– С той минуты как он увидел фотографию всё пошло как по маслу! – хмыкнула Эмма и, раскинув руки в стороны, сладко потянулась. – У нас было даже красное платье. То самое, что Самарин подарил этой девке для нужного снимка. Его, как оказалось, Вика из квартиры прихватил, когда они её увозили. – Она засмеялась: – Вот ведь жаба! За копейку удавится! – А зачем Коломатников делал снимки Алиски в её мастерской? И почему поляроидом? И зачем в колье? Эмма перестала веселиться. Она вдруг поднялась с места и, поставив бокал на пол, заходила туда-сюда, раздраженно размахивая руками: – Зачем, зачем! Затем, что этот старый дурень не успел передать контрольную фотографию раньше! А когда любовница исчезла, решил, что уже и незачем! Я понимающе угукнула. Вернуть к жизни и заставить продолжить начатое, Самарина мог только один человек на свете – Олеся. И она появилась. – Это было смелое решение! – заявила я, подливая маслица лести к колышущемуся фитильку вдовьей откровенности. Сейчас Эмма совершала какие-то весьма сложные танцевальные па на ковре перед кроватью, и я беспокоилась, как бы она не потеряла нить повествования. – Но неужели муж не узнал ваш голос? Эмма демонически закаркала от смеха. – Глупая ты… Ей-богу… Игрушка такая есть забавная. На компьютере. Неужели не знаешь? Модулятор голоса… Я поняла, что забрав у начальника службы безопасности имеющиеся записи с голосом Олеси, Коломатников с Эммой сыграли с несчастным Аркадием Борисовичем злую шутку. Я всплеснула руками и сотворила немое восхищение. – Вы сами придумали? – А как же! – радостно воскликнула Эмма, прыгнула на кровать и села турком. Глаза её возбужденно сверкали. – Вот уж я с ним поговорила! Сначала он просто онемел. Только слышно было, как дышит. Как бы, думаю, не помер. Димка рядом сидел, прямо за руку меня щипал, чтобы лишнего не брякнула! А я ему: «Аркашенька, чего ты молчишь, ты меня слышишь?» Это она его всегда: «Аркашенька!», а он, значит, «зяблик»! Как тебе? Тут его прорвало, орёт: «Где ты? Я сейчас приеду!» Еле отбодалась! Вынуждена, говорю, была уехать. Встретимся обязательно, только позже! Всё тебе расскажу, любимый! Сейчас, мол, обстоятельства не позволяют. Ну а он как очухался, сразу про Швейцарию начал. А я ему и скажи: «Отправила тебе, любимый Аркашенька, свою фотографию по почте, чтобы ты не волновался, что у меня всё в порядке. Люблю, не могу!» – Эмма усмехнулась. – А он обрадовался. Умница, говорит, зяблик мой любимый! Ты приедешь, а у меня для тебя будет такой сюрприз! Конечно, говорю, любимый, давай! Вдова говорила зло, словно плевалась. Я слушала очень внимательно, но до конца понять сути не могла. Зачем нужны были эти фотографии по почте? При современном уровне техники? Сейчас только если утюги не фотографируют! И совершенно искренне недоумевала, пока вдруг не услышала затейливого слово – «биометрический»… – То есть, – чеша в затылке, медленно начала соображать я, – фотография в банке определялась не платьем или колье, а именно биометрическими параметрами предъявителя? То есть… это был не совсем поляроид? Эмма ласково хмыкнула: – Ну да… И пароли, соответственно… Биометрическими параметрами предъявителя с фотографии, которую нельзя размножить, изменить на компьютере, один-единственный экземпляр… И эти параметры… – Он на следующий же день вылетел в Швейцарию. Один. Без свиты и своры. Он уже ничего не видел и не хотел знать. И никто уже кроме неё ничего не значил… – она неожиданно понизила голос и, уставясь куда-то в одну точку, едва слышно прошептала: – Со мной он так никогда не говорил… Никогда… Вечером перед приездом корейцев Эмма уже из заграницы позвонила Самарину. Известие, что любимая женщина завтра приедет к нему, едва не свело бедолагу от счастья с ума. Они условились встретиться вечером после приёма в его доме в Рыбёшкино. Тем же вечером Аркадий Борисович лично попросил верного зама убрать из дома всю охрану. Капкан наживили и поставили… А на следующий день, сразу после окончания переговоров Эмма набрала телефон мужа и встревоженным голосом Олеси сообщила, что изменились обстоятельства, она уже в Рыбешкино и ей срочно нужна помощь… Капкан захлопнулся… Она смотрела на меня пристально и веки её странно дёргались. Мне становилось всё труднее понимать Эмму. Собственные воспоминания то злили её, то веселили, то Эмма принималась плакать и хвататься за голову. – И… кто же его… встретил? В доме? – деликатно поинтересовалась я, одновременно гадая: неужто и про это расскажет? Но та своенравно дёрнула плечами: – Меня же там не было! Не знаю! Ну Вика конечно! – Она помолчала ещё немного и, словно нехотя, добавила: – Димка потом к вашей художнице поехал! А журналист ей в машину пистолет спрятал… Слова застряли у меня в горле. Бубликов был в доме Самарина в момент убийства? Меня даже пот прошиб. И на следующее утро пришёл ко мне? Это какая-то фантасмагория. Может, я всё-таки сплю? Возможно, я и продолжала бы спать дальше, если бы Эмма, не переставая сверлить весьма неприятным взглядом, вдруг не ткнула бы в меня пальцем: – И всё было бы нормально, если бы ты не вылезла! Я даже ойкнула. Вечер как говорится, переставал быть томным. – И какого дьявола тебе понадобилось? Зачем было пистолет хватать? И чего вы всё разнюхивали? Про Германа, про бокалы? Думаешь, мы не знали? Герман Димке рассказал, что вы у него были! И Клавдия мне призналась, что вы её расспрашивали! Когда ты звонила Диме, чтобы он вас к ней до Борков подвёз, мы с ним рядом на одном диване лежали! – фыркнула Эмма. – Думали, она вам поможет? Думали, что самые умные? – Так вот кто старушку грохнул! – вырвалось у меня, поскольку не было уже сил слушать эту полоумную. – Позвонили и велели выйти на крыльцо? Скажешь – нет? Ты позвонила? На что Эмма, нимало не смущаясь, развела руками: – Ну, с ней промашка вышла. Дима второпях охранникам в Рыбешкино позвонил, а потом со своего телефона и ей набрал… Тут я с некоторым беспокойством начала ощущать, что мне всё больше хочется вцепиться Эмме в волосы и повозить малость по ковру. – А зачем Алискин дом разгромили? – взяв верх над чувствами, спросила я. – Пистолет искали? – Пистолет? – казалось, искренне удивилась вдова. – Зачем? Колье искали. Пропало оно, сразу после приёма и пропало. Никто понять ничего не мог. Все перессорились! Да Дима потом быстро Вику вычислил. Тупой он и жадный до одури. А сначала подумали, что и правда, оно у художницы осталось! – И… что? – Ничто. Дима и меньших обид не прощает. «Черт возьми, – подумала я, – а где же тогда пистолет? Не испарился же он? Впрочем, о таких пустяках Эмма может и не знать… А знает ли о том, что «Путь Бога» – фальшивка? И… знает ли о родителях близнецов?» – А вы знаете, что ваши бандюги двух стариков убили? Ни в чём не повинных стариков? Возведя глаза к потолку, вдова покопалась где-то в памяти и протянула: – А-а! У которых в деревне ваша художница пряталась? – она отмахнулась от меня ладошкой. – Они сами виноваты! Сразу сказали бы адрес и всё! А Дима сказал, что старикан на ребят сам набросился и так волтузил, что те еле справились! А бабка тоже… Что говорила дальше Эмма, я уже не слышала. Кровь бросилась мне в лицо, перед глазами поплыло и в ушах застучало. Одним махом сбив вдову с кровати на пол, я набросилась на неё сверху, молотя как попало, кулаками. Она взвыла, отбиваясь, и задёргала коленками, пытаясь меня сбросить. Ухоженное личико вдовы окрасилось кровью… Но прийти в себя и остановиться я не могла. Пока кто-то вдруг не схватил меня за плечи и не отшвырнул к стенке… Я осела. В центре комнаты стоял Коломатников. В проёме смежной двери застыли два серых субъекта. Эмма прекратила орать и оглянулась на вошедших… Взгляд её неожиданно стал безумным. Она приподнялась и, судорожно пытаясь отползти, завизжала: – Нет, Димочка, нет! Я не виновата! Признаюсь, но эта странная сцена меня потрясла и отрезвила. Криво улыбнувшись, Коломатников шагнул к вдове: – Ну разве я не говорил, что все бабы – дуры? Казалось, Эмма ничего не слышала. Бешено тараща на него глаза, она как заколдованная твердила: – Димочка, я не виновата! Не надо, Димочка! Димочка, не надо! Меж тем Коломатников поймал брыкающуюся вдову за волосы и, притянув её голову к себе, взглянул прямо в глаза: – Опять обдолбалась! Опять? Что я тебе обещал? Брезгливо оттолкнув её, он отошёл и в тот же миг к вдове двинулись Серые. – Он убьёт меня! Он убьёт меня! Нет, нет… Я ничего не говорила! – отбиваясь от Серых, заголосила Эмма и, словно цепляясь за последнюю соломинку, оглянулась на меня. – Он убьёт меня! Не надо! Ди-имочка! Серые лихо выволокли вдову из комнаты. Коломатников чуть задержался, оглянулся на меня и качнул головой. Повернулся и шагнул за порог. Дверь закрылась. Несколько секунд ещё я слышала крики вдовы, потом всё стихло. Судорожно выдохнув, я вытерла пот со лба. Меня трясло. Теперь-то я сообразила – весёлая вдова наркоманка. Можно даже предположить, кто этому увлечению способствовал. Но дикий, какой-то нечеловеческий страх в её глазах, когда она увидела Коломатникова, меня потряс. Она же только что рассказывала об их взаимной любви! Так, мне ясно только одно – торчать в этой комнате и ждать, пока меня так же, словно овцу, вынесут на псарню, свинарню или ещё бог знает куда, я не могу. Не знаю, смогли ли они поймать Мегрэнь, но упоминание Эммы об Алиске в прошедшем времени мне не нравилось. Я вскочила, кинулась в ванную, умылась холодной водой. Конечно, идти на таран головой как сегодня днём я не стану. Голова, в конце концов, одна-единственная. Вернулась в комнату, схватила найденный ранее карандаш и осторожно двинулась к двери, в которую несколько минут назад вынесли вдову. Дверь оказалась весьма добротной и, ко всему прочему, запертой. Я бестолково потолклась возле, аккуратно дергая ручку, потом, шепотом чертыхаясь, подошла к двери, ведущей на лестницу. Прислушалась. Снаружи царила тишина. Я потихоньку открыла щеколду и, осторожно надавив на бронзовую ручку… едва не вывалилась из комнаты! Неслышно охнув, я ввалилась обратно, прикрыв дверь. Всё это время она не была заперта! Видимо Раввин, в сердцах ахнув ею о косяк, в бешенстве позабыл о такой мелочи. Стараясь унять сердце, я прикрыла глаза и несколько раз глубоко вздохнула. Там горит свет, с одной стороны это хорошо, а с другой – плохо. Если что, главное не выказывать страх, вести себя естественно и непринужденно… Всё, пошла! Приоткрыла дверь и почти шагнула… Грохот, сотрясший стены, заставил меня присесть. Невесть откуда взявшаяся неведомая сила вырвала из моих пальцев ручку двери, отчего та шарахнула, словно гаубица, о стену, а меня забросило обратно в комнату. Я рухнула на ковёр. Сознаюсь, хотела о чём-нибудь подумать, но не знала о чём. Глупо же было думать, что это землетрясение! – Нет, ребята, – тряхнув головой, пробормотала я и упрямо двинула в сторону двери, правда, пока на четвереньках, – вы меня и землетрясением не остановите… Высунула голову в коридор, повертела туда-сюда. Кажется, стало ещё тише, чем до грохота. Я поднялась на ноги и, держась за перила, осторожно двинулась к лестничному пролёту, ведущему вниз. Едва я коснулась первой ступени, свет вдруг мигнул и погас, и всё погрузилось в темноту. От грохота я малость оглохла, а сейчас ещё и ослепла. Ситуация – зашибись! И неожиданно дом ожил… Послышались какие-то стуки, топот, приглушенные, но весьма взвинченные голоса. Я не могла сообразить, где всё это происходит, поэтому стояла, прислушиваясь, в надежде, что глаза хотя бы немножко привыкнут к потёмкам. Я не ошиблась. Через несколько секунд из чернильной тьмы проявились очертания перил, углов, ступеней… Где-то внизу появился неяркий белесый цвет, послышался слабый запах паленого. Шум усиливался, что-то громко затрещало. И вопрос, куда мне теперь деваться, сделался весьма актуальным. Я всё ещё судорожно дёргалась возле перил, не зная, на что решиться, когда краем глаза засекла какое-то движение. Вдруг этажом ниже, очень близко, что-то грохнуло, там затопали и закричали. – Да ложись же! – заорал кто-то совсем рядом. В то же мгновение неясная тень метнулась с лестницы ко мне в ноги, я заорала дурным голосом, ощущая, как кто-то, ухватив за щиколотки, рванул меня на пол. Я грохнулась плашмя, а раздавшийся где-то поблизости взрыв заглушил мои вопли. Одновременно вокруг бешено защёлкало, и прямо на меня сверху посыпалась мелкая штукатурка. Впрочем, штукатурка – это было полбеды. Вместе со штукатуркой на меня навалился дюжий мужик в чёрном, чрезвычайно жёстком камуфляже… – Лежи, зараза! – перекрывая шум, проорал он мне в ухо, одновременно пытаясь загрести обеими руками мою голову куда-то под себя. – Лежи, убьют, дура! Какой раз сегодня я была дурой – я уже и со счету сбилась! Но так запросто сдаваться я больше не собиралась. Собравшись с силами, рванулась, одновременно толкнув мужика обеими руками в грудь. С тем же успехом я могла бы толкнуть паровоз. Но таких жёстких природных мужиков явно не бывает! Видимо на нём было что-то вроде бронежилета. И только в мозгу моем мелькнуло слово «бронежилет», как я осознала, что вокруг происходит. Это ведь стреляют! Изловчившись, я выкрутилась, перевернулась на живот и, загребая локтями, словно тюлень ластами, шустро двинулась к лестничному пролету, ведущему наверх. Там, по крайней мере, тихо. Но мужик, живописно выругавшись в мой адрес, рванулся следом, поймал меня за ногу и потянул по паркету к себе… К несчастью, ничего страшнее карандаша, прихваченного из комнаты, у меня с собой не было. Ну да выбирать не приходилось! Стиснув его в кулаке, я перевернулась на спину и резко выбросила перед собой трясущуюся руку, демонстрируя неприятелю, что задёшево не сдамся. Неприятель удивился. Он перестал тащить, перебирая, словно канат мою ногу и уставился на карандаш. Несколько мгновений мы молча моргали, а вокруг сверкало и бахало, и новые порции сыплющейся свежеотбитой белой штукатурки превращали это безумное действо в детское валяние под новогодней ёлкой… Тут неприятель несколько озадаченно кашлянул, протянул руку и осторожно вытащил карандаш из моих пальцев. – Хм! Спасибо, – невыносимо интеллигентно сказал он. – Но… зачем нам сейчас карандаш? Действительно, зачем? Тем более что… На мужике, конечно, черная, закрывающая лицо, балаклава, да и каска, но… голос? Нет, это безумие! То, что я думаю – полная глупость. Хотя, помнится, второго августа он иногда вместе со многими прочими даже купается в фонтанах в парке Горького, но чтоб вот так… Мужик меж тем стянул вырез балаклавы к подбородку и я вдруг подумала, что никогда не видела своего шефа без очков… И почему-то брякнула: – Вы кто? – то есть, я, конечно, хотела спросить совсем другое, но вырвалось именно это. Такой, казалось, немудреный вопрос неожиданно привел Кусякина в сильнейшее волнение. – Шмелёва! Тебя по голове не били?! Как тут ответить? Били, конечно. И не один раз. Но это никак не объясняет его тут появления. Кусякин же, вероятно, восприняв мою заторможенную реакцию как следствие душевной и физической травмы, активизировался, схватил меня в охапку и живо пополз к двери комнаты, из которой я так долго и старательно пыталась смотаться. В этом было нечто философское. Пока я, волочась как собачья игрушка по паркету, об этом размышляла, где-то ниже этажом снова прилично грохнуло, и вслед за этим грозно рявкнуло: – Лежать! Работает ОМОН! – и дальше по смыслу правильно, но непечатно. Конечно ничего умнее, как затащить меня в ванную комнату и, ощупав руки-ноги, засунуть в ванну, Кусякин не придумал. Просто дальше было некуда, был бы тут камин – затолкал бы меня в дымоход. Поскольку всё это произошло в мгновение ока, аргументированно возразить я не успела, Кусякин недвусмысленно продемонстрировал мне кулак, вышел и дверь закрыл. Грохота отсюда слышно не было, может звукоизоляция была хорошая, а может он и вовсе прекратился, я не знала. Постояв какое-то время столбиком, я решила, что замёрзла и из ванны вылезла. Подошла к двери и прислушалась. Тихо. Только я собралась её приоткрыть, как в комнате послышались громкие мужские голоса, и я со всех ног кинулась обратно в ванну, памятуя, что если шеф взаправду сердится, ему лучше не перечить. Итак, я стояла как паинька посередине ванны, ангельски сложив ручки крестиком. Голоса приблизились и дверь распахнулась. Образовался Кусякин, уже без каски и балаклавы, непривычно взъерошенный, но от этого необычайно милый, и следом за ним Юрка Лапкин в таком же черном камуфляже и пистолетом в руке. Судя по выражению его глаз и сломанными над переносицей бровями, он был готов пристрелить меня прямо здесь же, в ванне. Завидев своего соседа, я вытаращила глаза, но рот открыть не посмела. – Так… – грозно начал Юрка, но, посмотрев на меня, вдруг умолк и… захохотал.