— О чем я вам говорила, — ввернула Полина. — А еще о том, что после этого Мария имела с ним несколько телефонных бесед. — И посмотрел на Матушку выжидательно. — Они велись через телефон помощника, — ответила она. — Ивана Борисовича Голдберга? — Мария кивнула. — С ним я имел беседу. Завтра встречаюсь, поскольку сегодня его нет в городе. — До него у Львовского другой ассистент был. Дружинин. Мы с ним контактировали, когда начинали. Он приятнее Голдберга был, отзывчивый, понимающий, очень нам помогал с организацией. — Что ж его такого хорошего уволили? — Я слышала, что он переехал жить за границу. Сейчас это модно. Так мы пойдем? — Еще на минутку задержу. Как выглядит Львовский, что собой представляет? Я попытался найти о нем инфу в интернете, там ничего. — Немолодой, стройный, очень спокойный мужчина с густыми седыми волосами. Лицо непроницаемое, голос ровный, тихий. Одет очень элегантно. — Как денди лондонский? — хмыкнул Каримов. «Надо же, «Евгения Онегина» знает», — несколько удивилась Поля. — Пожалуй. Пальто (мы тут, на Пятаке, встретились), шарф, перчатки замшевые. Глаза прикрыты очками «Армани». — Как вы на него вышли? — Он на меня. Опять же, через помощника Дружинина. Сказал, хочет помочь нашему фонду. — В том числе деньгами? — Да, Львовский отчисляет нам энные суммы. — А конкретнее? — Ты ж будешь не только меня лично пробивать, старлей, но и бухгалтерию нашего фонда, — язвительно проговорила Мария, не переставая «тыкать» Каримову, — вот и узнаешь. — Она взяла Полю под руку. — Пошли мы, бывай. — Вас обеих вызовут к следователю, учтите. — Учли. Их выпустил за ворота полицейский в форме. Поля предложила где-нибудь посидеть. И перекусить хотелось, и узнать-таки историю знакомства Батюшки с Матушкой. — В пирожковую? — Они частенько бывали там. Пили чай, ели ватрушки и кулебяку. Цены в заведении были демократичными, обстановка уютной. — Там вина не подают, а мне так выпить хочется, — призналась Поля. — Уже второй день. — А в чем проблема? С собой принесем. — Нехорошо это. — Да брось ты, Полька. Нас все там знают, возражать не будут. Мы сядем в уголок и аккуратненько разольем по кружкам коньячок. Только сначала купим его. Они зашли в ближайший магазин, приобрели четвертную «Арарата», после чего направились к пирожковой. На ней Мария настаивала, поскольку знала, где там покурить можно. Ее пекари пускали на черную лестницу, где дымили сами. В заведении было тепло, а пахло не просто вкусно — умопомрачительно. В детстве Поля жила рядом с пекарней, и аромат свежего хлеба навевал самые приятные воспоминания. Но не только он, еще и вкус. На большой перемене она с лучшей подружкой бегала к ларьку, в котором продавали еще горячие буханки, батоны, плюшки, брали половинку ржаного на двоих, они ее разламывали, посыпали солью и ели, запивая «Фантой». До сих пор Поля не ела ничего вкуснее того черного, дышавшего, горячего, с хрустящей корочкой хлеба. Какие омары, икра, фуа-гра? «Дарницкий» с солью — вот деликатес. А если его еще и маслом растительным сбрызнуть… Рот Поли наполнился слюной. Она подбежала к витрине и за секунду слопала глазами половину ассортимента. — Привет, девочки, — поздоровалась с посетительницами продавец Катя. — Слышали, у вас на Пятаке неприятности. — Да уж, — вдохнула Мария. — Разогнали сейчас всех. Не знаю, пустят ли на него в следующий раз. — Обойдется все, не переживайте. Что будете? — Как обычно, две кулебяки и ватрушки. Еще чай. И, Кать, дай нам дополнительные чашки, а? Мы немножко нервы успокоим, не против? — И высунула из сумки горлышко бутылки. — Столик за вешалкой как раз свободен, — шепнула женщина. — Занимайте. Я все вам сама принесу. — Мне еще пряную коврижку и бутерброд «Московский», — выпалила Поля. — А ты, деточка, не лопнешь? — хмыкнула Мария. — Пусть ест, а то худющая, смотреть страшно. — Катя была дамой пышной, и девушки средней комплекции казались ей тощими. — Вот вам чашки и две конфетки на закуску, топайте, пока столик не заняли, — быстро проговорила она, увидев, как в зал заходит компания из четырех человек. Поля с Машей потопали. Разделись, сели. Когда коньяк был разлит, выпили. — Я трижды замужем была, — без перехода начала Мария, разом проглотив конфетку, тогда как Поля ее только надкусила. — Первый раз меня, можно сказать, насильно выдали. Мне уже тридцать, а я все нецелованная девственница. — Никогда бы не подумала, что ты была робкой. — И правильно. — Матушка отпила еще коньяка и даже не поморщилась, проглотив его без закуски. — Потому что робкой я и не была. Мечтательной, да. Все принца ждала. А почему нет? Собою недурна была тогда, образованна, из хорошей семьи, с приданым. Невеста хоть куда. Но не везло с мужиками. И, как тридцать исполнилось, нашли мне партию. Дед-профессор своего аспиранта в дом привел. Красивого, импозантного, молодого. Несмотря на эти достоинства, не понравился он мне. Кен какой-то пластмассовый. И все же дала я себя уговорить на брак с ним. О детях пора было думать, а от дедушкиного аспиранта чего бы ни родить? И через год на свет появился Лука. — Парень, что сейчас учился на оперного тенора. — Пока я дома с дитем, муж мой по кабакам с бабами. Дед через него частенько деньги мне передавал, да не все доходили. Другую в итоге нашел красавец мой. На развод подал и раздел имущества — мы квартиру на большую поменяли, когда Лука родился. Я в суде драться за долю хотела, но мои интеллигентные предки сказали, будь выше этого, отдай. Послушалась, дура. Тут из-за вешалки, длинной, похожей на ширму, показалась Катерина с подносом. На нем выпечка и чашки с чаем. А еще пара мандаринок от себя. Она подмигнула женщинам и, оставив поднос, удалилась. Поля тут же схватила «Московский» бутерброд, его надо есть, пока булка хрустящая, а сыр не застыл. — Второго мужа тоже в дом родственники привели, — продолжила Мария. — Этот был старше меня, вдовец. Положительный, серьезный. Сказали, за ним будешь как за каменной стеной. Опять послушалась, вышла замуж, родила дочку. — Почему с ним не сложилось? — Козлом оказался похлеще предыдущего. Тиранил нас жестко. Все должны были по его правилам жить. Есть по расписанию, смотреть телевизор, гулять, ложиться спать. Детям не разрешалось шуметь и бегать, даже полуторагодовалой дочке. Если она не вела себя достойно, доставалось мне — не доглядела. Наша квартира превратилась в казарму, а муж даже не был военным. Он обеспечивал нас, и мог все делать по дому, но счастье не в этом, не так ли? Мы не могли спокойно дышать. Дети боялись отца, хоть он физически их и не наказывал. Я подала на развод. А чтоб его дали, приврала в суде. Сказала, что бьет. Поверили, потому что дочь с сыном сидели при нем, как пришибленные. Этот ничего не отобрал у меня. Но ничего и не оставил. Минимальные алименты на дочь перечислял, и все. — Маша глянула в чашку Поли. — Допила? Давай еще по чуть-чуть. — Она плеснула еще коньячку, который уже приятно согрел изнутри, расслабил. — Больше я замуж не собиралась. Но и родственники от меня отстали. Я зажила спокойно, работу хорошую нашла в городской администрации, друзьями обзавелась, которых мне муж запрещал иметь, с детьми родители помогали, дед меня в театры сопровождал. Но когда мне исполнился сорок один год, случилось ужасное (прекрасное, как я тогда думала), встретился мне ТОТ САМЫЙ… — Принц? — Мне он виделся именно принцем, — горько усмехнулась Мария и залпом выпила коньяк. — Я ремонт затеяла, и на замер дверей ко мне приехал Глеб. Я втюрилась в него с первого взгляда, как девчонка малолетняя. — Он был хорош собой? — Божественно прекрасен. Будто с Олимпа сошел. Когда мои дети смотрят «Тора», и дочка восхищается им, я фыркаю про себя. Артист, который его играет… — Крис Хемсворт. — Наверное. Он недурен собой, безусловно. Но Глеб смотрелся бы в роли бога грома в сто раз лучше. Только он брюнетом был… Синеглазым брюнетом с фарфоровой кожей. — Как Ален Делон? — Мужественнее. Влипла я, в общем, Полька. И Глеб сразу это почувствовал. Быстро меня в оборот взял, и спустя три месяца после знакомства мы стали мужем и женой. Мои родственники, которых я поставила перед фактом, были в шоке. Мой новоиспеченный супруг по молодости сидел за разбой пять лет, окончил только ПТУ и не имел ни кола ни двора. Меня все это не смущало, и я послала их подальше. Два раза выходила за тех, кого мне родные выбрали, и что же? Сделали они меня счастливой? Нет! А сердце не обманешь, и оно подсказывало мне, что я нашла наконец свою вторую половинку. — И оно ошиблось? — Еще как! Но год мы хорошо жили, счастливо. Я на крыльях порхала, хоть и понимала, что в нашей паре я люблю, а Глеб принимает это. Но с благодарностью, и это замечательно. Пожалуй, я сама все испортила. Муж не хотел детей. Говорил, что у него дурные гены, да и куда нам третий? Но я была одержима идеей родить от него. И забеременела. Свое положение скрывала несколько месяцев, но все же поделилась новостью с мужем. Думала, он, когда свыкнется с мыслью о скором отцовстве, поймет, как ошибался, и начнет радоваться вместе с мной. Но нет! Глеб психанул и ушел из дома. Я с ног сбилась, пытаясь его найти, но муж сам вернулся через три дня. Исхудавший, небритый, какой-то чумной. Он попросил прощения, мы помирились, но ненадолго. Глеб стал другим, раздражительным, хмурым. С прежней работы уволился, но нашел другую. Стал экспедитором. А это постоянные командировки, какие-то махинации с чеками. Из роддома Глеб меня не забирал. Сказал, из-за работы. Потом я узнала, что он был в Москве и просто не захотел. — У тебя замечательный сын. — Поля вспомнила милую мордашку младшенького. У него было ДЦП, но не в тяжелой форме, и он даже занимался танцами в спецгруппе. — Неужели Глеб так его и не полюбил? — Он его едва терпел. А на меня орал, я же говорил тебе, у меня плохие гены, нельзя от меня рожать! — Почему ты не развелась с ним сразу? — Без памяти любила. И такого, злого, неприятного, пьющего, еще больше. Но тогда были еще цветочки, ягодки потом пошли. Глеб еще и наркоманом оказался. Когда познакомились, он держался в рамках, но чем больше появлялось проблем в семье, тем сложнее ему было себя контролировать. А тут еще работа эта… Не только товары Глеб доставлял в разные города, еще и дурь. Так она всегда была в свободном доступе. Сначала понемногу брал, потом все больше. Хозяева заметили недостачу, повесили на Глеба долг. Он, не зная, как выпутаться, упал мне в ноги, все рассказал. И я кинулась мужа спасать! Квартиру поменяла на однокомнатную, чтобы с его долгами расплатиться, а потом начала по клиникам таскать. На детей рукой махнула. Луку дед к себе забрал, остальных родители. А я себя на алтарь любви к мужу положила и позволила себя терзать не только ему… Не хочу вспоминать, через что мне пришлось пройти. Глеб меня бил, издевался при дружках, водил в МОЙ дом баб и трахал на моих глазах. Меня как-то отдал бандитам. В счет долга. И теперь уже меня трахали… — Она тряхнула головой, будто желая, чтоб вспоминания вылетели из нее. — Закончилось все печально. Глеб, находясь дома с дружками, устроил пожар. Ненамеренно. Все отключились, кто-то с сигаретой, и она загорелась. Все трое погибли — один от передоза, второй вышел в окно, желая спастись, а Глеб задохнулся. — Так ты вдова? Я не знала. — Да, мой муж умер. И хорошо! Иначе я закончила бы, как он, и мои дети остались бы сиротами. С ним я донельзя опустилась. Колоться не стала, уже хорошо, но пила, воровала, чтобы муженьку денежку принести. Оставшись без квартиры, я стала бездомной. Естественно, меня приняли бы родные. И дед, и родители, и дядя с тетей, но я не могла им в глаза смотреть. Мне легче было скитаться. Тогда-то мне и повстречался Леня. Сначала я его всерьез не воспринимала. Считала полоумным фанатиком. В нашей семье ученых все атеисты, ни родителей, ни меня не крестили. А Леня смог вселить в меня веру. Прежде всего, в себя. И я поняла, что смогу все исправить. — А я думала, это ты спасла Батюшку. — Он меня, я его. Сейчас он без меня пропадет. А когда-то пропадала я. — Хочу выпить за вас, тебя и Леню. — Поля подняла свою чашку. — Если бы не вы… — Не-не, я этого всего не люблю, — запротестовала Мария. — Прибереги хвалебные речи до моих похорон. Давай за все хорошее. Они чокнулись и допили коньяк. Оставался чай с ватрушками. На него и перешли. — Как у тебя на личном, Полька? — Мария всегда называла ее именно так. Полине первое время не нравилось. Это как Танька или Дунька — грубовато. Но потом смирилась. Маша и мужа Ленькой называла. Для нее это было не грубовато, а по-свойски. — На личном все хорошо. — Все с тем же парнем живешь? — С Макаром, да. — А то я хотела тебе предложить присмотреться к Маратику.