– Я всего лишь хотела кое-что себе уяснить, – продолжала Тара. – Это причина моего сегодняшнего визита. Есть одна вещь, которой я не понимаю, поэтому и бываю у тебя так редко. Хотя могла бы делать для тебя гораздо больше… – О чем ты? – В глазах Люси мелькнула настороженность. – Есть вопрос, который мы должны обсудить, – повторила Тара, – с тем, чтобы в дальнейшем лучше ладить друг с другом… Речь пойдет о Теде, как я уже сказала. – Тара вгляделась в лицо матери. – Ты знаешь, что он со мной сделал. Люси тут же закрылась, как устрица: – Ты опять поднимаешь эту тему? – Опять? – удивилась Тара. – Ты сказала «опять»? Разве мы когда-нибудь об этом говорили? – Ты уже приезжала с этим ко мне. – Люси встала. – Я было подумала, ты соскучилась по маме, хочешь провести приятный вечер со мной… А ты явилась сюда с упреками. – Сядь, мама. – Это прозвучало так резко, что Люси тут же откинулась на спинку стула. – На этот раз ты от меня не отмахнешься. Сиди и отвечай на мои вопросы, ясно? – Как ты разговариваешь со мной? – Как ты того заслуживаешь. Как заслуживает того мать, которая пять лет наблюдала за тем, как ее маленькую дочь насилует отчим. И ни разу не вмешалась – ни разу! – Пять лет? – переспросила Люси. – Ты, как всегда, преувеличиваешь. – Пять лет, мама, и ты знаешь об этом не хуже меня. Мне было девять, когда это началось – через полгода после того, как ты вышла за него замуж. И мне исполнилось четырнадцать, когда он наконец остановился. Потому что я стала слишком стара для него. – Чего ты от меня хочешь? – Дыхание Люси участилось, из груди вырвался свистящий звук. – Довести меня до приступа астмы? Убить меня? – Оставь, пожалуйста. У тебя никогда не было астмы. Ты начинаешь хрипеть, только когда тебе что-то не нравится. Со мной это больше не пройдет. – Но я действительно хочу знать… – начала Люси, но Тара ее перебила: – Нет, это я хочу знать! Мне просто интересно, почему ты позволяла ему это делать? Почему даже не пыталась за меня вступиться? Почему не выбросила этого ублюдка за дверь, дав ему хорошего пинка? Люси схватила носовой платок. Она собиралась заплакать: – Я старая женщина… У меня никого в целом свете, а ты приходишь сюда и мучаешь меня, беззащитную старуху… – А как насчет беззащитного ребенка? Люси вытерла глаза. – Боже мой, ты выставляешь это так, будто и в самом деле случилось что-то страшное… Ты нравилась Теду, только и всего. Он был добрым, сердечным парнем. Я не нашла бы себе никого другого. Кому нужна вдова с ребенком? Без тебя мои шансы были бы выше, ты должна это понимать. Позже Тара осознала, что в этот момент у нее страшно закружилась голова. Она ощутила слабость – и в то же время почувствовала, что с ней что-то произошло. В глазах помутилось, и зашумело в ушах. – Значит, ничего страшного не произошло, – тихо повторила она. – Для тебя это нормально, когда пятидесятилетний мужчина лезет в постель к девятилетней девочке… зажимает ей рот, когда она пытается кричать… объясняет, что отдаст в детский дом, если она кому-нибудь что-нибудь скажет… Ты не находишь в этом ничего плохого, так? Люси высморкалась и снова взяла себя в руки: – Мне тоже приходилось нелегко. – Правда? – Ты никого не замечаешь, кроме себя, – продолжала Люси. – Тебя не волнует, каково было мне. Я могла делать что угодно – Тед меня игнорировал. Он видел только тебя. Ждал у ворот, когда ты вернешься из школы. Глаз с тебя не спускал ни на минуту. Я как женщина для него не существовала. Между тем это я готовила, убиралась в квартире, содержала все в порядке, чистоте… Экономила на всем, чтобы покупать себе дорогие вещи. Я хотела быть красивой… для него. Но Тед ничего не замечал. Звон в ушах Тары усилился. – Ты была взрослой женщиной, мама. Я – ребенком. Внезапно глаза Люси загорелись ненавистью. – Ребенком? О, ты была еще та малышка… знала себе цену. Понимала толк и в узких джинсах, и в футболках с большим вырезом. Тебе нравилось издеваться надо мной, выставлять меня старой дурой… А мне было всего тридцать пять лет, и я была красивой женщиной! Но не смогла победить тебя. Тара не сразу осознала, как поднялась со стула. Кухня вокруг закружилась. Все оказалось бесполезно, они так ни о чем и не договорились. И не договорятся – никогда. Мать не раскаивалась – даже не поняла, о чем речь. Она считала себя настоящей жертвой. – Не думаю, что когда-нибудь смогу простить тебя, мама, – сказала Люси. Мать тоже встала. Механически потянулась за кухонным полотенцем, висевшим возле плиты, и вытерла каплю соуса со скатерти. – Чего ты не сможешь простить? Это прозвучало без тени цинизма или иронии. Люси не было ни горько, ни больно. Она просто спрашивала. А Тару будто накрыло волной – отчаяния, страха, беспомощности и брошенности. Она поняла, что это никогда ее не покидало. Что навсегда обречена жить в этом аду, потому что ее предал главный человек в жизни – женщина, которая ее родила. Взгляд упал на кухонное полотенце в красно-белую клетку, которым мать протирала стол. – У тебя все те же старые кухонные полотенца, – услышала Тара собственный голос. В этот момент она перестала контролировать себя – и ощутила небывалый прилив сил. 11 Из горла вырвался крик торжества, тысячекратно усиленный тишиной. Она держала в руке ножку стола! Джиллиан не знала, как много времени прошло. Только на то, чтобы полностью соскрести клей, она должна была потратить не меньше сорока пяти минут. После этого еще долго крутила и расшатывала ножку, пот заливал лицо… Но в конце концов болт поддался, и Джиллиан вытащила ножку из крепления настолько легко, будто никаких проблем не было с самого начала. Невероятно – все получилось! Еще минута ушла на восстановление сил. Джиллиан опустилась на диван, вытирая лицо, и попыталась успокоить прерывистое дыхание. Всего на минутку… Времени почти не осталось. Теперь Тара могла вернуться в любой момент. И она не станет рисковать во второй раз – прикончит Джиллиан на месте. Затолкает в горло клетчатое кухонное полотенце, как сделала это с Карлой Робертс и Энн Уэстли. И со своей матерью. Еще совсем недавно, когда Джиллиан, связанная по рукам и ногам, корчилась на просиженном диване, Тара, прислонившись к печке, прочитала ей лекцию о юридической проблеме неоказания помощи. У Джиллиан сложилось впечатление, будто Тара ждет от нее какой-то реакции, но она не нашлась, что ответить. Неоказание помощи слишком недооценивается как преступление в нашем обществе и уголовном праве. По сути, не считается преступлением вообще. Виновный – тот, кто наблюдает со стороны и не вмешивается, ну или просто ведет себя не так, – конечно, заслуживает всяческого порицания. Но разве его можно приравнивать к убийце? В каком-то смысле люди его даже понимают. Особенно после того, как мысленно поставят себя на его место… Джиллиан встала и сжала ножку от стола обеими руками. В первый удар она вложила все оставшиеся силы. Размахнулась и врезала по ставням – ничего не изменилось. Подождала пару минут и нанесла второй удар, потом еще и еще. «Ну, давай, Джиллиан, вложись по полной! Ты можешь и должна это сделать!» После следующего удара раздался хруст. Что-то как будто сдвинулось с места, но Джиллиан не была в этом уверена. …Разумеется, преступник должен быть схвачен и наказан. Но в большинстве случаев речь идет о человеке с большими странностями – настолько большими, что у него нет ни малейшего шанса с ними справиться. Биографии этих людей, в особенности в части детства, читаются как страшилки. Я далека от признания того, что любой может стать серийным убийцей. Если мать была алкоголичкой, а отец – садистом, это несколько проясняет ситуацию, не так ли? Но те, кто смотрел на это и молчал, где они? В этой стране родители морят детей голодом и замучивают до смерти, а соседи делают вид, будто ничего не происходит. Мужья издеваются над женами, и никто ничего не хочет знать. В школе дети доводят одноклассников до самоубийства, а учителя не вмешиваются. Такое происходит сплошь и рядом, только потому, что люди слишком ленивы, трусливы, слишком довольны жизнью, чтобы что-то менять в ней… Собственно, что Джиллиан хотела делать с этой ножкой? Образ тарана возник в голове еще до того, как стол попался ей на глаза. Может, колотить по ставням неправильно и лучше действительно попробовать протаранить их? Джиллиан сжала ножку от стола обеими руками, хорошо размахнулась и ударила изо всей силы. Ставни задрожали, на этот раз точно. Джиллиан осмотрела петли. Древесина как будто поддалась, шурупы высвободились на несколько миллиметров. Это может сработать! Должно же ей хоть раз повезти в этой ужасный день… Джиллиан остановилась, тяжело дыша. Руки болели. Ей требовался отдых перед следующей атакой. Тара рассказала совершенно нелепую историю Лайзы Стэнфорд. Джиллиан не знала Логана Стэнфорда лично, но читала о нем в газетах. На фотографиях этот человек не выглядел особенно симпатичным, но она не ожидала от него такой жестокости. Логан Стэнфорд постоянно организовывал какие-то благотворительные мероприятия, за что и получил прозвище Благотворитель Стэнфорд. Складывалось впечатление, будто его заботит не столько судьба обездоленных людей, сколько собственная репутация, но, по большому счету, какая разница? Деньги, которые он собирал, шли на помощь нуждающимся, остальное не имело значения. Кого волнуют мысли и чувства дарителя? Возможно, делать добро из сильной потребности в славе и признании лучше, чем вообще ничего не делать. Но тот факт, что Логан Стэнфорд годами самым жестоким образом истязал свою жену, лишил Джиллиан дара речи. – Благотворитель Стэнфорд? Это невозможно! Ты уверена? – Я видела Лайзу в тот вечер в отеле. С синяком под глазом. А позже она показала мне больше – рубцы, ссадины, порезы… Господин адвокат – садист. И психопат к тому же. – И она терпела это годами? – Да, в такие истории трудно поверить. Они почти невероятны, но происходят постоянно. Жертвы хранят молчание, надеясь, что со временем приспособятся и все наладится. Они боятся еще больше разозлить своих мучителей. Потому что где-то в глубине души готовы верить, что сами во всем виноваты. Что-то с ними не так, поэтому мучитель и вынужден вести себя таким образом. Настоящая жертва – Логан Стэнфорд, понимаешь? Вся его вина в том, что он женился на невозможной женщине, которая постоянно выводит его из себя. – Неужели вокруг не было никого, кому она могла бы довериться? Кто помог бы ей уйти от такого мужа, и как можно скорее? – За эти годы Лайза доверилась двум женщинам, на которых надеялась и от которых ждала помощи. Одну из них она считала своей подругой. Другая была педиатром ее сына… Я имею в виду Карлу Робертс и Энн Уэстли. В этот момент Джиллиан поняла все. Произнеся эти два имени, Тара поведала историю бессмысленной гибели двух безобидных пенсионерок. И раскрыла свой мотив. – И они не поддержали ее? – Нет. Робертс была слишком поглощена жалостью к себе. А Уэстли долго не решалась ничего предпринять и в конце концов решила не делать ничего. Обе отошли в сторону. Лайза отчаялась получить от них какую-либо помощь. Неоказание помощи – главная тема жизни прокурора. Карла Робертс и Энн Уэстли вели себя как Люси Кейн-Рослин. Они закрывали глаза на все. Главное – не присматриваться, иначе наживешь кучу неприятностей. – И за это ты их… – Я была очень зла на этих женщин, но – поверишь ты мне или нет – не хотела их убивать. Просто решила припугнуть как следует за то, что бросили человека, который на них рассчитывал, и тем самым сыграли на руку садисту Стэнфорду. Я хотела, хоть ненадолго, вывести их из благополучного, довольного состояния. Всего лишь немного припугнуть… Ведь Лайза Стэнфорд опасалась за свою жизнь день и ночь. Они должны были почувствовать, каково это.