— Как угодно. Генрих Иванович не шпион, но патентованный мерзавец. Он сумел сделаться стороной серьезных договоренностей между двумя великими державами… Тут вдруг арестованный воздел руки: — Я считаю мою родину великой державой, и не думайте в том усомниться! — Мы с поручиком согласны, — успокоил его Азвестопуло. — Продолжайте. — Так вот, подполковник собирает взятки с китайских преступников, это ни для кого не секрет, — продолжил признания Тунитай. — В Китае за банк азартных игр полагается десять лет тюрьмы, а за продажу опиума — пожизненная каторга. Здесь же, в русских владениях, можно откупиться. Вся ваша полиция продажна, вы вольны обижаться, но это правда… Лединг кладет в карман до трех тысяч в месяц. При казенной квартире. Поэтому у него лучший повар в городе. — А шпионства за ним нет? — недоверчиво уточнил Алексей Николаевич. — По моей части нет. Японцы? Тоже вряд ли. Германцы до вас еще не добрались. Мы с Генрихом Ивановичем собираем ясак с Миллионки и делим примерно поровну. Поэтому он ручной, сообщает все секретные полицейские сведения, предупреждает о засадах и облавах. Также мы вместе сочиняем рапорты для жандармов, чтобы быть полезными. О самом важном, конечно, умалчиваем. Но для меня в азиатской части Владивостока секретов нет, уж поверьте. Если вдруг Тунитая не станет, русская полиция больше потеряет, нежели приобретет. Я удобен, я полезен! — А переговоры на правительственном уровне? Сознайтесь, вы лишь почтовый ящик, а не сторона переговоров. — По второстепенным вопросам — сторона, — с достоинством ответил китаец. — Про займ правда. Насчет того, что войны между нашими державами не будет — в это я тоже внес свою лепту. Лыков извлек из кармана бумагу: — Теперь давайте про банду. Зачем вам сдался полупомешанный Тертий Почтарев? — Он был, если угодно, единоличным карательным отрядом китайского правительства, — пояснил Тунитай. — Очень удобно: мои люди ни при чем, убивает русский. А то, что делает он это по моему приказу, недоказуемо. — Казнь корейца в Гнилом углу чем объяснить? Маньяк ошибся? — Нет. Просто японская разведка хорошо заплатила за убийство инсургента. — Как вы завербовали Чуму? — Его подцепил один из моих вербовщиков, русский уголовный, — сознался арестованный. — Шайка прибыла в город с плохими документами, ей требовались паспорта, и я их предоставил. Заодно присмотрелся к ним. Тертий, конечно, чудовище. Даже на наш азиатский вкус он… хуже зверя. Таким не надо бы жить. Но живет! Мне рассказывали, как он вершит расправу. Мороз по коже. Вы видели дело его рук? — На фотографиях, — ответил Лыков. — В жизни все страшнее. Как убивает профессионалист? Или в пятое межреберье, или сзади под лопатку, слева косо снизу вверх. А этот смакует, растягивает удовольствие. Садист и маньяк в одном лице. Чума таскает с собой саперный тесак. Раскольников, помнится, пришил изнутри сюртука лямки для топора. А Почтарев приделал на левую полу целый карман и носит тесак в нем. Кроме того, у него всегда при себе финка и револьвер системы «Клеменс», полученный от меня. Сначала Чума режет своей жертве грудь, стараясь попасть между ребер. Длинный такой разрез, до подмышки… Потом раздвигает ребра тесаком. Просовывает руку в рану и, ухватив легкое пальцами, тянет его наружу, когда небольшой кусок, а когда и значительный. У еще живого человека. Сам стоит и наслаждается… Папаша его этому научил, еще в детстве. М-да… Мой вам совет: убейте сволочь, не берите живым. Заслужил. — Где мне искать банду? — деловито свернул беседу статский советник. — Я отослал их в Никольск-Уссурийский. Тут стало жарко благодаря вашим стараниям. Все трое уехали вчера. — Адрес? — Улица Занадворовская, номера «Хинган». Сыщики и разведчик встали. Тунитай спросил: — А мне куда? Русских подданных я не убивал, а шпионские дела не доказать. Насников ответил за всех: — Я доложу начальству, оно распорядится. Сейчас едем к вам на квартиру, я арестую вашу переписку. — Телеграфируйте Монкевицу, кроме шуток! Он все разъяснит. — А почему я не знаю о вашей договоренности с Огенкваром? Резидент ответил: — Не ваш уровень, Олег Геннадьевич, уж не обижайтесь. Штаб округа решено было оставить в неведении. Я сотрудничаю с разведывательной службой Генерального штаба напрямую. Так что насчет ареста бумаг, одиночной камеры и тому подобного — подумайте еще раз. Запросите Петербург. — На усмотрение начальства! — отрезал поручик и увел арестованного. Азвестопуло хмыкнул: — Дежурный волкодав Департамента полиции — это неплохо. Ну? На вокзал? — На вокзал. Китайцев Чума больше резать не будет, но военные кассы по-прежнему под угрозой. Тем более в Никольске-Уссурийском, где полно войск. Выезжаем немедленно! Глава 11 Преследование Никольск-Уссурийский был объявлен городом в 1898 году, когда слили воедино большое село Никольское и поселок Кетрицево. Как часто происходило, важным пунктом его сделали рельсы. Здесь пересекались Уссурийская и Восточно-Китайская железные дороги. Первое время новый городок был скорее пристанищем для всех отбросов, которым нельзя было проживать во Владивостоке. Но с отменой порто-франко сюда постепенно переместился центр торговли. Столица области теряла позиции, а Никольск-Уссурийский набирал силу. Все больше товаров перевозилось по железной дороге, и узловые станции пошли в гору. Население тоже начало расти и приблизилось к пятидесяти тысячам человек. Среди них значительную часть составляли корейцы и китайцы. Русские потихоньку отступали. Раньше здесь часто приписывались к мещанству запасные нижние чины — элемент устойчивый и склонный к порядку. Но власть в очередной раз оплошала. Подъемные в размере ста рублей, которые привлекали отслуживших, вдруг отменили. В результате они отправились искать другие места, а взамен хлынули желтые. Немного разбавляли эту среду военные. После войны на пустой окраине отстроили новый городок для армии и разместили в нем двадцать семь тысяч солдат! Несмотря на усилия полиции, Никольск-Уссурийский оставался притоном для уголовных. От Владивостока до него было сто две версты. Очень удобно: обстряпал дело и скрылся в Железнодорожной слободке, где лихого человека никакая полиция не найдет… Когда два сыщика и разведчик приехали на место, то увидели невзрачную картину. Город раскинулся в котловине между сопками, при впадении Супутинки в Суйфун. Фактически он состоял из трех отдельных частей. Первой гостям открылась станция с огромным железнодорожным поселком вокруг. Мастерские, депо, храм, больница, школа, казармы — все возвело дорожное ведомство. К слободке тяготели мельница Линдгольма и водочный завод Пьянкова. Собственно город находился от станции в полутора верстах, извозчики безбожно драли за доставку по полтиннику. С виду эта часть скорее походила на торговое село: широкие немощеные улицы, деревянные тротуары, дома тоже по преимуществу деревянные. Бросались в глаза мазанки украинского типа — многие жители приехали сюда из Малороссии. За улицей Линевича раскинулся военный городок, третья часть Никольска-Уссурийского. Армейские шинели мелькали повсюду: военные задавали тон. Приезжие сперва заселились в лучшую гостиницу, которая по иронии судьбы тоже называлась «Гранд-Отель». Потом отправились на Пушкинскую улицу в здание городской управы — там помещалось полицейское управление. Их принял полицмейстер надворный советник Шадрин. Он прежде был смотрителем тюрьмы во Владивостоке, в розыске ничего не понимал и сразу послал за надзирателем Крамарчуком, самым опытным в местной полиции. Тот явился, выслушал гостей и начал издалека: — Городок у нас затейный — что ни дом, то питейный. Обстановка непростая, ворье распустилось вконец. Недавно банда Евлампия Джолоса из посада Ролонцы убила станционного телеграфиста. Тот, вишь, отказался стать для них наводчиком. При помощи жены к нему подобрались! Баба стерва, убежала с атаманом, ищи их теперь. И подобных ухарей здесь полная зобня. — Вы нам про «Хинган» расскажите, — прервал жалобы надзирателя статский советник. — А чего говорить? Номера «Хинган» — знатный притон. В одном доме с ними пивная Отходникова, еще один вертеп. Просто так туда не сунешься: у жуликов поставлено наблюдение за улицей. Появится полиция — завсегдатаев сразу оповестят. Надо как-нибудь по-хитрому… — А если окружить облавой конец? — спросил Лыков. — Много народу понадобится, ваше высокородие. Разве что солдатиков привлечь? Шадрин скорчил гримасу: — В городе стоит штаб Первого Сибирского армейского корпуса. Генералов как собак нерезаных, на козе к ним не подъедешь. Статский советник кивнул на Олега Геннадьевича: — С нами поручик Насников, как раз для общения с генералами. У него в кармане письмо от Нищенкова. Нищенков перешел на должность коменданта Владивостока и командира Четвертого корпуса как раз из Первого корпуса. Начальник контрразведывательного пункта действительно запасся письмом от него. В полицейском управлении стали совещаться. Сыскного отделения тут не полагалось, дознание поручили тому же Крамарчуку. Он сначала проявил скепсис. Номера сплошь заселены уголовными, причем высокого ранга. Есть и разбойники. Большого Пантелея там должны были принять с почестями. Несколько улиц вокруг Занадворовской составляли преступную слободку. Взять ее полицейской силой нельзя из-за нехватки людей, а военные ловить жуликов не обучены и годятся разве что для оцепления. — Если мы придем вечером, уже в темноте, втроем — сильно насторожатся караульщики? — поставил вопрос Лыков. — Втроем? — удивился надзиратель. — В «Хинган»? Вам жить, что ли, надоело? Там фартовых с полсотни. Ночью, правда, часть уйдет на дело… Ну… Ежели ближе к утру… Да иметь наготове конных… В городе стояла Уссурийская конная бригада, чины которой могли быстро ворваться в слободку. Так составился план. Первым делом его засекретили от других полицейских за вычетом Крамарчука — на всякий случай. Насников поехал в штаб бригады, а сыщики решили прогуляться по окрестностям. Надзиратель вызвался в проводники. Никольск-Уссурийский удивил питерцев. Это сначала он им не глянулся. А присмотревшись, они изменили свое мнение о городе. Электрическое освещение, несколько больших магазинов, четыре гостиницы, два достойных ресторана. В последних густо сидели железнодорожники вперемешку с купцами, и изредка — офицеры. — Это что, у нас собственное пиво варят, лучше, чем во Владивостоке, — патриотично заявил Крамарчук. — Будет вам, Михаил Макарыч. Так уж и лучше! — Завода Дворжака точно лучше. А Вержбовского — на любителя. Хотя его «Бок-бир» многие хвалят… Я лично предпочитаю первое. И то сказать: в областном городе издают две газеты, а у нас четыре! Да журнал в придачу. Гости поужинали в ресторане «Северный» на Мичуринской улице, угостив и надзирателя. Тот выпил чуть лишнего и ударился в воспоминания: — Сейчас что, сейчас служить можно… А я пришел в полицию десять лет назад — вот тогда было страшно. Как старатели с приисков в город придут — хоть на улицу не выходи. И Сучанские каменноугольные копи на зиму закроют, людям опять негде приткнуться. И начинают они кормиться разбоем… В месяц до десяти убийств! Особенно в Железнодорожной слободке шалили. А мост через Раковку, по-возле станции? Там даже днем резали. Ночью полицейский пост двумя солдатами усиливали, но они и втроем боялись от будки удаляться, прохожих убивали чуть не на их глазах. Сахалинцы выходили на поселение, ехали сюда и сбивались в банды. Жуть! На поезде вырвутся в Артур или Харбин, даже и во Владивосток, зарежут кого хотят и сюда укрыться. Ищи тут. Слышали, может, как четверых повесили за такие проделки? В девятьсот третьем году, я их и поймал с товарищами. Не люди были — звери. На станции Иман убили почтово-телеграфного чиновника Веслонова вместе со всем семейством, детишек покромсали. А в Харбине — семью аптекаря Мееровича, тоже четверых, с маленьким. — Мы сейчас похожего ловим, — проговорился Азвестопуло. — Он садист, мучает жертв и дрожит при этом от удовольствия. — Да? Ну, ну… Хмель с надзирателя как ветром сдуло. Он посерьезнел и перешел на сельтерскую. Потом спросил: — С ним еще Большой Пантелей?