Я училась на психолога и была на втором курсе университета. Передо мной лежали две дороги, одна вела к клинической психологии, а вторая — к социальной. Я интересовалась обоими направлениями, но никак не могла решиться. На дворе стояла ранняя весна. Я участвовала в волонтерской программе помощи пожилым людям, нуждающимся в уходе. За мной были прикреплены два совершенно немощных старика и одна еще бодрая, но сумасбродная бабулька. Это воскресенье было ее днем, и я с самого утра помогала ей не только в уборке, готовке, но также пыталась объяснить, что не стоит с балкона бросаться кашей в прохожих, иначе ее определят в какой-нибудь затхлый государственный дом престарелых. Я потратила на разговоры, уверения и разъяснения часа четыре. В итоге она согласилась, что это не так уж весело. Мы договорились, что, если она еще захочет покидаться в кого-то кашей, то позвонит мне, и мы пойдем в городской парк кидаться кашей в уток. Им это наверняка понравится. С облегчением я вышла от бабки и направилась в общежитие. На улице уже сгустились сумерки, стояла промозглая погода, я посильнее завернулась в теплую кофту, накинула капюшон и пошла к остановке. Простояв около десяти минут, я так и не дождалась автобуса. Пришлось плестись в общежитие пешком. Так и теплее, и быстрее, подумала я. Тем более что до студенческого городка было всего-то пять остановок. Дойду, а заодно забегу и куплю стаканчик кофе. Пройдя несколько кварталов, я решила сократить путь и пойти не по маршруту автобуса, а срезать угол. Наверное, это была не самая лучшая идея, но тогда она показалась мне очень даже удачной. Я брела по темным безлюдным переулкам, пока не вышла на освещенную улицу, где витрины светились разными огоньками, а у тротуара столпились девушки, скажем так, зарабатывающие тем, что умели. Я шла, опустив голову и только изредка поглядывая в их сторону. Они громко смеялись и даже звали меня к себе. Я не реагировала и шла дальше. Пройдя почти всю эту яркую веселую улицу, остановилась на светофоре и оглянулась, чтобы еще раз взглянуть на них. Вот тут я заметила ее. Маленькое тощее тельце в короткой ярко-желтой юбочке и тонкой полупрозрачной кофточке. На голове — короткий ежик, лицо ярко и безвкусно накрашено, а под левым глазом темнеет след чей-то тяжелой руки. Загорелся зеленый свет, я сглотнула и хотела опустить голову и идти дальше, но так и вросла в асфальт. Снова посмотрела на нее, и по телу прошел разряд тока, вся кожа покрылась мелкими противными мурашками. Словно я смотрела на себя, ту, кем могла стать, если бы не оказалась в приюте. Губы были сухие, а руки в карманах влажные. Перешла через дорогу и подошла к ней. На вид — не больше тринадцати, глаза крупные и полные страха, на шее, щеке, руке — ссадины. — Привет, — сказала я. — Тебе холодно? Она не ответила и с ужасом посмотрела себе за плечо. Из темного угла выплыл толстый мерзкий мужчина с редеющей бородкой и рытвинами по всей физиономии. Он назвал сумму. Я вначале не поняла, а потом, посмотрев на нее, кивнула. Мы пошли к двери в соседнем здании, которую я даже не приметила. Тяжело сглотнула, заходя в темный прокуренный бар подвального типа, где было много свободных столиков и сидела парочка уже пьяных посетителей. Внутри у меня все сжалось от запаха алкоголя, сердце рвалось из груди, все мышцы напряглись. Хотелось развернуться и бежать куда глаза глядят, бежать подальше отсюда. Но в баре мы не остались, а прошли в какую-то дверь и дальше по коридору. Через мгновение я оказалась в маленькой комнате, где стояла деревянная низкая кровать с застеленным серым бельем и одна прикроватная тумба, на стене была прибита вешалка для одежды, а на потолке висела одинокая лампочка без плафона. Достала деньги и отдала мерзкому типу, после чего дверь за ним закрылась. Мы разулись, и она начала раздеваться, но я, очнувшись, резко сказала: — Стоп, стоп, не надо. Она удивленно посмотрела на меня. — Есть хочешь? — спросила я. Она кивнула. — А пить? Колу? Чай? — Кофе с коньяком, если можно, — промямлила она, потупив взгляд. — А как заказать? Надо вернуться в бар? — спросила я, мои руки тряслись, во рту пересохло. — Я позвоню, — сказала она. Кому-то позвонила, заказала картофель фри, мне — чай, себе — кофе с коньяком. — Может, шампанского? — спросила она, но я отказалась, алкоголь я не пила вовсе, да и было не до шампанского. Через пять минут нам принесли на подносе наш заказ. Мы придвинули тумбу к середине кровати и поставили на нее еду и напитки. Она молча поглощала картошку, запивая кофе, а я пыталась протолкнуть в себя горячий чай. — Сколько тебе лет? — спросила я. — Восемнадцать, — с полным ртом проскрипела она детским голосом. — Не похоже, — констатировала я. — Ты что, из полиции? — испуганно спросила она. — Ну уж нет, — бросила я. Она улыбнулась, потом дожевала картошку, допила одним большим глотком кофе и спросила: — Что хочешь? Что мне сделать? Я замерла от ее вопросов. Просто остолбенела, потерялась. — Хочу поговорить, — выдавила я. — Просто поговорить? — удивилась она. — Мне нельзя разговаривать с клиентами. Меня накажут. — Но это же мое желание, пусть накажут меня, — уверенно сказала я. Девчонка ухмыльнулась. — Желание клиента закон, — согласилась она и залезла с ногами на кровать. Я сделала тоже самое. Потом легла на свою половину и уставилась в потолок. — О чем хочешь говорить? — спросила она, уже лежа рядом. — О тебе. Только без вранья, начистоту и шепотом. Она ничего не ответила, но я знала, что она кивнула. — Возраст, имя, история, — начала я. — Четырнадцать, Рая, история, как у всех. — Она втянула носом воздух. — Тебе не понять в твоей безупречной жизни, как другим приходиться выживать. — И снова втянула воздух. — Двадцать, Иллая, у меня далеко не безупречная жизнь. Если бы ты только знала, какое у меня было детство, — спокойно произнесла я. — Где твои родители? — Дома. — Почему ты тут? — Потому, — резко обрубила она. Я молчала, и она молчала. — Как давно? — Сто три дня. И снова мы лежали и молчали. Что я могла ей сказать? И каких слов я ждала от нее? Через какое-то время, она сказала, что скоро закончится оплаченное время, и нам лучше смять кровать, чтоб хозяин не задавал лишних вопросов. Мы стащили одеяло и смяли руками, а потом ногами — простыню. Она улыбалась, а я нет. Внутри просыпался старый монстр, тот гнев, который эти пять лет я пичкала снотворным и обезболивающим. В конце, когда мы уже обувались, я кинула: — Я ищу сестру. — Как ее зовут? Я замерла, уже много лет не произносила ее имя, хотя постоянно искала. Поиски на разных сайтах в Сети, ничего не дали, еще я просмотрела все адресные книги нашего города и близлежащих, но тоже без результатов. Я искала ее в списках школ и университетов, колледжей, приютов. Но ни одного следа, ни одного отпечатка. Я знала, что домой она ни за что не вернулась бы, скорее всего, просто очень хорошо спряталась. Прятаться она умела. А может, поменяла имя, как я. Это было в ее духе. Если она придумала имя мне, то себе, наверняка, тоже подобрала. Но я даже представить не могла, какое. — Ее зовут Сирена, — сказала я. Она кивнула. Потом вернулся тот противный тип и проводил меня к выходу. Я хотела сказать ей, что вернусь, но мои губы остались сжатыми. Глава 46 На отшибе Я медленно шла в сторону общежития, оставалось пройти студенческий сквер, и вот мой новый дом. И тут в темноте у толстого дуба увидела тень. Я замерла. Тень стояла, прислонившись к стволу, и я видела только ее очертания, до боли знакомые очертания наклона головы и положения ног. Это не могла быть она, просто не могла. Но что-то внутри кричало и рвалось к тени. Я подошла и почувствовала ее запах. Это была она, все такая же тонкая и хрупкая, со светлыми волосами-паутинками и ясными глазами. Я стояла, впитывая ее очертания, а из глаз текли слезы. Я не могла пошевелиться, мне хотелось кинуться к ней и обнять ее крепко-крепко, ведь я столько раз представляла этот момент. Но другая моя часть рвалась от нее, хотелось развернуться и убежать, чтоб больше никогда не почувствовать боль утраты, горечь, обиду и одиночество, лютое злобное одиночество. Она смотрела на меня, потом улыбнулась и произнесла: — Иллая, ты что, замерла? Я думала, ты обрадуешься. — Ты бросила меня, — выдавила я. Я стояла напротив нее, не делая ни шага к ней, ни шага от нее. — Я столько тебя искала, я… я так… Слова застряли во мне, остались где-то глубоко внутри. Они не имели никакого значения, когда она стояла передо мной. — А я была рядом, присматривала за тобой, — просто и искренне шепнула она, будто все это игра, какая-то шуточная детская игра. — Просто так было нужно, понимаешь? — Нет, не понимаю, — грубо бросила я. — А должна бы. Ты уже совсем взрослая, и такая красивая стала. Такая женственная, и эта стрижка тебе идет, мне нравится. Я вытерла слезы. — Ты обещала мне, обещала не бросать, — как всегда, не могла угомониться я.