохом. Но то время уже ушло, а песенки-то пригодились, получается. Я там же, на кухне, и исполнил под гитару парочку самых, на мой взгляд, удачных. Он послушал меня и чуть не расплакался. Сказал: «Надо же». И все, больше ничего не сказал. Я ему и поверил, и… и не поверил. Слишком резкие перемены к хорошему, понимаете? Поэтому, когда я уходил с вокзала, то попросил ремонтников не выбрасывать оставшиеся вещи из вагона. Так сказать, не стал сжигать мосты и подстраховался. Они обещали. — Думали, что придется возвращаться? — спросила я. — Никто не знает, что его ждет, — резонно заметил Волков. — Нужно же мне было куда-то возвращаться в случае неудачи! Но не пришлось. И, надеюсь, не придется. Итак, песни мои Димку растрогали. Сказал, что на следующий день поедем на студию звукозаписи. Он ушел, а я всю ночь по квартире мотался. Переживал, сомневался. Утром он вернулся. Приехали на студию, записали одну из песен. Димка диск себе взял, отправил меня домой. Вечером приехал весь взволнованный: «Дал послушать твою песню знакомому продюсеру. Он готов за тебя взяться». Тем продюсером и был Полетов. — Простите, а разве Дмитрий не сам занимался вашей музыкальной судьбой? — не поняла я. Этот вопрос заставила задать одна деталь, о которой почему-то мне никто не упомянул. Продюсер. Почему Аня не сказала о том, что Волков стал выступать на сцене не только благодаря усилиям одного лишь Замберга, но и с помощью другого человека? Понятно, что кто-то более обеспеченный, чем Замберг, тоже участвовал в судьбе Макара. Без денег тут никуда, они нужны, а у Дмитрия вряд ли они присутствовали в достаточном для такого серьезного мероприятия количестве. Но — продюсер Генрих Полетов. Почему Аня о нем умолчала? С ее слов все выглядело иначе — так, словно именно Дмитрий Замберг в одиночку продвигал Волкова. — Димка расчищал мне дорогу, — объяснил Волков. — Он меня вытащил с улицы. Первый визит в студию тоже оплатил сам. Это потом меня финансировал уже другой человек, который до сих пор рядом. Но Димка все равно много сделал. На том мы с ним и погорели. Я поняла, что рассказ дошел до очень важного момента, и приготовилась не упустить ни одной детали. И тут за нашей спиной открылась дверь. На веранду вышел высокий мужчина в черном свитере и кожаных брюках. Заметив нашу компанию, он замер в дверях и удивленно приподнял брови. Это был Генрих Полетов, которого я моментально узнала по многочисленным фотографиям, выложенным в Интернете. Сначала Волков просто обернулся, а потом вскочил со стула. — Вы уже все? — спросил он. — Мы уже все, — низким голосом ответил продюсер. Он заглянул за плечо Волкова и нахмурился. — Ты мне обещал. У тебя завтра концерт. — Я в курсе, — буркнул Волков. — Это хорошо, — подытожил Полетов. Его голос стал еще ниже. Волков, казалось, моментально стал ниже ростом. — И кто же тут из вас режиссер? — насмешливо спросил Полетов. Я взглянула на Саймона. Тот даже позу не поменял. Так и остался сидеть в кресле, положив руки на подлокотники. — Здравствуйте, — произнес он. — Значит, это вы? — уточнил продюсер. Он шагнул в нашу сторону и резко выбросил вперед руку. Саймон взглянул на нее и встал. Они обменялись рукопожатиями прямо перед моим носом. — Саймон Шклофски, режиссер американской независимой кинокомпании «Мувистоун». — Генрих Полетов, продюсер. Русский язык для вас родной? — Можно и так сказать. — А подтверждающие документы у вас есть? И тут я поняла, что это полный провал. Ни о какой независимой кинокомпании Саймон не упоминал. Скорее всего, он просто наврал, посчитав ложь возможностью продолжать играть и дальше. Какие, к черту, документы? У него их нет и быть не может, а ведь Полетов наверняка говорит не о паспорте. Мое сердце билось не там, где ему положено природой, а в горле. Что делать? Как выкручиваться? И что будет, если Полетов поймет, что мы вовсе не по поводу фильма приехали? Но Саймон спокойно достал из кармана какую-то ламинированную карточку и протянул ее Полетову. Тот внимательно стал вчитываться в документ, после чего вернул ее владельцу. Однако теперь надменное выражение с его лица словно кто-то стер одним махом. — Откуда вы узнали про русского исполнителя? — спросил он и повернулся к Волкову. — Макар, мы же с тобой только в Чехии и Норвегии выступали. — Еще в Испании, — напомнил Волков. — В ночном клубе. — Точно. Ну и в странах СНГ. Сомневаюсь, что слухи о тебе докатились до другого полушария.