— Погоди! Что по поводу Елизаветы Романовой? — Елизаветы кого? Ну да. А нет на нее ничего: жалоб на нее не имеется, сама тут не проживает, а главное — никто ее не знает и не помнит. Одна бабка сказала, что была тут семья вроде как Романовы. А может, и не Романовы, потому что давно это было… Потом чего-то у них завертелось… И у всей страны завертелось… По рассказам бабки, сам понимаешь, выводов делать нельзя, но там кто-то кому-то задолжал, и был серьезный наезд на семью… А семья: бабушка, мамаша и внучка… — Теперь уже, конечно, не доказать, сам он отравился или его убили, — прозвучал за спиной Францева голос Кудеярова. — Кого еще убили? — тихо спросил в трубке голос участкового Романова. — Джека Лондона, — ответил Николай. — На твоем участке? — Бог миловал, — удивился такому вопросу Францев. — Пронесло, значит, — поддержал его коллега. — Тогда я продолжаю. Этому дому больше сорока лет. Жильцы почти во всех квартирах менялись. Но одна бабка… ну, я уже говорил. Короче говоря, это лет двадцать назад было. Муж с женой развелся, ушел, а потом продал свою долю в собственности квартиры. Ну и, как водится, стали приезжать новые жильцы… До драк доходило. Мог бы, конечно, поднять все факты, найти свидетелей. Отыскать прежних участковых. — Не надо, — попросил Николай, — я просто так справки наводил. У меня просто привычка такая — проверять каждого нового человека на своем участке. — Это ты правильно делаешь, — одобрил капитан Романов. — Но я теперь о главном. По твоей просьбе, значит. А то на какие-то отвлеченные темы говорим… Францев чуть не выругался: это ему позвонил участковый с Васильевского, который теперь и обвиняет неизвестно кого, что они разговаривают на отвлеченные темы. — …Короче, — продолжил коллега, — я проверил эту дамочку через паспортный стол. Гражданка Романова не зарегистрирована по данному адресу. То есть она была, но ее новые хозяева выписали по причине того, что она отсутствовала долго. Хотя они могли ее и так… Не в этом дело. Просто по базе получается, что вроде зарегистрирована, а на самом деле нет. — Разве такое бывает? — Выходит, бывает. Просто в базу не занесли в свое время: это ведь когда было! Ее ведь когда-то выписали, в новом месте она не зарегистрировалась. А в старом какая-то путаница… Так что ты проверь, та ли это гражданка. Может, по липовому паспорту живет непонятно кто, а сама в розыске находится. Проверь! Городской участковый на этом закончил, и Францев не стал перезванивать: зачем отвлекать человека, если он сейчас отмечает праздник? Николай вернулся в гостиную, но за стол не опустился, вышел в прихожую и, увидев, что к нему спешит жена, сказал ей: — Пройдусь немного. Посмотрю, как там и что. Минут пятнадцать посидите без меня: ты уж займи гостей. — Там и без меня Карсавин всех занимает. Лена обняла и поцеловала мужа. Глава четырнадцатая Он вышел на дорогу и направился в сторону дома Дробышева. Хотя это был уже не дом Дробышева, а непонятно чей. И теперь жила в нем непонятно кто. То ли гражданская жена Эдуарда, то ли просто сожительница, уверяющая, что она была невестой убитого бизнесмена. Но личность ее надо проверить в любом случае и выяснить, почему она живет по фальшивой регистрации. Дорога повернула, и почти сразу он увидел Елизавету, которая вела на поводке собачку. Францев поравнялся с ней и поинтересовался, почему она не гуляет с коллективом: ведь в поселке уже традиция — по вечерам владелицы собак выводят своих питомцев все вместе. — Как-то мне не по себе с ними, или им со мной, — объяснила девушка. И спросила: — А вы куда идете? — Просто обхожу территорию, — соврал он, — так полагается. Не возражаете, если мы вместе пойдем? Елизавета пожала плечами. — Следователи больше не приезжали? — поинтересовался Николай. Девушка молча покачала головой. — А вы сами ничего больше не вспомнили? — Нет. — Какая хорошая собачка, — перевел разговор на другую тему участковый, — даже не верится, что она может кого-то укусить. — Она очень добрая, но когда живешь на улице, поневоле становишься злой. Ведь ей надо было и пропитание себе добывать, и бороться за жизнь… — Я тоже в детстве мечтал завести себе овчарку, дрессировать ее, чтобы потом вместе пойти в пограничные войска. Но отец погиб, да и мне уже не до собаки было: школа, спортивная секция, а еще я на почте работал, газеты и письма разносил. А сейчас завел бы овчарку. Вот сын подрастет немного, и тогда точно возьмем с Леной щенка. — Хорошее дело, — одобрила Романова. — Да-а, — вспомнил Францев, — а что это у вас в паспорте просроченная регистрация? — В каком смысле? — удивилась Елизавета. — По указанному в вашем паспорте адресу вы не зарегистрированы. — А я и не знала. Просто это была наша квартира. Потом мы ее продали. Новой не приобрели. Я, мама и бабушка мыкались по съемным квартирам и комнатам. А там как зарегистрируешься? — Можно было у родственников или у друзей. — Если они есть, — согласила девушка. — А у нас не было никого. Да и время такое было, когда каждый за себя. А сейчас я хотела здесь зарегистрироваться… То есть мы с Эдиком этого хотели, но все недосуг было съездить в паспортный стол. Кто же знал, что с Эдиком такое несчастье случится? — Это не несчастье, это преступление, — уточнил Николай. — Кстати, не подумали о том, кто мог его совершить? — Даже не представляю, Эдуард считал, что у него не было врагов. Я даже думаю, что его перепутали с кем-то. А может, какой-нибудь маньяк на него напал? — Убийца ударил его сзади, то есть находился в салоне его автомобиля, куда Дробышев его запустил. — Может, убийца сам заскочил туда? — Невозможно, потому что у «Нивы» две двери: вы же прекрасно это знаете. — Ну да, — согласилась Елизавета. — А с кем у него в поселке были неприязненные отношения? — Так вы уже спрашивали об этом. Все об этом спрашивают. Устала говорить, что со всеми были нормальные отношения. — А с вашим соседом Диденко? — Так Диденко здесь бывает редко теперь. Он никого видеть не хочет: обвиняет всех в том, что никто не вступился за его жену, которую посадили за убийство. — Никто ее не сажал. Она находится в следственном изоляторе, и если суд признает ее невиновной, в чем я сомневаюсь, то ее выпустят. — Диденко утверждает, что ее непременно выпустят, и тогда они засудят всех, кто ее ложно обвинил. — То есть меня, — догадался Францев. — Пускай так думает. Кстати, он и Эдуарда не очень-то привечал, был за что-то на него обижен. Но Дробышев все же встречался с ним. — Эдик сходил к нему с бутылкой, и они посидели и поговорили. Диденко сказал, что его жена не имеет никакого отношения к убийству той девушки, в доме которой мы сейчас живем. То есть жили вместе с Эдуардом. И она показала на дом, к которому они уже подошли. — Какие у вас сейчас планы? — поинтересовался Николай. Девушка молча пожала плечами и отвернулась. Францев вернулся домой, где по-прежнему за столом сидел Карсавин и разглагольствовал. — …одному, конечно, плохо. Не скучно, а просто плохо. Не поговорить… Хотя что такое разговор? Разговор — это обмен мыслями, мнениями. Мне в этом плане лучше, чем некоторым, потому что я свои мысли на бумагу выкладываю с тупой уверенностью, что кому-то это надо, что кто-то будет читать мои книги. А вот мой литературный агент говорит, что их почти никто не покупает сейчас. Нынешняя молодежь вообще читать не хочет. — Зря вы так, — попыталась успокоить его Нина. — Когда мы организовали ваш творческий вечер в Доме культуры, половина зала была забита молодыми людьми. — Половина зала забита? — усмехнулся писатель. — А вторая половина была не очень забита. Ладно, мой вечер еще не показатель моей полезности для общества. Вот сейчас весь день по всем каналам говорят об убийстве чиновника из мэрии. Если бы меня убили, то, может быть, сказали, а может быть, и нет — не такая уж важная новость. — Прекратите! — не выдержала Нина. — Но меня не убили, потому что писателя Карсавина не за что убивать — я не Пушкин, не Лермонтов и даже не Булгаков, на которого писали доносы литературные критики с призывом применить к литературному отщепенцу высшую меру социальной справедливости… — Было такое? — не поверил Кудеяров. — Было, — кивнул Иван Андреевич, — а потом все те же критики писали коллективные письма с осуждением сталинской тирании. А Сталин в свое время хотел отправить автора «Белой гвардии» на остров Капри, чтобы он там лечился от туберкулеза. А на Капри на даче Горького в это время блаженствовали Новиков-Прибой и Паустовский, у которых не было никакой чахотки… Карсавин потянулся к бутылке «Хеннесси». — Может, вам хватит? — робко сказала Нина. Писатель задумался, потом посмотрел на вошедшего в гостиную Францева и кивнул.