«Какого дьявола он не идет собираться в дорогу? Хотя о чём я говорю, скорее всего, ему там пятеро вещи собирают… И он сам поедет за рулем в бабкину деревню?» Стряхнуть одолевающую сонливость никак не получалось и, поскольку гостеприимный хозяин помалкивал, я, тараща глаза, принялась вежливо оглядывать висящие на стенах картины. Большая часть усилий уходила на то, чтобы не зевнуть от уха до уха, отчего я никак не могла сосредоточиться и хотя бы приблизительно понять, любителем какого художественного направления являются владельцы дома. Одно было ясно – на стенах преобладали пейзажи, хоть и весьма разномастные по своему исполнению. Я оглядела почти всё, когда Сергей с улыбкой поинтересовался: – Как вам у меня нравится, Анечка? Я улыбнулась в ответ: – У вас очень красивый дом, Сергей. Уютный… Сразу видно что вы его очень… – тут взгляду моему попался сочный пейзаж в красных тонах и мне пришлось присмотреться, поскольку висел он в отдалении, – очень любите… Хозяин расплылся: – Спасибо! Вы правы… Анечка! Я не ответила. Я сосредоточенно рассматривала картину на противоположной стене и чего-то никак не могла понять. В это время вернулся молодой человек в сером с подносом в руке. – Прошу вас… Кофе! – весело и вежливо предложил он мне и повернулся к хозяину: – Дмитрий Сергеевич, ваш виски! Я машинально сгребла чашку и сделала глоток. Так, надо просыпаться! Полный кавардак в голове! С трудом оторвавшись от пейзажа, я покосилась на Сергея: – А как же вы потом… за руль? Тот, не переставая улыбаться, качнул здоровенным стаканом, отчего в нём мелодично запели ледяные кубики и отозвался: – Да не берите глупости в голову, Анечка! Всё будет хорошо! – А-а! – понятливо кивнула я, правда, скорее, чтобы успокоить себя, – у вас шофёр! И снова развернулась к картине. Ну прямо-таки тянуло меня к ней! Ничего, вроде, особенного. Бескрайнее маковое поле, которое скоро накроет приближающаяся гроза… Известная, наверное, картина. Знакомая до безобразия. Просто вот на языке и вертится… А какого черта этот в сером назвал своего хозяина Дмитрием Сергеевичем, когда тот наоборот, Сергей?.. Как же эта проклятая картина называется? И чего она ко мне привязалась? И автор точно какой-то знакомый… Дети, бегущие во время грозы… Бред… при чем тут дети? А автор… автор… Ну да, автор. Находка. Алиса Венедиктовна. Эта картина у меня в гостиной висит. То есть её копия… Или тут её копия. Я знаю, Алиска их несколько написала, уж больно здорово получилось… Оторвавшись, наконец, от макового поля, я повернулась к Сергею. Или Дмитрию. Что-то губы у меня прямо пересохли… Пить, что ли, хочется? Господи, ну как я не люблю, когда так происходит! Внутри что-то начинает тоненько дрожать, а пальцы мёрзнут, даже чашка горячего кофе не греет. Хоть варежки надевай! И не может ведь происходить этого в реальности, а вот происходит! – Что вам картина, Анечка? Понравилась? – вежливо осведомился хозяин, отхлёбывая виски, и не сводя с меня любопытных карих глаз. В них вдруг словно кто-то открутил фитилёк, прибавив пламени. Заметив, как я разглядываю маки, он явно оживился. – Хотите, подарю? – Нет, – с трудом расцепив челюсть, мотнула я головой, – спасибо, не надо. Словно каким-то шестым чувством я неожиданно поняла, что выдавать свой страх ни в коем случае нельзя. Я кинула взгляд в сторону холла. Там, за углом, отражался в массивном зеркале стоящий с характерно сцепленными руками молодой человек в сером. – Ну да, – понятливо кивнул головой радушный хозяин, – я не подумал! Зачем вам вторая! У вас ведь уже есть одна! С трудом удерживая мелко затрясшуюся руку, я глотнула кофе. Как бы мне не зареветь сейчас. Боже мой, какая же я глупая! Ну какая же безмозглая тупица! Чтобы у такого человека не было своей визитки! С должностями, названиями и золотой каёмочкой! Чтобы он писал телефоны встречным девочкам на бумажках! – Так мы что, едем? – собрав в кулак остатки воли, поинтересовалась я и даже, к собственному удивлению, нагловато хмыкнула: – Дмитрий Сергеевич, я полагаю? Коломатников? Имя своего папы называете, чтобы потом не запутаться, как представились? Глаза моего собеседника прямо полыхнули восторгом. – Значит, Алискина машина в то утро не сама по себе сломалась?! Ага.. И газетки интересные у вас так вовремя подвернулись… Выходит Тайка-то тогда насчёт Лисьей колымаги была права! Господин Коломатников и постарался. Да-а… «Много ты знаешь, кто на кого похож!» Ох, Таечка… Коломатников улыбнулся: – Обожаю умных женщин, – сообщил он мне, приветственно качнув стаканом. – Обожаю и преклоняюсь… Господи, ну куда нам с вами спешить, Анечка? Ваше здоровье! Он приложился к виски. – Значит, не едем? – скорее ответила, чем спросила я сама себя. Машинально допила кофе и со стуком поставила на стол чашку. – Ага! Ну понятно. Тогда не смею больше беспокоить вас своими проблемами, доберусь сама! Благодарю за кофе! Я поднялась со стула, подцепила свою сумку и вежливо кивнула. Потом, стараясь не упускать из вида гостеприимного хозяина, бочком двинула в сторону выхода. Чем чёрт не шутит! Получилось несколько по-крабьи, но мне сейчас было не до визуальных эффектов. К тому же идти было весьма затруднительно: меня шатало, ноги заплетались, а руки постоянно словно искали опору. К горлу комком подкатила вдруг тошнота. Коломатников, не выпуская стакана, с интересом следил за мной. «Господи, – внезапно осенило меня, – вот почему я очухаться никак не могу: попила водички в его машине! И уснула… И Мегрэни не сообщила, с кем поехала… Не позвонила… Телефон…» Я вздрогнула и ухватила правый карман плаща. Карман был пуст. И тут я действительно перепугалась, даже в голове прояснилось. Развернувшись на каблуках, я решительно направилась в холл. А за спиной всё так же мелодично позвякивали ледяные кубики… – Могу я предложить вам полотенце со льдом? – невыносимо вежливо поинтересовался молодой человек в сером и в ожидании ответа уставился мне в лицо пустыми, ничего не выражающими серыми глазами. Я с осторожностью потёрла уже начинающую припухать правую кисть и, не скрывая возникших у меня к нему «тёплых» чувств, сквозь зубы прошипела: – Давай! – и добавила в спину: – Гад! Со спины молодой человек в сером никак не отреагировал на моё замечание и удалился. Его место возле зеркала неторопливо занял его клон-двойник в сером, тот, что приносил нам кофе. Минут десять назад здесь, в шикарном холле дома господина Коломатникова, произошла безобразная сцена. И что мне вдруг в голову стукнуло, что я смогу вот так вот встать, расшаркаться и элегантно удалиться? А господин Коломатников и двое молодых людей в сером помашут мне вслед ручкой? Может ещё и корзинку с пирожками соберут? Но вот стукнуло же! Вероятно, под действием каких-то дурманящих препаратов, видно господин зам генерального любитель всякой химии… У Алиски, у той вообще палуба и чайки на приёме случились, а меня ещё и тошнит… И едва я сделала пару шагов из залы в холл, как передо мной возник молодой человек в сером и весьма недвусмысленно развел в стороны здоровенные ручищи. Впечатления это на меня не произвело, поскольку я твёрдо решила покинуть здание, и пошла на таран. Который тоже не произвел никакого впечатления на молодого человека в сером, и через пару секунд я оказалась на прекрасном мозаичном паркете с заломленными за спину руками… Ну а остальное вы знаете. – Анечка, – послышался довольный голос из залы, – что вы там сидите на полу, не дай бог, простудитесь! Не успела я и квакнуть в ответ, как стоящий возле серый клон подцепил меня подмышки, буквально ввёз обратно в залу и посадил на то же стул. – Ваше здоровье! – качнул мне навстречу стаканом Дмитрий Сергеевич. Это меня страшно взбесило. Да, сдали у меня нервишки… И главное обижаться не на кого, сама виновата, курица безглазая… На предельно повышенных тонах я напомнила Коломатникову о правах человека и уголовной ответственности за похищение и удержание заложников. Он внимательно слушал, словно старался запомнить. В конце моей разгневанной тирады, стоявший рядом молодой человек в сером вдруг коротко размахнулся и отвесил мне короткую сильную затрещину. Я ткнулась лбом в мраморную столешницу, охнула и инстинктивно схватилась рукой за нос. В глазах зарябило, полились слёзы, а сквозь пальцы – кровь… Гостеприимный хозяин глубоко и огорченно вздохнул, и покачал головой. Сунул в карман руку, достал беленький носовой платок и, не переставая скорбеть вместе со мной, протянул через стол. Несомненно, сострадание было основной сутью его жизненной позиции. – Это чертовская неблагодарность с вашей стороны, Анечка, пытаться уйти подобным образом! По большому счёту, вы мне обязаны! – несколько смешавшись от подобного заявления, я взяла предложенный платок и, не переставая хлюпать кровоточащим носом, уставилась на Коломатникова. – Да, да! Жизнью! – Вот те раз! Я даже перестала всхлипывать. Опять я что-то пропустила? И тут, признаюсь, Коломатников меня ошарашил: – Я ведь вам её спас! Так бы и отправил ваш приятель вас на тот свет, если б не мы! – И он ткнул пальцем в платок на моей шее. – Или, думаете, он шутки шутил? Я молча моргала, пряча больной нос в перепачканный носовой платок. Проклятая головная боль, не отпускавшая, по сути, с момента встречи с тремя отморозками в доме родителей близнецов, теперь раскаленной лавой заливала лоб, глаза, скулы, не позволяя ни думать, ни понимать происходящее. О чём он говорит? Больше никого в моей квартире не было! И значит, я не ошиблась? Они с Бубликовым знакомы? Но откуда? И кто мог рассказать, что пытался сделать одноклассник? И где же он тогда? – О ком это вы? – прогундосила я сквозь материю, изобразив недоумение. Тут появился гад в сером и протянул мне лёд, завёрнутый в полотенце. Взяв его опухшей рукой, я приложила пакет к опухшему носу. Хоть что-то хорошее за сегодняшний день. – О ком это я? – наблюдая за моими манипуляциями, наигранно удивился мой собеседник. – О Бубликове, конечно! Войди мои ребята на полминуты позже – играли бы уже на арфе, и пили нектар в компании ангелов! Что ж вы, Анечка, не помните, как вас ваш одноклассник душил? Смешно, ей-богу! Вы уж и хрипеть перестали. – И… что? – не могу сказать, что рассказ Коломатникова был мне неинтересен. Скорее наоборот. Но приставать к нему с расспросами я, по очевидной причине, не могла. Оставалось надеяться на словоохотливость хозяина и благотворное воздействие стакана виски. Тот благодушно хихикнул: – Что? Подняли они с пола молодую красивую женщину, положили на кровать и… – Коломатников поднял вверх указательный палец и неожиданно как-то неприятно осклабился: – Заметьте! Просто положили на кровать! И ушли… У меня мурашки по телу побежали. Вежливый, практически интеллигентный, если не обращать внимания на некоторые обстоятельства, мужчина вдруг начал меняться на глазах. Тонкая добродушная интеллигентность стремительно таяла, словно растворяясь вместе с остатками горячительного в стакане. Во взгляде появилось что-то хищное и весьма неприятное. И мне неожиданно вспомнились Алискины слова: «Ну совсем другой человек, хотя и понимаю что он! Глаза не те, губы… Грешным делом подумала: не еду ли по фазе?» Решительно мы с Мегрэнью правы: писать портрет к ней приходил не Самарин, а его зам Коломатников. Вот он сейчас, передо мной. Но я точно помнила Алискину работу: на портрете человек светловолосый, глаза серые, ближе к голубым. А у сидящего напротив меня карие глаза, сейчас больше похожие на битые морозом земляные комья… Чушь выходит… Глаза другие, а взгляд – его… И если волосы он вполне мог перекрашивать сколько угодно, и парикмахер Герман признался, да и Маргарет упомянула, но глаза? Глаза-то не перекрасишь? И тут меня как кто под руку толкнул: линзы! Сейчас ведь можно купить какие угодно линзы, хоть красные, хоть с черепом и костями! Воодушевленная своей догадливостью, я едва не подскочила на стуле. В тот же миг брови Коломатникова прыгнули вверх, и лицо исказила гримаса: – Какого черта?! – рявкнул он и грохнул кулаком по столешнице. Я оцепенела, не понимая, толи его развезло от виски, стакан всё-таки был приличный, толи он о чём-то размышлял, продолжая разглядывать меня странным тяжелым взглядом. Краем глаза я отметила замаячившего у дверного косяка молодого человека в сером. Оценив обстановку и поняв, что с хозяином всё в порядке, он снова незаметно исчез. Догадавшись, что никакого продолжения пока не последует, я немного расслабилась. Более всего пугало, что я не могла понять ни причин, ни следствий происходившего. Зачем нужно было Коломатникову выдавать себя Алиске за Самарина? Да ещё писать портрет? Знал ли об этом Самарин? Что-то сомневаюсь. Я едва не почесала в затылке, но вовремя спохватилась. И… Тут у меня снова где-то ёкнуло и слабо потянуло под ложечкой… Знала ли жена Самарина, Эмма? То есть, конечно, знала, ведь Находка приходила к ним в дом и пила там, кажется, чай? Подождите… Что же Эмма не отличила собственного мужа от перекрашенного Коломатникова? Эмму изображала не Эмма? Нет, мы же были потом в доме Самариных, Лиса Эмму видела и узнала… Однако хозяин дома был уже убит, поэтому в доме мог быть кто угодно… Опять – нет. Домработница Клавдия Степановна бывала в доме, и ни о каких двойных Самариных или Эммах даже не заикалась. Только сказала, что хозяйка сняла с дома охрану, а её вызывает по мере необходимости. И что это? Острое желание побыть одной? Но быть одной в огромном доме, где недавно зверски расстреляли мужа? А странная смерть Клавдии Степановны, и её телефон, в котором всего лишь два номера? – Да-а, сука, конечно, этот твой одноклассник! – так неожиданно произнес Коломатников, что я вздрогнула. Он с задумчивым вздохом передвинул по столу пустой хрустальный стакан и, подперев подбородок двумя пальцами, уставился куда-то в пространство. – Ну а если ты сука, то усидеть на двух стульях никак не получится! А он даже на трёх пытался! Хотя, надо должное отдать, чуйка у него, у скотины, была! Даром, что писака! Девку-то вашу он ловко увёл! Но хоть и почуял, сука, палёное, да ему не помогло! – Дмитрий Сергеевич усмехнулся, словно каким-то своим мыслям и мысли эти, судя по всему, ему нравились. – Так собаке и собачья смерть! Вот тут-то я и подпрыгнула на стуле. – Что? Какая… смерть? Что вы сказали? – бессвязно залепетала я, вцепившись заледеневшими пальцами в холодный мрамор столешницы. – Где Антон? Казалось, Коломатников безмерно удивился: – И что ты побледнела, интересно? Он тебя реально почти придушил, ты его жалеешь что ли? Может ещё и заплачешь? Я и заплакала. Прошло с полчаса. Коломатников поднялся и, не переставая вслух размышлять, какие же все бабы, а я особенно, дуры, жестом предложил следовать за ним. Мы прошли пару комнат и оказались в бронзовом зале с камином. Молодой человек в сером любезно нас сопровождал. Хозяин ткнул пальцем в большое кожаное кресло. Я послушно села. Устроившись в таком же кресле напротив меня, Дмитрий Сергеевич вытянул к огню ноги и блаженно вздохнул. Я тоже была рада оказаться возле камина: несмотря на то, что на улице, да и в доме было тепло, меня трясло, словно в лихорадке. Когда Коломатников почти в юмористическом изложении поведал о том, как в моей квартире убивали Бубликова, я была близка к обмороку. Я испытывала в этот момент настоящее раздвоение: одна моя часть безмерно радовалась, вторая страдала. – Как вы оказались в моей квартире? – наконец не выдержала я. – И для чего весь этот сегодняшний цирк? Если были у меня вчера, то почему вчера и не забрали? Мой собеседник казалось, опечалился: – Тут ты права! Забрали бы! Да больно долго кавалер твой под окнами в машине сидел, мечтал видно. Не рискнули ребята. Кто он, приятель твой? Откуда взялся?