Глава 4 8 декабря 1941 г. Засосенская часть города. Спуск к нижнему берегу реки Быстрая Сосна. Смирнов Алексей, рядовой 654-го стрелкового полка. Рота залегает метрах в двухстах от реки. Немцы простреливают всё её пространство с высокого берега; первые группы красноармейцев, попытавшихся с ходу прорваться через 100 метров довольно уже крепкого льда, практически в полном составе на льду и остались. — Пушки! Пушки нужны!! Без прикрытия артиллерии нам не прорваться, факт. Уже совсем старые, привезённые с Дальнего Востока пушки с деревянными колёсами, воевавшие, по слухам, ещё в русско-японскую, неплохо поддержали нас при штурме Красных казарм. Дивизионные трёхдюймовки раз за разом посылали свои снаряды в сторону огневых точек врага, заставляя замолкать одну за другой. Крепко помогли и орудия отремонтированного бронепоезда, прибывшего с утра на отбитую станцию. Немцы за казармы держались крепко — считай, готовая крепость с толстенными стенами, которые не возьмут и гаубичные снаряды. Имея значительное количественное преимущество в пулемётах, они долгое время не позволяли нашим даже приблизиться к опорному пункту. Но и когда пушкари под прикрытием огня бронепоезда смогли развернуть свои громоздкие трёхдюймовки, когда задавили большую часть пулемётов, — и тогда фрицы продолжали сражаться яростно и ожесточённо. Каждый этаж приходилось брать с тяжёлым боем и большими потерями с нашей стороны. Впрочем, правильную тактику боя в замкнутом пространстве мы усвоили крепко. Вначале в каждую комнату, в каждое помещение бросаем как минимум две-три гранаты под прикрытием винтовочных выстрелов; после взрывов туда же врываются бойцы с автоматами, а за ними уже оставшиеся стрелки. Пистолетов-пулемётов, правда, очень мало — и советских ППД, ППШ, и трофейных германских МП-38/40. Поэтому в каждом отделении только один, максимум два бойца с автоматическим оружием, рискующие больше всех. Я участвовал в жарком штурме казарм, где из-за постоянных взрывов и бьющих вблизи очередей люди на время глохли. Пару раз именно мои гранаты (фабричные елецкие самоделки) летели за угол к фрицам; рискованный момент — ведь враг в любую секунду может выскочить вперёд и застрелить тебя или проткнуть штыком. К слову, немцы также активно использовали свои гранаты: маленькие и круглые, похожие на гусиное яйцо, и «колотушки» с длинной деревянной ручкой, иногда одетые в сетчатые оборонительные «рубашки». Последние срабатывали с заметной задержкой, их удавалось отпихнуть от себя подальше; некоторые смельчаки умудрялись даже подхватить брошенную гранату и метнуть в ответ. Один раз бросив сразу две гранаты, немцы бросились в контратаку. Возглавлял их унтер, хладнокровно бьющий короткими очередями и в первые же секунды срезавший нашего автоматчика и ещё одного бойца. Под прикрытием его огня фрицы перебили бы нас в считанные секунды. Я это отчётливо понял, когда кровь прошитого автоматной очередью товарища брызнула мне на лицо. Всю свою жизнь я почитал себя трусом, и в тот миг я разомкнутой пружиной бросился вперёд не в порыве внезапно обретённой смелости, а ведомый диким, первобытным страхом. «Беги или бей». И я ударил, ударил примкнутым к винтовке штыком с такой силой, что пробил тело унтера насквозь, а после не смог вырвать винтовку из его тела. Как опытный и храбрый враг пропустил мою атаку — не знаю. Может, вначале не заметил из-за малого роста, может, мой бросок действительно получился очень быстрым. Очередь МП-40 ударила в мою сторону, но пули лишь обожгли висок. Гибель унтера стала переломным моментом схватки. Встрепенувшиеся красноармейцы с яростью бросились на врага, немецкий же наступательный порыв с гибелью командира заметно сник. Но всё же дрались они с отчаянностью обречённых. Я всё ещё бесполезно дёргал застрявшую трёхлинейку на себя, как в мою сторону бросился дюжий фриц с карабином наперевес. Его штык-нож был также примкнут, и я уже простился с жизнью, видя, как лезвие клинка неудержимо приближается к моему телу… Спас меня Сашка Щуров, сбив немца тяжёлым ударом приклада; он же и добил его, пришпилив к полу штыком. В узком пространстве коридора кипела отчаянная схватка. Люди остервенело били друг друга прикладами, кололи штыками, рубили сапёрными лопатками. На Сашку сбоку набросился фриц, сбил с ног; не помня себя уже от ярости, я кинулся на немца, занёсшего винтовку с примкнутым штыком для удара. Хоть я и вешу всего 50 килограммов, но с короткого разбега сумел опрокинуть фрица; уже на полу я вцепился худыми, слабыми пальцами в его горло. Но крепкий немец без труда освободился, в тисках своих мощных клешней сдавив мои руки так, что пальцы невольно разжались. Тут же меня оглушил чудовищный удар головы, укрытой добротной немецкой каской. Лёжа на полу и ничего не соображая, я почувствовал, как теперь уже моё горло сдавили мощные руки врага. Там бы я и кончился, но всё тот же Сашка снова меня спас, с силой ударив ложем приклада в шею врага. Даже сквозь глухоту я услышал противный хруст; хватка противника тут же ослабла. …Бой за казармы растянулся чуть ли не на сутки, но сегодня к полудню мы полностью освободили их от врага. Многие бойцы и командиры проявили себя в этом бою с лучшей стороны. Более уверенно и даже умело действовал я, вчерашний трус, не способный даже толком прицелиться! Но в этом бою сумел взять на штык цельного унтера с автоматом, спас выручившего меня товарища. У соседей из 507-го отличился политрук Пивоваров, что с горсткой бойцов сумел забраться к не неподавленным артиллерией пулемётам и забросать их гранатами. Хорошо врезал по отступавшим из казарм фрицам пулемётчик-татарин; я случайно услышал, как его подбадривали товарищи: — Жарь их, Карим, круши гадов! — Давай, Куразбаев, покажи немцам небо с овчинку! …Но сейчас удачный штурм казарм остался позади. Фрицы сумели отступить на соседний берег и к тому же взорвали мосты. А с той стороны реки в нашу сторону жарят десятки пулемётов, огрызаются пушки, а сверху с противным свистом падают мины, находящие то одну, то другую цель. Но это ещё ничего, «говорят» не такие и многочисленные 80-ки, бьющие с большой дистанцией и не великой точностью. А вот когда пойдём через реку, нас метров с 500 завалят целым ливнем мин-«огурцов» мелкие 50-ки… Я хорошо знаю возможности вражеского оружия благодаря бывшему взводному, Игорю Дюкову. Он в своё время пытался воспитать из меня бойца, и, хотя я сам в себя никогда не верил, лейтенант считал, что шансы у меня есть. Не находя мужества в себе достойно отвечать сослуживцам, часто подтрунивающих надо мной, я всё же старался впитывать в себя знания, что давал технически грамотный лейтенант. К слову, некоторые изменения во мне всё же произошли в бою за Олыпанец. Ошарашенный гибелью Копытина, я вообще ничего не соображал, перед глазами стояло окровавленное, изуродованное вражеской очередью лицо товарища. Я не помню, как мне поручили вытащить раненого лейтенанта. Слава Богу, на нас никто не охотился, так что я смог без особых сложностей передать его санитарам. На прощание взводный развернулся ко мне и с одобряющей улыбкой произнёс: — Я верю в тебя, Алексей. Ты хороший боец, ты мне жизнь спас. «Я верю в тебя, Алексей». Всю свою жизнь я так не разу и не дождался этих слов от своих родных. Седьмой по счёту в семье ребёнок, родившийся недоношенным, маленький и болезненный с детства, я действительно не подавал каких-либо особых надежд родителям, а сверстники зачастую вытирали об меня ноги. Если была нужна жертва, не способная дать сдачи, искали Смирнова. Отец и мать, чудом сводившие концы с концами в условиях голодающей деревни, просто не могли серьёзно заняться моим воспитанием, научить защищать себя, давать сдачи. В итоге я никогда в себя не верил, никогда. Потому что никто вокруг не верил… Кроме технически грамотного лейтенанта, искренне желающего сделать из меня настоящего бойца. Так что теперь, зло сузив глаза, я выцеливаю вспышки вражеских пулемётов да жду команды ротного. Той самой, что пошлёт нас вперёд, на лёд — под вражеские пули и мины… — «Порт-артуровки» катят! Так называют свои орудия сами артиллеристы из 326-го. Ещё одна дань памяти русско-японской… Ничего, что старые, пушкари содят из них крепко. Между тем, немцы также засекают подход нашей артиллерии. В начале на орудийные расчёты начинают сыпаться мины батальонных «самоваров» (калибр 80 мм). Я уже отметил, что их не так много, к тому же точность на большой дистанции посредственная. Однако лёгкие мины лишь обозначают цель: по нашим позициям открывает огонь немецкая гаубичная артиллерия. Выглядит это так: дикий вой тяжёлого летящего снаряда, чудовищный грохот, от которого закладывает уши, а затем тебя подбрасывает над землёй где-то на 10 сантиметров. И так после каждого снаряда… На моих глазах точно накрывает одно из наших орудий. Уцелело только оторванное деревянное колесо, отброшенное в сторону взрывной волной; от расчёта остались лишь куски мяса в изорванных тряпках. Есть потери и среди пехоты. …Немцы раздавили бы полк и батареи поддержки ударами тяжёлой артиллерии, но через наши головы в сторону врага полетели уже свои, советские «чемоданы». Я как-то раз поинтересовался у обедавших рядом артиллеристов, какой калибр в гаубичном дивизионе. Оказалось — 152 мм, Д-20. Это против 105 у большинства немецких дивизионных орудий. Так-то. Нащупали наши пушкари противника или нет, но обстрел с вражеской стороны прекратился. Уцелевшие под огнём артиллеристы выкатили свои «порт-артуровки» на прямую наводку и открыли огонь по всполохам пулемётов и лёгкий орудий на соседнем берегу. Вскоре к ним присоединились немногочисленные батальонные миномёты и уцелевшие в боях станковые «максимы». Последние ударили особенно эффективно — благодаря водяному охлаждению и тяжёлым станкам, пулемёты открыли довольно точный, а главное, практически непрерывный огонь по врагу. Ну, вроде как всё… На высоком берегу Сосны один за одним замолкают вражеские огневые точки. Кажется, пора. — Рота!!! За Родину! ЗА СТАЛИНА!!! УРРА-А-А-А!!! Подхватив общий яростно-безумный крик, я бросаюсь вперёд в первых рядах атакующей цепи… Лёгкие миномёты и скрытые пулемёты ударили, как только мы уже миновали полреки. Господи, как их много… Бьют и спереди, и с обоих боков, ровными трассами словно косой высекая бегущих впереди бойцов. Одновременно на лёд обрушиваются десятки лёгких мин, взрывающихся лишь касаясь поверхности замёрзшей реки. Где паше прикрытие?! За спиной вновь слышатся тяжёлые разрывы гаубичных снарядов, на позициях же пулемётчиков заплясали фонтаны разрывов средних мин, ударивших на этот раз значительно точнее. Ловушка… Рядом падают то один, то другой боец, пробитые осколками и пулями. Но я продолжаю бежать вперёд, держась за Сашкиной спин… Я бегу. Я всё ещё бегу. Но почему-то медленно, словно упёрся в какую-то влажную стенку. Она серая и холодная, хотя кое-где на ней виднеется и нечто красное… Его почему-то становится всё больше, прямо перед моим лицом… Странно, что одновременно с этим в районе живота и ног будто разливается что-то горячее. Странно… Центральная часть города. Высокий берег реки Быстрая Сосна. Щуров Александр, рядовой 654-го стрелкового полка. Через реку нас прорвалось семеро. Семь человек из роты — остальные или погибли, или ранены, или откатились назад. Ротного на моих глазах прошила пулемётная очередь; Лёшку Смирнова, невзрачного парня, что выручил сегодня в бою всё отделение, а после спас конкретно меня, опрокинула ударившая слева мина. Несильный, казалось бы, взрыв — а меня сбило с ног, с силой толкнув вперёд. Уже лёжа на льду, я увидел тело товарища и лужу крови, стремительно разливающейся под Лёшкой… А я, словив пару мелких осколков, вырвался на противоположный берег. Вражеский берег. Если бы не подобранный в казармах наш советский ППД, массивный, с толстым деревянным прикладом и ёмким диском на 71 патрон, тут бы моя история и закончилась. Но, вовремя свалившись в снег, я выпустил весь диск по бьющему в мою сторону вражескому пулемёту. Сгоряча саданул длинной очередью, неточной, рассеивающейся. Может, кого и зацепил, может, и нет, но главное — я всё-таки сбил фрицам прицел, чем воспользовались уцелевшие рядом бойцы. Ведомые одним из взводных, горячим, решительным лейтенантом, человек десять красноармейцев одним рывком добежали последние метры ледового покрова реки. С ходу вступив в бой, первым делом бойцы забросали трофейными гранатами вражеское пулемётное гнездо; одна из колотушек точно влетела в окно, уничтожив расчёт. Ещё несколько мгновений мы выиграли, с ходу бросившись вперёд, рискуя словить точную очередь от бьющих с флангов МГ. Пронесло, хотя двух бойцов срезало, когда мы занимали стоящий ближе к реке дом, в котором размещались немецкие пулемётчики. К сожалению, пулемёт повредило осколками; зато нам достались пара карабинов, винтовочных патронов в достатке и ящик гранат-«колотушек». Живём! — Четверо к окнам, остальные во двор, держать подступы! Укройтесь получше, огонь раньше времени не отрывать. Лучше уж фрицев поближе подпустить и ударить гранатами. Боец! Это он ко мне. — Сколько патронов к ППД? — Да на полдиска.