После известных февральских событий, когда Керенский разогнал царскую охранку, распустили и сыскную службу, семью Легкодимова из центра выселили на окраину. Потом успокоилось, улеглась политическая смута, власть взяли большевики, и Легкодимова по ходатайству Турина допустили работать в розыск, а переселить назад забыли. Да и занято было его жилище, а сам он в глаза новой власти не лез, старался не напоминать о себе. — Не разбудил Марью Ильиничну? — для порядка побеспокоился Турин. — Нет её уже полгода, — не поднял глаз Легкодимов. — Схоронил я её. — Извини, — смутился Турин. — Не знал. Закрутился, а ты не сказал, помощь бы на похороны оказали. Долго мучилась? Слышал, что болела?.. — Болела, — отвернулся тот. Разговор явно не клеился, да и чему радоваться в такую рань, когда в окна рассвет чуть пробился, даже собак не слыхать на улице, хотя обычно в таких углах их тьма. Исчерпав запас слов, Турин кашлянул, спросил напрямую: — Не удивился, что рано я к тебе, Иван Иванович? — Ты — начальник, тебе можно. И ночью нагрянешь, знать, причина важная. — Лукавишь, Иван Иванович? — Лукавлю, — развернулся Легкодимов и, тяжело зашлёпав ночными туфлями, направился в комнату к столу, за которым, сгорбившись, сидел человек. Не узнать его было нельзя. — Давно ждёте? — присел напротив Турин. — Давно, — ответил за тюремного врача Легкодимов. — А этот что? Язык проглотил? — Если б не догадался, Василий Евлампиевич, — оставался в сторонке Легкодимов, — мы бы сами оба пришли. К тебе собирались. — Вона как! Оно и видно… — изобразил Турин веселье на лице, но в ладошки не захлопал, посуровел и упёрся жёстким взглядом в тюремного врача. — Долго собирались вы, Моисей Соломонович Абажуров! Заискались вас мои ребятки по всему городу! Команда отдана взять вас живым или мёртвым. А ваш дружок — покрыватель ваш, — обернул возмущенное лицо Турин к Легкодимову, — уж и не знаю, из каких ваших заслуг и выгоды, всё собирался!.. — Ты не горячись, не горячись, Василий Евлампиевич, — пробуя успокоить, попытался положить ему на плечо руку Легкодимов, так и не присевший. — Ты послушай сначала Моисея. — Нечего мне с ним лясы точить![32] — сбросил руку с плеча Турин. — Ясно всё! — Не спеши с выводами, — присел рядом, обхватил всё же его за плечо длиннющей худой рукой Легкодимов. — Я тоже разное про него загадывал, пока не отыскал в кабаке у Лёшки Турчанинова вусмерть пьяным… Притащил на горбу к себе, привёл в чувство да и выспросил. — Ну и выспросил? — не унимался Турин. — Что он тебе ответил? Ко мне почему не привёл? — Не гони лошадей, Василий Евлампиевич. Успокойся. Дай слово сказать. — Я гляжу, вместо него ты всё углаживаешь, Иван Иванович, — полез за куревом Турин. — Ишь, высиживают два тихушника, выжидают, когда весь розыск на ушах стоит! — Но на Легкодимова косился уже без ярости, больше с любопытством. — И ты хорош, Иван Иванович… — Да дашь ты сказать человеку или нет? — вспыхнул Легкодимов. — Мы ж тоже живые люди!.. — Молчит твой приятель, словно воды в рот набрал, — задымил папироску Турин. — Мося! — сурово глянул на тюремного врача Легкодимов. — Ты чего трясёсся? Испугался? Нечего в молчанку играть! Кончилось время за начальство своё переживать, вышка тебе грозит, а ты груши носом оббиваешь! — Я бы сам пришёл, Василий Евлампиевич, — прорезался наконец тихий голос у врача. — Вот вам крест святой! — И Абажуров закрестился дрожащими пальцами. — За начальство я особо не переживал. Вот за Роберта Романовича мучился, молил Бога, чтобы выздоровел Джанерти. — Что несёт-то? — развернулся Турин к Легкодимову. — Умишком случаем не тронулся? — Было и похуже, — поморщился тот. — И похмелье тяжёлое, и слёзы, и истерика, пока до раскаяния не дошло. А за Джанерти он ещё в пьяной горячке кричал, божился, когда отыскал я его в пьяном угаре, что смерти тому не желал. Клялся, что не догадывался про отраву. — Ну эту басню он на суде расскажет, — хмыкнул Турин, загасил папироску, пожаловался: — Дайте водички испить, друзья-приятели. Как проснулся, не ел толком, нёсся сюда, как на пожар, а от ваших новостей ещё пуще всё нутро пылает. Чуял недоброе, но чтоб такое услыхать!.. Обоих травить собрался… Час от часу не легче! — Я про отраву-то после догадался, — ёжился от его слов Абажуров. — Он мне чаю отлил в кружку из чайника и велел Губина угостить. Мол, как-никак бывший наш работник, зачем ему желудок тюремным пойлом губить, пусть настоящего чайку откушает. — Кто?! — так и вскинулся Турин. — Наиль Абиевич… — едва разжимая губы, чуть слышно, выдавил из себя Абажуров. — Товарищ Минуров, сколько его помню, — подав воды, Легкодимов присел рядом, — разными чайными настойками увлекался. Особенно восточный чай любил. Пил сам до седьмого пота и других потчевал. Хвастал, что на Больших Исадах не покупает, что привозят ему персюки из Индии. — Выходит, Джанерти в «Белый лебедь» притопал допрашивать Губина, а вы с Минуровым подсыпали ему яду в чай!.. — Я не видел, чтобы он сыпал, но в кружку Губина он из зелёного чайника жидкость наливал, — перебил Турина тюремный врач. — Ладно. Пусть так, — кивнул начальник уголовного розыска, пронзая его жёстким взглядом. — А как же ты догадался, что Джанерти тоже отравлен? — Губин умер за несколько минут, но прежде начал жаловаться на сильные боли и резь в животе. — И что же? — Охранник мне рассказывал, что тот упал с нар, катался по полу и стонал. У других заключённых после завтрака никаких болевых симптомов не наблюдалось, хотя пища одинаковая была… — С Губиным всё ясно, — допытывался Турин. — Поднося чай Джанерти, ты знал об отраве? — Его чаем угощал сам Наиль Абиевич, — начал вытирать платком влажные красные глаза Абажуров. — Меня в кабинет не приглашал. — Погоди, погоди! Но как же ты догадался? — Когда с Робертом Романовичем мы осматривали труп Губина, он начал расспрашивать меня о пище, ну я про чай этот ему и рассказал, а он тоже похвастал, что пил чай у Наиля Абиевича, только особый вкус его смутил, затошнило вдруг. — И что вы? — Роберту Романовичу таблетку дал. — А Минуров видел? — Его в камере не было. Он начальству звонил, задержался. — Выходит, вы спасли Джанерти? — Не знаю. Следователь сам повёз труп Губина на экспертизу. А уж из экспертизы его в больницу увезли с болями в животе. — Значит, спасли… — повернулся Турин к Легкодимову, будто ища поддержки. — Получается так, — нерешительно кивнул тот. — Во всяком случае, эксперты помогут правильно ответить на этот вопрос. — Вот что! — вскочил вдруг на ноги Турин, напугав ретивостью. — Собирайтесь немедленно! Едем в тюрьму. Минурова следует сейчас же брать! Иначе он змейкой выскользнет из моих рук. — Вы и Моисея с собой?.. — засомневался Легкодимов. — Может, поручить арест кому-нибудь из наших ребят? Ляпину, например… Пусть привезёт задержанного к вам в кабинет, а мы уж там встретим. — Эффект неожиданности утратим. Замкнётся Минуров, выиграет время, надумает массу вывертов, — отмахнулся Турин, он весь так и пружинил на ногах, подгоняя обоих. — Мы накроем стервеца на месте, пикнуть не успеет. С нами Абажуров, поможет сломить его психологически. Опять же он и отраву где-нибудь в сейфе прячет, ни о чём не догадывается. Чайник бы тот отыскать!.. — Я бы полагал… — осторожно начал Легкодимов. — Вещественные доказательства никуда из тюрьмы не денутся, домой прятать яд он не понесёт. Уничтожать не станет, яд — дорогостоящая ценность, к тому же это редкость восточная, природу, состав не смогли определить наши эксперты. Лично я пришёл к выводу, что это необычное восточное снадобье, несомненно, из каких-то трав, оно неопасно в небольшом количестве. При определённой концентрации состава может употребляться безболезненно в качестве чайной заварки, но стоит изменить концентрацию или количество, как удовольствие превращается в смертельное страдание и убивает человека. Турин слушал его не перебивая и с уважением, он даже заметно успокоился и задумался, когда Легкодимов завершил, но покачал головой, не одобряя: — Другой резон имеется. И вы, Иван Иванович, его не учли. Легкодимов поднял брови. — Этот дьявол пакостит не один. Я до главаря их никак не доберусь. Губин был не из простых. Минуров — велика шишка, но они — подручные. Крыса выше. Не исключаю, что негодяй среди наших работников, поэтому опасно доверять информацию ещё в чьи-то руки. — Логика есть, — пробурчал Легкодимов, — но не доверять никому?.. — Это мой приказ! — вышел за дверь Турин. — Забыли, Иван Иванович, почему царь сначала войну немцам проиграл, а затем и власть из рук упустил? Тогда болтали много по поводу любого указа… Немедленно в тюрьму! Я знаю, Минуров рано приходит на службу, постовых сам обходит, камеры проверяет. Есть за ним грешок — с заключённым тет-а-тет[33] пообщаться, исповедь послушать. Потом сравнивает, что ему подчинённые докладывали. — Аналитик? — усмехнулся Легкодимов. — Его предшественники тоже не чурались, пока один возьми да не застрелись, надравшись водки до чёртиков. — Когда это было? — отмахнулся Турин. — Царские времена вспомнили? — Да нет, уже наши… Они остановили извозчика, Турин велел гнать к тюрьме. Благодаря пустым улочкам много времени это не заняло. Не доезжая, сошли. — …При Николае последнем начальству уже считалось зазорным допоздна в тюрьме пропадать, — продолжил недоговорённое Легкодимов. — Побегов не было, да и мало кто об этом думал из заключённых: корм достаточный, условия содержания гораздо лучше, нежели на каторге, тем более на этапах или пересылочных пунктах; опять же забота и врачебный уход, ну и крыша над головой. Бежали в те времена только политические и то преимущественно большевики. — Ну, хватит, — урезонил Турин Легкодимова. — Разговорились не на ту тему. К воротам подходим. Вы, Иван Иванович, в будке постового задержитесь вдвоём, пока я сам за вами не пришлю кого-нибудь из внутренней охраны. Никого не выпускайте и не дайте возможности постовому начальнику тюрьмы сигнал подать. — Известны их премудрости, — успокоил тот. — Вам-то как одному? Вдруг Минуров пронюхает, заметит вас раньше времени? Удерёт — не сыскать его; в кабаке напиваться, как некоторые, не станет, — покосился Легкодимов на Абажурова. — Есть такой шанс, — поджал губы Турин. — И не один. Но я первого встреченного охранника сниму с поста и поведу остальных за собой, пока до самого Минурова не доберусь. Вот и весь мой секрет. — Логично, — усмехнувшись, кивнул Легкодимов. — А если?.. — Если постовой сейчас доложит, что Минуров ещё не пришёл, — подмигнул ему Турин, — тогда вообще все вопросы снимаются. Тогда успеем накуриться в будке, начальника дожидаясь.