Усилием воли Джиллиан взяла себя в руки. Она поймала себя на том, что вот уже несколько минут смотрит на ставни, не видя их. Джиллиан слушала голос Тары, который звучал у нее в голове и несколько часов спустя. Она не могла оправиться от ужаса, несмотря ни на что. Тара побывала в аду, но вспоминала об этом без слез, даже с иронией. Джиллиан заставила себя вспомнить о собственном аде. У нее еще будет время обдумать историю Тары. Не сейчас. Итак, ставни. Две доски, прикрепленные петлями к окнам – по две петли с каждой стороны. Петли закреплены болтами, ввинченными в дерево. В свете фонарика Джиллиан увидела, что ржавчина сильно повредила болты. Она попробовала вставить кончик ключа от квартиры Тары в один из винтовых пазов, но винт не сдвинулся с места. Ключ то и дело соскальзывал, а винты так заржавели, что, вероятно, их не получилось бы выкрутить и при помощи более подходящих для этого инструментов. Сами доски показались Джиллиан очень толстыми и плотно соединенными между собой. Взломать замок между ними казалось немыслимым. Джиллиан осмотрела конструкцию на предмет слабых мест. Похоже, дерево не знало краски и за десятилетия приобрело пепельный цвет. Взгляд уцепился за железную петлю, которой створка крепилась к оконной раме. Вокруг петли древесина имела другой цвет, волокна были не серо-пепельными, а зеленоватыми, местами даже черными. Джиллиан ощупала древесину пальцами. Она оказалась мягче, чем в других местах. Остроконечный ключ от квартиры Тары вошел в нее, не встретив ощутимого сопротивления. Сразу дыхание участилось. Черные волокна вылезали и вокруг других петель, где Джиллиан тыкала ключом. Там рама прогнила. Похоже, ржавеющие болты со временем заразили и прилегающие к ним участки древесины, изменив ее структуру и цвет. Джиллиан сжала руки в кулаки и изо всех сил ударила по ставням. Эта гниль должна была поддаться! Но она устояла. Джиллиан опустила руки и чуть слышно вздохнула. Все-таки одних ее мускульных сил было недостаточно. Мне нужен молоток. Желание из разряда неосуществимых. В хижине не было даже столовых приборов, не говоря о слесарных инструментах. Она хорошо осмотрела все. Итак, придется без молотка. Чем его можно заменить? Что-то вроде тарана, которым можно было бы колотить по заплесневелому дереву, пока оно не треснет. Джиллиан еще раз осветила помещение карманным фонариком. Стол. Точнее, ножки стола. Если получится выломать хотя бы одну… Она отложила фонарик, наклонила стол, а потом перевернула его, поставив на столешницу. Осмотрела деревянные ножки. Они были прикручены к столешнице болтами и по краям приклеены к дощечкам. Если удастся соскрести клей с дощечек, это будет шагом вперед. Одни винты не могут оказать непреодолимого сопротивления. Достаточно будет как следует подергать ножку… Страх и отчаяние охватили Джиллиан. Шанс представлялся мизерным, но она взяла себя в руки и, миллиметр за миллиметром, принялась отслаивать клей из щели между дощечкой и ножкой стола. 9 Джон вел машину, а Самсон сидел рядом с книгой Ангуса Шермана. Снаружи совсем стемнело, но послеобеденный пятничный траффик, еще час тому назад забаррикадировавший все выезды из Манчестера, шел на спад. Не считая нескольких задержек на светофорах – которые в таких случаях всегда горят красным – и промедления из-за маневрировавшего на дороге грузовика, продвигались довольно быстро. Поначалу Джон громко ворчал из-за вынужденных остановок. Она знал, что идет гонка со временем, в которой любая потерянная минута может стоить человеку жизни. Но в конце концов и он успокоился. Что толку бить кулаком по рулю или ругаться с водителем впереди идущей машины, которая плетется, как улитка, в поисках места для парковки? Это только поднимет уровень адреналина в крови, что, помимо прочего, увеличит вероятность ошибки. Самсон, в отличие от Джона, оставался внешне невозмутим и пристально вглядывался в карту. Водил указательным пальцем по линии дороги и объявлял, когда нужно свернуть. – Думаю, здесь надо повернуть направо. А здесь… как мне кажется, второй поворот на кольцевой развязке. – Вам кажется или это точно? – раздражался Джон. С некоторых пор неуверенность Самсона действовала ему на нервы. Но, покосившись на своего незадачливого товарища и увидев, что тот, похоже, вот-вот готов разразиться слезами, Джон призвал себя к порядку. Нервный срыв им сейчас ни к чему. В конце концов, это несправедливо. Самсон проделал хорошую работу, разыскав Ангуса Шермана. Он таков, каков есть. Вечные сомнения, внешне выражаемые формулировками вроде «может быть», «как мне кажется» и «если я не ошибаюсь», – часть его натуры. Они миновали последние пригороды к югу от Манчестера. Потянулись блочные дома. Торговый квартал. Футбольное поле. «Макдоналдс». Потом огни города остались позади. Теперь вокруг горели только фары других машин. – Мы на Эм-шестьдесят, – пояснил Самсон. – Это кольцевая трасса, опоясывающая Манчестер. Нам нужно спуститься возле Стокпорта, потом выехать на скоростную автомагистраль, которая ведет в Пик-Дистрикт. – Самсон хотел добавить «я думаю», но проглотил обычную для него фразу в последнюю секунду. – По ней нам предстоит проехать… около пяти миль. – Ясно, – кивнул Джон. – Но в действительности все несколько сложнее, Самсон. Не любая дорога на Дистрикт нам подходит, а только та, которая, по мнению мистера Шермана, приведет нас к хижине. В существовании которой, кстати, мистер Шерман не вполне уверен. – Понимаю, – вздохнул Самсон. – Надеюсь, мы не опоздаем. Они съехали на скоростную автомагистраль, где было совсем мало машин, и затормозили возле туристической автостоянки с рекламой пеших прогулок по Пик-Дистрикт. Заметили знак, указывающий путь к болотам. Джон ни в чем не был уверен, но опасался, что скоростная трасса заведет их слишком далеко на юг. «Пик-Дистрикт» – это звучало так безобидно… Сразу представлялось нечто вроде городского парка с расчищенными тропинками. В действительности их ждали многие мили занесенных снегом равнин, возвышенностей и замерзших болот. Если особенно не повезет, они могут сутками петлять по Дистрикту и ни на дюйм не приблизятся к хижине. Так или иначе, нужно найти отходящую от дороги тропинку, причем ту самую. Как и ожидалось, там никого не было, кроме них. Джон остановил машину, включил внутренний свет и взял у Самсона книгу мистера Шермана. – С большой долей вероятности, это она, – он показал на отходящую от дороги тропинку через поля. – Вот, на карте… Можно надеяться, во всяком случае, что это она. Тропинка оказалась узкой, но расчищенной от снега и вела от места, где они припарковали машину, в небольшой лесок, переходящий в абсолютно голую равнину по обеим сторонам – ничего, кроме снега, насколько хватало глаз. Впрочем, в темноте снег был их спасением, так как давал возможность хоть как-то сориентироваться. Джон уже понял, что обнаружить хижину, стоящую на краю какой-то лесной тропинки, невозможно. Если б Джиллиан и Тара могли подъехать к ней на машине, поиски можно было прекратить. Но из-за обилия снега они должны были оставить машину где-то на обочине расчищенной дороги, и от этого стог сена, в котором искали иголку Джон с Самсоном, становился несколько меньше. Или иголка крупнее. Так или иначе, где-то должен быть припаркован «Ягуар». Джон держался за него, как за спасительную соломинку, углубляясь с Самсоном в морозную зимнюю ночь. Мы идем, Джиллиан! Держись, дорогая! Лишь встретив удивленный взгляд Самсона, Джон понял, что произнес эти слова вслух. 10 Она заперла машину изнутри, легла на заднее сиденье и накрылась теплым одеялом, которое вытащила из багажника. Несмотря на зимние брюки, пуховик, а теперь еще и одеяло, согреться не получалось. Тара согнула ноги, так что колени чуть ли не упирались в подбородок, обхватила их обеими руками, но так и не смогла совладать с дрожью, сотрясавшей все тело. Ей казалось, вместе с ней трясется вся машина. Представив, как это выглядит со стороны, Тара ухмыльнулась. Но веселье длилось не более нескольких мгновений. Слишком пугала Тару ситуация, в которой она оказалась. Она все время сомневалась в том, что поступает правильно. Возможно, имело смысл идти прямо, в сторону Манчестера, где рано или поздно она бы встретила людей – небольшую ферму, снегоуборочную машину, даже туристов или лыжников. Но это не могло произойти раньше следующего утра, то есть в лучшем случае спустя десять-двенадцать часов, которых Тара точно не пережила бы. Она слишком обессилела. Ноги болели, тело безмолвно кричало, требуя сна. Слишком велика была опасность рухнуть в сугроб, чтобы отдохнуть хотя бы несколько секунд. Если б она заснула, все было бы кончено. Она никогда не проснулась бы. Поэтому решение набраться сил в машине, с тем чтобы утром тронуться в путь, выглядело вполне разумным. Но Тара не ожидала, что в замкнутом пространстве «Ягуара» будет так холодно. В любом случае она могла сохранить тепло своего тела, упаковав его в «чехол» из обивки сиденья и одеяла. Что, вне сомнения, повышало шансы дожить до утра. О большем в тот момент Тара не думала. Идею вернуться в хижину за ключами она отбросила почти сразу. Очевидно, это было то, на что рассчитывала Джиллиан, когда забирала с печки эти чертовы ключи, – потому что ни для чего другого они ей пригодиться не могли. И это означало, что Джиллиан встретит Тару во всеоружии – ящик от комода или что-то в этом роде вполне подойдет для удара по голове. Таре ни к чему было так рисковать. Она не могла представить себе, как Джиллиан смогла бы выбраться из хижины. Но Таре пришлось повидать много такого, что до того казалось невозможным, поэтому, устроившись на заднем сиденье, она взяла в руку нож, а пистолет засунула под коврик. Спать с прижатым к телу заряженным «стволом» представлялось слишком опасным. Покопавшись еще в багажнике, Тара наткнулась на кусок проволоки, какую используют обычно в саду, сделала петлю и взяла в другую руку. Она опасалась уснуть слишком глубоко, но в результате обнаружила, что вовсе не может сомкнуть глаз. Вихрь мыслей в голове не стихал, несмотря на усталость, и мешал расслабиться. Она рассказала Джиллиан, этой изнеженной дочери любящих, чрезмерно заботливых родителей, ничего не знавшей о настоящих трагедиях этой жизни, все о Теде Рослине и о кровавом пути, на который ступила Тара в попытке обрести душевный покой. И вот теперь внутри все содрогалось, как будто сердце стучало в голове. Перед глазами возникали образы, которые Тара предпочла бы не видеть. Она попыталась отогнать их, чтобы составить четкий план того, что надо будет сделать по возвращении в Лондон. В офисе ждало много работы. На следующий вторник назначено важное судебное заседание, а еще через неделю – встреча, и к ней нужно пересмотреть кучу документов, которых Тара уже боялась. Кроме того, нужно найти время, чтобы снова увидеть Лайзу. Та слишком долго пробыла в одиночестве. От мужа как будто освободилась, но тут возникла другая опасность – тоска по ребенку. Одиночество – и никаких перспектив, вот чем грозит обернуться ее жизнь… «Она должна заявить на мужа», – подумала Тара. Она часто представляла себе, как предъявит обвинение Логану Стэнфорду. Это доставит ей невероятное удовольствие. Но Тара должна быть уверена, что Лайза ее поддержит. Она знала этот тип женщин, их не поймешь. Тара рассказала Джиллиан о своей первой встрече с Лайзой в туалете отеля, где праздновали юбилей коллеги-юриста. Рука судьбы – она вошла в туалет именно в тот момент, когда жена Благотворителя Стэнфорда пыталась замазать синяк под глазом. Тара не верила в совпадения и сразу поняла, что происходит. Для этого ей не нужно было видеть лицо Лайзы. Жертвы насилия узнаю́т друг друга даже в отсутствие внешних телесных повреждений. По особой ауре, что ли… Насилие, которое они пережили, окутывает их словно невидимым давящим плащом. – Но почему ты сразу не начала расследование против него? – спросила Джиллиан. Тара была готова простить ей этот вопрос. В конце концов, откуда ей знать? – Это она должна уложить его на лопатки, а не я, – ответила Тара. – Уничтожить, в полном сознании своей силы. Только так она сможет вернуться к жизни. Боже мой, как только Тара ее не убеждала… «Заяви на него! Посади за решетку. Покончи с этим. Отплати! Покажи, что он не на ту напал». Но Лайза оказалась классической жертвой – безвольной и неспособной принять самостоятельное решение. И теперь Тара недоумевала, стоит ли ей браться за это самой? Когда Лайза развернула перед ней свою горестную историю, произошло нечто неожиданное – разверзлись ворота бездны, которые Тара так долго держала закрытыми. И хлынули образы и чувства, с которыми она надеялась больше не сталкиваться. В какой-то момент стало непонятно, кто кого водит по камере ужасов собственного прошлого, Лайза Тару или Тара Лайзу. Она была готова отчаяться из-за нерешительности Лайзы, когда вдруг поняла, что сама не лучше. Тара так же уклонялась от оплаты по счетам и только сейчас поняла, сколько яда скопилось внутри. И что кредитор ждет. Нет, не Тед Рослин – тот давно умер после долгих мучений, вызванных раком простаты и старческой деменцией. Люси Кейн-Рослин – мать, которая ее предала. Время от времени Тара навещала ее в Гортоне, не без удовлетворения похваляясь профессиональными успехами. Университет. Диплом с отличием. Работа юристом в Манчестере. Далее – прокуратура в Лондоне, высокие заработки, репутация… Она подъезжала к дому на Реддиш-лейн на шикарном «Ягуаре», козыряла модными шмотками и думала, что это принесет душевное удовлетворение. Но и Тара оказалась слишком труслива, чтобы вызвать мать на откровенный разговор, поэтому продолжала мучиться… Она повернулась на узком сиденье, пытаясь нащупать более удобное положение, но ничего не получилось. Тут вспомнился пасмурный ноябрьский день, когда Тара в последний раз отправилась в Манчестер… Это случилось на выходные. Лайза еще не съехала от Логана, но ситуация между супругами накалилась до предела. Тара в полной мере пробудила свое прошлое, потому что продолжала слушать историю Лайзы. И потому что больше не могла прятаться от своей собственной. Уже стемнело, когда она подошла к родительскому дому, но света в окнах не было. Тара опасалась не застать мать дома, хотя это и было маловероятно. После смерти второго мужа Люси вела замкнутый образ жизни и ни с кем не общалась. Теперь она выходила из дома только в магазин или раз в неделю на кладбище, навестить могилы обоих мужей. Остальное время убиралась в квартире, смотрела по телевизору мыльные оперы или листала глянцевые журналы с репортажами из жизни королевской семьи. Она не производила впечатления ни недовольной, ни несчастной женщины. Женщина, которая в молодости жизни себе не представляла без мужчины, под старость смирилась с вдовьим положением. Люси на удивление хорошо справлялась с одиночеством. Входная дверь, как и всегда, оказалась незапертой. Тара обнаружила мать в гостиной, окна которой выходили во двор и на мастерскую. Люси, конечно, сидела перед телевизором и вязала очередную салфетку, которые раскладывала по квартире в качестве подставок под посуду. На маме была толстая пуховая кофта и меховые тапочки, потому что в доме было совсем не жарко – Люси всегда экономила на отоплении. На столе перед ней стоял чайник. Она обрадовалась дочери. Это было видно и без бурных эмоций, которые были совсем не в ее стиле. Поскольку столовая почти не отапливалась, они с Тарой накрыли стол на кухне. Тара привезла еду из китайского ресторана и дорогое красное вино. Уже после первых глотков щеки Люси раскраснелись. – Это как Рождество, – промурлыкала она. Тара тоже пригубила вино, но еду не тронула. Она не чувствовала голода. – Нам надо кое-что обсудить, – сказала Тара. До сих пор она дрожала от холода, а теперь вдруг почувствовала жар во всем теле. – Я приехала поговорить с тобой, мама. Люси подняла на нее невинные глаза. – В самом деле? – О Теде Рослине. Тут Люси совсем растерялась: – О Теде? Что с ним не так? – Мы никогда не говорили о нем. Люси с сожалением покачала головой. – Да, но теперь он мертв… Тебе надо сходить на кладбище. Я была там несколько дней назад. Поставила вазу с вереском у его надгробия. Выглядит очень мило. – Мне? – Это прозвучало агрессивно, чего Тара как раз пыталась избежать. – Мне сходить на могилу Теда? Я еще могла бы навестить отцовскую могилу, но не его… Кстати, папе ты тоже принесла вереск? – Конечно. Ты выглядишь такой сердитой… Что ты хотела сказать? – Я не сержусь, мама. Извини, если это так выглядит. Тара удивилась сама себе. Она из последних сил боролась с яростью, вызванной одним только видом матери, тем не менее ей удавалось говорить спокойно и дружелюбно. «Это все работа», – подумала Тара. В юридической практике ей приходилось общаться с самыми отпетыми субъектами тем способом, которым она могла добиться от них того, чего хотела. Прокурору нет смысла набрасываться на собеседника, который насмерть забил своего четырехмесячного ребенка, потому что тот нервировал его своим плачем. Таким людям следовало выказывать всяческое понимание и доброту, чтобы они наконец расплакались, потому что почувствовали, что могут довериться этой женщине, так похожей на их мать. После этого можно было требовать для них максимального наказания. Это часто срабатывало.