Сильные руки Максимуса подхватили меня под руками, и он легко поднял меня на ноги. Он не был испуган так, как я. Ада побелела и дрожала. — Все хорошо, — сказал он. — Хорошо? — пропищала я. Я лишилась дара речи, рот раскрылся, чтобы что-то произнести, но ничего не получалось. — Да, — сказал он резким тоном. Он схватил Аду, придвинул ее ко мне, взялся руками за наши плечи и склонился. — Это был только первый шаг. У нас есть порошки, кровь дракона. Нужна еще одна чистка. Изгнание. Он только показывает нам свою силу. Он дразнится. — Он? — спросила Ада. — Я думала, это все Эбби? — Дамы, порой все не так просто. Нет. Во сне Эбби намекала, что она не одна. Там был он или оно. Я все еще не знала, был ли это просто сон, или пророческое послание из загробного мира, но я не могла игнорировать это. То, что мы видели, не было Эбби. Может, ее тут и не было. И я поняла Максимуса. Это мог быть кто угодно, но он был мертв, и нам нужно было избавиться от него. Даже если нужен был еще один ритуал, даже если нужно было вернуться в дом, где было это существо. — Ладно, — выдавила я. — Я готова. Сделаем это. Я не знала, откуда взялась сила. Максимус улыбнулся мне с восхищением. Я взяла Аду за руку и крепко сжала. — Мы избавимся от этого, — сказала я ей. — Сейчас. Максимус вел, мы с Адой держались за руки, уходя от бутылочки, закопанной за нами. Мы прошли в дом. ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ Вся бравада покинула меня, как только я перешагнула нетронутую соль и попала в дом, но Максимус ощутил это и крепко сжал мою руку. Воздух внутри был таким холодным, что дыхание вырывалось паром, и становилось холоднее у кухни, словно мы забирались в глубины ледяной пещеры. Ада включала везде свет, и, хотя кухня была ярко освещена, мне все еще казалось, что я улавливаю тени краем глаза. Максимус осмотрел комнату и принялся смешивать порошки в миске. Мы молчали, но я старалась стоять как можно ближе к Аде. Что это было? Разум пытался найти в нем облик чудища, но мы видели большую черную фигуру. Это было даже хуже. Воображение заполняло пустоты, и увиденное искажалось, становилось страшнее, чем в реальности. Если это было в реальности. У него все-таки были сияющие глаза. Максимус мешал порошки ложкой, кошмарно пахло корицей и гнилыми яйцами. — Гадость, — пробормотала Ада, но даже ее комментарии потеряли остроту. Ее голос дрожал от страха. — Это сера, — тихо и терпеливо сказал он. — Нужно посыпать этим углы. Ада не жаловалась. Мы медленно пошли по дому, вздрагивая, когда сталкивались друг с другом, сердца колотились от скрипа пола. Крупного темного монстра не было видно, и мы ощущали лишь холод, что проникал в кости и жалил глаза. Мы окропили потом все соленой водой, скандируя слова. Наконец, мы дошли до конца изгнания, нужно было обмакнуть черную свечу в алое масло крови дракона и посыпать ее порошками. Максимус передал ее мне с серебряной подставкой и сказал держать ее ведущей рукой. Мне пришлось задуматься, какая это была рука. Я была правшой, но не так давно обнаружила задатки амбидекстера, все больше делала левой рукой. Это было вместе с новой силой, может, усиливался мозг. Я взяла свечу, он зажег фитиль, который заискрился, а потом успокоился, загорелось спокойное желтое пламя. — Сгорает эта свеча, как и все негативные энергии в этом месте, — строго сказал он и посмотрел мне в глаза. — Повтори. А потом ты, Ада. Помощь нам нужна. Все эти пять минут. Вперед. Мы с Адой повторили фразу, я тревожно посмотрела на часы. Родители вернутся через сорок пять минут, если не раньше. У нас не было пяти минут. Но и монстр в доме нам не требовался. После пяти минут пытки, взглядов друг на друга, пока мы прислушивались к каждому шуму в доме, смотрели на облака дыхания в воздухе и дрожали, он заставил меня опустить свечу на стол, а потом дал мне в правую руку белую свечу. И мы вместе сказали: — Белая свеча заполнит пустоту светом и надеждой. Потребовалось пять спичек, чтобы загорелась свеча. При последней попытке я ощущала беспомощность, не знала, что будет, если мы не сможем закончить ритуал. Но последняя спичка сработала, упрямый фитилек вспыхнул, и огонек слабо заплясал перед нами Максимус сказал: — Эта свеча догорит, позитивная энергия наполнит это место, не впустив негатив, — мы повторили за ним. Он указал жестом, что я могу опустить свечу, и мы смотрели, как свечи догорают. — Все? — тихо спросила я, его лицо сияло от огня. Танец добра. Танец зла. — Мы закопаем их во дворе. Но не возле бутылочки. Мои глаза расширились. — Я не хочу туда идти. — И я, — пропищала Ада. Он слабо улыбнулся. — И я не хочу. Но я могу сам, если вы хотите остаться дома. Одни. Мы с Адой переглянулись. Что было лучше? — Огонь почти догорел, — прошептал он, кивнув на свечи. Черная стала лужей воска, что лился с подставки на стол. Белая была близка к этому. Я была рада, что он принес короткие свечи. Оставалось пятнадцать минут, судя по часам на кухне, и надежда была лишь на то, что мама напишет мне, а мой телефон пока не вибрировал. Черная свеча догорела с облачком дыма цвета оникса, через минуту это сделала белая. — Хорошо, — я отошла от выступа, к которому прислонялась. — Пора закопать… На этом свечи вдруг загорелись сами, хотя в них не оставалось воска. — Ох, — сказала Ада. Мы смотрели друг на друга, не зная, что делать. — Ждем, — неуверенно сказал Максимус. Он развел руки за собой, закрывая нас с Адой и удерживая нас. — Им нужно самим догореть. Мы следили за огоньками, а они танцевали в холодном воздухе. Мой телефон загудел, мы вздрогнули, а я охнула. Дрожащими пальцами я вытащила его из кармана и посмотрела на экран. Мама. — Огням лучше догореть за эти десять минут, — предупредила я. — Они вообще не должны уже гореть, — сказал Максимус. Я склонилась, отодвинувшись от его руки, и посмотрела на свечи. Они были лужами, за прозрачным воском и огнем я видела металл подставки. Сам воск горел. Как такое возможно? И тут ужасающий грохот заполнил дом. Звучало так, словно распахнулась входная дверь. Свет вокруг нас погас. Огонь потух. Мы оказались в темноте. Ада заскулила. Раздался рев, шорох из гостиной, я уловила в коридоре сияние. С любопытством и страхом мы покинули кухню и пошли вместе, с опаской вышли в коридор. Входная дверь была распахнута, соль перед ней танцевала, словно играла с невидимым ветром, который мы не чувствовали. Соль взлетала и падала, а потом разлетелась по паркету, как дорожка, мимо наших ног, а потом повернула вправо, в сторону гостиной, где было сияние. Мы пошли за ней, и я не была удивлена, увидев, что в гостиной ярко горит, трещит и ревет огонь в камине. Сначала казалось, что кто-то стоит перед огнем, черный силуэт смотрел на пламя спиной к нам. Но это была игра света, потому что я моргнула, и там никого не оказалось. — Кто зажег огонь? — спросила Ада. Казалось, ее хрупкая фигурка сломается пополам от страха. — Или что? — добавила я, это не помогало. Она пошатнулась и прижалась к дверному косяку. — Там… что-то есть, — сказал Максимус, сосредоточенно щурясь. Он пошел широкими шагами по персидскому ковру. — Осторожно, — с тревогой окликнула я. Он замер перед огнем, посмотрел на него пару мгновений, напоминая то, что я видела до этого. Было очень похоже. У меня было предчувствие? Он схватил кочергу справа от себя и осторожно ткнул ею в сердце огненного зверя. Мы с Адой пристально следили за ним, он вытащил кочергу и повернулся к нам. Конец кочерги пронзал, как гарпун рыбу, прямоугольный кусочек бумаги. Он медленно подошел к нам, глядя на нас с растущей тревогой. — Что это? — спросила я. Он осторожно снял бумагу, которая обгорела, дымилась и была обтрепана по краям, с острого конца и показал нам. Это была фотография. Не просто фотография. Наша последняя семейная фотография, сделанная три года назад. Хотя от огня цвета выгорели, было четко видно маму и папу, стоящих за диваном, и нас с Адой, устроившихся перед ними, вежливо скрестив ноги, улыбаясь. Фотография была счастливой. Была.