– Она передумает. – Вы так считаете? – Да. Ей придется. Гермиона – романтик, но она прекрасно понимает, как устроен мир. Глубоко в душе она знает, что не может выйти за мистера Эдмондса. Что это просто неосуществимо. Родители откажутся от нее или по крайней мере пригрозят ей, а она не из тех, кто готов идти на риск. – Если она действительно любит, – негромко проговорил мистер Бриджертон, – то вполне могла бы и пойти. Люси застыла. В его голосе было что-то жесткое, властное. И от этого у нее по спине побежали мурашки, ее буквально пригвоздило к месту. Но она должна была задать вопрос: должна, и все, – ей важно было узнать. – А вы? – прошептала она. – Вы рискнули бы всем? Мистер Бриджертон не пошевелился, но в его глазах вспыхнул огонь. И он ни секунды не колебался: – Рискнул бы. У Люси приоткрылись губы. От удивления? От благоговейного восторга? Или от чего-то другого? – А вы? – спросил мистер Бриджертон. – Я… я не знаю, – помотала головой Люси. У нее вдруг возникло странное ощущение, будто она совсем не знает себя. Ведь, по сути, это был простой вопрос. Был бы простым несколько дней назад. Тогда она ответила бы: «Естественно, нет», – и добавила бы, что слишком практична для подобной чепухи. А еще она наверняка заявила бы, что такой любви не существует. Однако что-то изменилось, и она не понимала, что именно. Что-то сдвинулось у нее внутри и лишило ее душевного равновесия, наполнило неопределенностью. – Я не знаю, – повторила она. – Вероятно, это зависело бы от многого. – От чего? – Его голос зазвучал тише. Он звучал до невозможности тихо, но Люси слышала каждое слово. – От… – Она не знала. Ну откуда ей знать, от чего это может зависеть? Ей вдруг показалось, что она заблудилась, что земля ушла из-под ног, что… что… и неожиданно слова нашлись, легко сорвались с ее губ: – От любви, наверное. – От любви? – Да. Боже, до чего же трудный разговор! Неужели люди действительно обсуждают подобные вещи? И есть ли хоть какие-то ответы на эти вопросы? У Люси неожиданно сдавило горло, и она почувствовала себя страшно одинокой в своем незнании. Он знает, Гермиона знает, все поэты утверждают, что знают. Такое впечатление, что она – единственная на свете пропащая душа, единственный человек, который не понимает, что такое любовь, который сомневается в ее существовании или, если она существует, в том, что придет именно к нему. – От того, как она влияет, – наконец нарушила тишину Люси (просто потому, что не знала, что еще сказать). – От того, как влияет любовь. На человека. Его глаза встретились с ее глазами. – Вы думаете, есть варианты? Люси не ожидала нового вопроса. Она еще размышляла над предыдущим. – Того, как влияет любовь? – уточнил мистер Бриджертон. – Вы думаете, на разных людей любовь влияет по-разному? Люси не знала, что ответить. – А вы? Если вы полюбите кого-то искренне и глубоко, разве для вас она не будет значить… все? Мистер Бриджертон отвернулся и сделал несколько шагов к окну. – Она поглотит вас, – сказал он. – А разве может быть иначе? Люси таращилась ему в спину, зачарованная красотой его плеч, ширину которых подчеркивал мастерки сшитый фрак. Как это ни странно, но она никак не могла отвести взгляд от той точки, где его волосы касались воротника. Она едва не подпрыгнула, когда он повернулся. – И у вас не будет ни малейшего сомнения. – Его голос звучал глухо и напряженно, был наполнен силой его веры. – Вы все сразу поймете. Вы почувствуете себя так, будто все ваши мечты осуществились. А потом вам станет еще лучше. Он сделал шаг в ее сторону. Потом еще один. И еще один. И еще. И сказал: – Вот так, думаю, чувствует себя тот, кто любит. В этот момент Люси поняла, что ей не суждено испытать это чувство. Если она существует – если любовь существует в том виде, как ее описал Грегори Бриджертон, – то ее она не ждет. Ей было трудно представить такой вихрь эмоций. И вряд ли он ей понравился бы. Вот это она знала наверняка. Ей совсем не хотелось быть подхваченной этой стихией и оказаться во власти чего-то, что ей неподвластно. Ей не хотелось страдать. Ей не хотелось испытывать отчаяние. И если ради этого нужно отказаться от блаженства и восторга – что ж, пусть будет так. Важность размышлений заставила Люси затаить дыхание. Наконец она посмотрела на мистера Бриджертона. – Это уж слишком, – услышала она собственный голос. – Это было бы слишком. Я бы… Я бы… Он медленно покачал головой. – У вас не останется выбора. Это будет вне вашей власти. Это просто… случится… У Люси от удивления приоткрылись губы. – Она так и сказала. – Кто? Когда Люси заговорила, ее голос зазвучал до странного беспристрастно, как будто не она произносила слова, а они сами истекали из ее памяти. – Гермиона, – ответила она. – Именно это Гермиона сказала о мистере Эдмондсе. Губы мистера Бриджертона сжались, а уголки рта опустились. – Действительно? Люси кивнула. – Почти дословно. Она сказала, что это с ней просто случилось. В одно мгновение. – Она именно так и сказала? Его голос казался безжизненным, как эхо. И действительно, ему просто больше ничего не оставалось – только шептать глупые вопросы, искать подтверждения, надеяться на то, что ослышался и что она сейчас даст ему совершенно другой ответ. Но, естественно, другого ответа она не дала. Грегори ощутил пустоту в груди, горло сдавил спазм. Это было совсем не то, что он хотел услышать, напротив: это было именно то, чего он слышать совсем не хотел. Она подняла голову, и ее глаза, серые в ночном полумраке, встретились с его глазами. И вдруг ему показалось, что он отлично понимает ее, знает, что она сейчас скажет и какое у нее будет выражение лица, когда она это скажет. Это было странное ощущение, пугающее и, что самое главное, опечаливающее, потому что все это касалось не высокочтимой мисс Уотсон, а леди Люсинды Абернети. И она не являлась той самой женщиной, с которой он намеревался прожить до конца дней. Она довольна красива, очень умна и более чем привлекательна. Но Люси Абернети не для него. Грегори едва не расхохотался. Насколько было бы проще, если бы его сердце при первой встрече потянулось к ней. Пусть она практически обручена, но не влюблена же. В этом Грегори не сомневался. А Гермиона Уотсон… – Что она сказала? – спросил он, страшась ответа. Леди Люсинда склонила голову набок. У нее был озадаченный вид. – Она сказала, что даже не видела его лица. Только затылок… «Только затылок». – …а потом он повернулся, и для нее зазвучала музыка, и у нее в голове билась только одна мысль… «Я погиб». – …«Я погибла». Вот что она мне сказала. – Люси с любопытством взглянула на мистера Бриджертона. – Вы представляете? Она погибла! Надо же. Просто в голове не укладывается. А у него укладывалось. Отлично укладывалось. Все было ясно. Грегори посмотрел на леди Люсинду и увидел, что она наблюдает за ним. Она все еще выглядела озадаченной, и озабоченной, и немного смущенной, когда спросила: – Вам не кажется это странным? – Кажется. Произнесено было лишь одно слово, но в нем заключалась вся боль души. Потому что это действительно было странно. И резало как ножом. Ведь предполагалось, что такие чувства она будет испытывать только к нему, больше ни к кому.