Это я сгоряча. Надеюсь, старшина поймёт, с чего я решил командовать его пулемётчиками, и простит мне тот факт, что его люди временно остались без прикрытия. Очередная очередь МГ порвала к хренам броню щитка чуть выше моей головы и разбила панораму. Бронебойными содит, тварь. И я хорош, мог ведь прицел заранее вынуть. Теперь придётся через канал ствола целиться. Если вообще придётся. Уцелевшие члены расчёта распластались на асфальте. Ещё какое-то время поживём, хотя в щитке появляется всё больше дырок. Из-за спины наконец-то зарокотал «Дегтярев». Ёлки, как же мы вас ждали! — Раздвигай станины! Быстрее! Получилось, хоть немецкий расчёт и переключил своё внимание на противника только на несколько секунд. Но нам хватило. Вот только вместо дружеского огня из-за спины доносятся хрип и скулёж раненого человека. Видимо, немцы со станка стреляют: там и оптический прицел есть, и точность с кучностью стрельбы выше. Наводить орудие через ствол ой как непросто, особенно учитывая, что осуществлять наводку придётся вдвоём с заряжающим. И уж тем более непросто, когда враг понимает, что орудие наводят, и открывает огонь именно по наводчику. В данном случае по месту за щитком, где он должен располагаться. — Серёга, смотри: я навожу, ты подсказывай, вправо — влево, выше — ниже. Ты должен видеть в канале ствола окно, откуда немец стреляет. Понял?! — Да, давай! Берусь за маховики наводки. С Богом! … — Выше! Ещё! Стоп! Чуть ниже. Чуть левее. Сильно, вправо бери! _………! — Давай! Стоп! Хватит, сам посмотри! Небольшую передышку нам подарил старшина: его бойцы открыли огонь по пулемётным вспышкам, хотя в большинстве случаев красноармейцы в такой ситуации самое большее могут просто залечь; вряд ли кто будет стрелять и уж тем более целиться. Вот только за несколько секунд моей наводки погибло уже несколько бойцов, по-моему, трое… Подползаю к казённику. Да, окошко с бьющим из него МГ виднеется практически посередине канала. Теперь надо быстрее заряжать и стрелять, но я замер в оцепенении от увиденного: пулемётные трассы светящимися нитями потянулись в мою сторону от залёгших красноармейцев, словно пытаясь нащупать. Завораживающее зрелище. Орудие вновь дёрнулось от удара бронебойных патронов. Сейчас они повредят поворотный механизм — и хана, отстреляемся. Одно хорошо: ступор пропал. — Заряжай. Пока снаряд досылают в казённик, я снова подполз к поворотным маховикам и чуть опустил ствол орудия, задирающееся от полученных очередей. — Сейчас стреляешь по моей команде. После выстрела я должен проследить за трассирующим следом снаряда. Если первого попадания не будет, то я, по крайней мере, смогу скорректировать второй выстрел. — Огонь! Мимо! Твою же дивизию! Выше! — Заряжай! Сам уже привстав, снова хватаюсь за маховики наводки, каждое мгновение ожидая, как очередь МГ порвёт моё тело… — Огонь!!! Есть! Снаряд взорвался в доме, залетев в треклятое окно. Готовы немчики! Справа, куда ушла тройка бойцов, раздаются взрыв гранаты и чей-то отчаянный крик. Из проулка выбегает немец; старшина и оставшиеся двое бойцов встречают его винтовочным огнём. Фриц падает, но за его спиной раздаётся пулемётный огонь. Внутренне холодея, кричу расчёту: — Быстрее, разворачивай!!! Засосенская часть города. Лейтенант Владислав Велик, командир взвода 496-го стрелкового полка. Удар полка в тыл фрицам в целом удался; сбив боевое охранение и те незначительные силы, что пытались нас контратаковать, мы углубились вглубь жилых кварталов, в прошлом бывших обиталищем елецких купцов. Поначалу сопротивление практически отсутствовало — у немцев просто не хватило сил, чтобы занять весь город. Но чем ближе мы приближались к старинным, построенным ещё в прошлом столетии казармам Нежинского полка, называемых в Ельце «красными», тем крепче дерётся враг. Толщина стен в казармах такова, что её едва ли прошибёт гаубичный снаряд; опираясь на готовый опорный пункт, немцы защищают железнодорожную станцию и ближние подступы. Постепенно единый бой распался на десятки мелких схваток; потеряв двух человек, остатки моей роты углубились в жилые кварталы дальше прочих подразделений, раз за разом сбивая небольшие заслоны противника. На протяжении боя мы практически до совершенства отработали простую, но эффективную тактику: часть бойцов (пулемётчики и лучшие стрелки) отвлекает противника плотным огнём, не даёт высунуться, пока два-три человека, вооружённых гранатами, трофейными автоматами и пистолетами, подбираются к окнам домов, занятых фрицами. Дальше в импровизированные амбразуры забрасываются трофейные «колотушки» или местные самоделки, а после двойного-тройного взрыва «штурмовики» врываются в уже практически зачищенный дом. Но практически у самой станции мы услышали звуки жаркого боя, протекающего совсем рядом. Дробно стучали пулемёты, я различил голоса нашего «Дегтярева» и фрицевского МГ, рявкала советская сорокапятка. Вот рокот «Дегтярева» потонул в рёве скорострельного немецкого пулемёта; однако минуты две спустя его оборвал пушечный выстрел. Кажется, что наши одерживают верх! Точнее, казалось: совсем рядом послышался звук стрельбы ещё одного МГ, команды на немецком, наш родной мат и под занавес — взрыв гранаты и чей-то отчаянный крик. Судя по звуку, взорвалась «колотушка»; немецкие команды послышались громче и отчётливее, вновь ударил немецкий пулемёт. Наших надо выручать! — Бойцы, за мной! Штурмовики — в голову! С животным рыком вырываемся вперёд, за угол фундаментального здания, отделявшего нас от врага. И каждую секунду заполошного, сумасшедшего бега навстречу схватке я жду удар свинцовой пули, вспарывающей мою плоть. Но, кажется, пронесло — немцы просто не ждали нашего появления. Противник продвигается вперёд небольшой колонной, втягивается в проулок под прикрытием пулемётного расчёта — в целом, всё как всегда. Открывшего было автоматный огонь фельдфебеля, замыкающего группу и первого заметившего опасность, пробивают очереди сразу двух пистолетов-пулемётов. Гибель командира не обескуражила врага; вопреки расхожему убеждению, что немцы безынициативные бойцы, они разом залегают и начинают стрелять из карабинов. Мгновенно реагируют и пулемётчики, споро разворачивая в нашу сторону МГ. Судорожно тяну за спуск трофейного МП-38; пистолет-пулемёт в моих руках словно оживает и начинает бешено биться. С испуга (не успею! фрицы первыми откроют огонь и изрешетят нас с нескольких метров') высаживаю длинную и неточную очередь в полрожка, вызвав перекос патрона. Автомат разом замолк. Но на столь короткой дистанции я всё же не промахнулся — очередь прошила всех трёх номеров расчёта; изорванные тяжёлыми 9-мм пулями фрицы лишь слабо дёргаются на земле. Автоматический огонь моих штурмовиков также изрешетил нескольких фрицев, но уцелевшие резво бросились в рукопашную. Ещё два немца упали от бьющего в упор огня пистолетов-пулемётов. Но немецкие рожки на 32 патрона быстро заканчиваются; ближайший ко мне боец падает от мощного удара приклада в челюсть. Лапаю рукой кобуру — пусто! Волосы становятся дыбом — я где-то посеял верный, безотказный наган и сейчас практически «гол»! В последний момент успеваю выхватить из-за голенища сапога трофейный штык-нож — единственное уцелевшее оружие. Подлетевший ко мне фриц заученно колет в длинном выпаде. Тело рефлекторно изгибается назад, пропуская смертельно опасный клинок. Немец рывком дёргает ствол карабина назад, но я успеваю схватить левой рукой за цевьё маузера. Мощный рывок на себя — и правой с силой бью в горло. Излишняя длина немецкого штык-ножа сегодня обернулась достоинством — матёрый враг оседает с располосованным кадыком. Вокруг меня разворачивается жаркая рукопашная схватка. Боец с трофейным автоматом короткими очередями убивает двух фрицев. Чуть впереди сержант застрелил из нагана целящегося в него немца. Отступаю назад; прямо передо мной из проулка выскакивает фашист с ранцевым огнемётом. Но я успеваю правильно среагировать и тут же насаживаю его на штык, с разворота ударив в солнечное сплетение. Озверевший красноармеец ударами приклада разворачивает череп фрицу упавшему на колени. Но его камрад сражается до конца: хладнокровно застрелив из пистолета двух бойцов, он выхватывает нож и рубит горло орудовавшему прикладом противнику. В висках начинает стучать от ярости. Здоровенный фриц замечает меня, делает выпад ножом в живот, но я успеваю отскочить назад. Второй размашистый взмах — ныряю под немецкий клинок и на развороте рублю щёку. Крик немца больше похож на звериный рёв. Следующий прямой выпад, что должен был пригвоздить меня к стенке, встречаю ударом клинка сверху вниз по запястью, одновременно уходя в сторону. Скачок к врагу — и уже мой штык-нож пластает его горло. В меня целится ещё один гад. Выстрел звучит на секунду позже, чем я успеваю упасть на колено, но это мгновение спасает мне жизнь. И тут же фриц падает, отброшенный ударившей сзади очередью. Всё. Враги кончились. Уцелевшие бойцы, разгорячённые жаркой схваткой, тяжело дышат и, по всему видать, ещё охвачены горячкой боя. — Оружие собрать! Раненым оказать помощь! Вот я уже и не взводный, и даже уже не отделённый. Дела… Подняв пистолет-пулемёт почившего фельдфебеля, осторожно высовываюсь в проулок. Первое, что цепляет взгляд, — это чёрный провал в канале орудийного ствола, направленного в мою сторону. В очередной раз по коже начинают бегать огромные, размером с порядочную крысу, мурашки. Но через секунду я понимаю, что пушка-то родная, стрелявшая до того сорокапятка. И горстка укрывшихся за ней бойцов одета в до боли знакомую, защитного зелёного цвета форму. Свои! Глава 3 Ночь с 7-го на 8-е декабря 1941 года. Засосенская часть города. Временное расположение 326 артиллерийского полка.