Отцом Вани был тот самый мужик, которого сестры не поделили. Он встречался со старшей, будущей матерью Сани, но младшая его у нее увела. Молодые люди вскоре поженились, и страдающая брошенка поступила как многие в ее положении: выскочила замуж за первого встречного. На первый взгляд тот казался нормальным: работал водителем грузовика, жил у старика-деда, квартира которого была завещана внуку, пил в меру и совсем не курил. Позже выяснилось, что никотин был противопоказан его пораженным туберкулезом легким, а болезнь муженек подцепил на зоне. Семейная жизнь сразу не задалась. Не любила женщина супруга. Он чувствовал это и злился. От стресса начал больше пить, поднимать руку на благоверную. Ей бы развестись, но узнав о том, что предательница-сестра зачать не может, старшая быстренько забеременела и через девять месяцев родила Саню. Наследник семью не укрепил. Отец как запил на радостях, так и продолжил. С работы выгнали. Матери пришлось полугодовалого Саню в ясли отдавать и выходить из декрета. А тут еще дед преставился. Но квартира его досталась не внуку. Наследник дал жильцам полгода, после чего выдворил. Те съезжать не хотели, пришлось с милицией выселять. Пьяного батю так это рассердило, что он кинулся на участкового. Тяжких повреждений тому не нанес, но под суд все равно попал. На два года посадили непутевого главу семьи. К Саниному четырехлетию он откинулся. Мальчик очень ждал папу. Он, естественно, не помнил его, а еще пребывал в уверенности, что тот все эти годы работал на Севере, в Комсомольске-на-Амуре. Мама уверяла мальчика в этом. Называла его отца строителем ГЭС. Саня ей верил. Именно ей, а не соседям, что называли его батю уголовником. Встреча Саню разочаровала. Папка уделил ему меньше минуты: пару раз подкинул, назвал дрищем, сунул ему шоколадку и отправил гулять. Точнее, вытолкал за дверь, не слушая возражений, чтобы покувыркаться наконец с женой. Вечером же мужик привел в дом гостей, и компания принялась отмечать освобождение. Празднование знаменательного события продлилось несколько дней, в которые мать не ходила на работу, а Саня в сад. Оба якобы заболели. Благодаря фальшивым справкам родительнице удалось скрыть правду. Но гулянки устраивались все чаще, начались прогулы, и ее уволили. Саня в сад ходить тоже перестал. Сидел в своей комнатушке, когда взрослые бухали, или слонялся по двору. Мать вскоре забеременела. Хотела аборт сделать, да срок прошел. Пришлось вынашивать. Правда, на образе жизни женщины это никак не отразилось. Дочь ее родилась семимесячной со множеством патологий. Умерла на третий день. Сколько крокодильих слез пролила мать по своей малютке, Саня не знал. Он был отвезен к бабке еще до родов. Мать обещала вскоре забрать сына, а старухе сулила ежемесячно присылать деньги на содержание пацана. Обманула обоих. Но как бы плохо Саньке ни жилось с родителями, он очень хотел вернуться к ним. Те хотя бы не били, не обзывали чертом меченым да паскудником. И со стола, когда все засыпали, Саня мог остатки собрать. Алкаши ели мало, только закусывали, и он мог лакомиться ливерной колбасой, килькой в томатном соусе, тушенкой (если в банку водички добавить, погреть, туда же хлеб накрошить — вкуснейшая похлебка получалась). Домой он попал только в десятилетнем возрасте. В деревне имелась лишь начальная школа, а средняя в семи километрах. Добираться на автобусе за свой счет. Считай, бабкин. И та, недолго думая, выгнала внука. Сосед как раз в город ехал, она Саньку ему и передала. Сказала, где высадить. Дала за беспокойство рубль. А внуку — старую матерчатую сумку с вещами, они все в нее поместились. Отец с матерью, мягко говоря, Саньке не обрадовались. Они уже сдали его комнату, и размещать мальчика было негде. Разве что на балконе. Там ему и постелили. Когда погода стояла хорошая, Сане даже нравилось его место обитания. Свежий воздух, двор виден и всегда знаешь, когда ребятня собирается в футбол поиграть, а еще вонь из кухни, где круглосуточно кто-то пьет и курит, не доходит. Но это лето выдалось холодным и дождливым. На незастекленном балконе спать приходилось под несколькими старыми одеялами и клеенкой. В итоге Саня простыл, пришлось выделить ему угол комнаты, где жили родители и… Их подруга. Отец трахался с ней, когда мать засыпала. Это было мерзко и в то же время возбуждающе. Именно в десять в Саньке пробудился основной инстинкт. Едва мальчишка оклемался, его отправили назад в деревню. — Бабушка не примет меня, — пытался вразумить родителей Саня. — А ты попроси ее хорошенько. Скажи, в городе болею, там экология плохая. — Ей плевать на мое здоровье… — Не говори ерунды, — едва ворочая языком, возражала ему мать. — Бабушка любит тебя. Но по-своему. — Она бьет меня и обзывает. — Значит, плохо себя ведешь. — Нормально я себя веду, — продолжал спорить Саня. — А ненавидит она меня, потому что я черт меченый. Еще и дармоед. Вы денег ей обещали, но ни разу не прислали. А мне форму надо школьную, портфель… Не поеду я никуда! — И заревел-таки. — Не ной, — рыкнул на него отец. — Не баба. А денег найдем… Так он хотел от сына избавиться, что где-то назанимал двадцать рублей, раздобыл почти новую форму, пусть на два размера больше, башмаки и куртку (тоже не новые). Мать ссыпала Саньке в карман мелочь на проезд. И помахали ему родители ручкой. Из окна. Никто из них не удосужился проводить пацана на вокзал. Не маленький уже, сам доберется. И он добрался. Не только до вокзала, но и до деревни, а она от станции в трех километрах находилась. При этом Санька ни гроша на проезд не потратил, только на беляш тридцать пять копеек. В привокзальном киоске его купил и съел тут же, обжигаясь, обливаясь жиром и наслаждаясь вкусом. Саня обожал пирожки с «котятами». Жаль, редко ел. Тридцать пять копеек, сумма большая. На нее можно купить бутерброд с колбасой, мороженое и стакан газировки из автомата. Саня подошел к дому бабки, когда уже стемнело. Взялся за калитку, но замер, увидев на крыльце веник. Им его тоже били. А еще бельем, что сейчас сушилось на веревке, особенно больно, если мокрым и по лицу, шлангом, змеящимся между грядок, резиновым сапогом. А сколько колотушек в самой избе! Неужели Саня войдет в нее, чтобы снова получать? — Да и не примет бабка меня, — пробормотал он. — Двадцатку возьмет, скажет, что это жалкие слезы, и ей больше причитается, а потом опять выставит… Так бы она поступила или нет, Саня не стал проверять. Он развернулся на сто восемьдесят градусов и рванул в обратном от дома направлении. У него есть деньги, теплая одежды, ранец удобный, он не пропадет! Ночь мальчик провел в заброшенном доме. У него не имелось крыши, но дождя не обещали, а на холоде ему спать не привыкать. Поутру Саня отправился в лагерь к друзьям-детдомовцам. По пути купил пакет конфет, чтоб угостить пацанов, и сушек с маком. Их бы больше сигареты порадовали, ясно, но кто б ему их продал? Десять дней Саня наслаждался жизнью, пока не закончилась смена. Он знал, как пробраться на территорию незаметно, и проводил ночи у друзей. Но когда лагерь опустел, его быстро заметили и выгнали. Пришлось обустраиваться в заброшенном доме. Но и это Саня смог. Он сколотил себе шалаш, крышу его обил клеенкой, внутрь положил матрас, подушку, одеяло (все это нашел на помойке). Мальчик раздобыл и посуду, так что мог себе готовить. На продукты не тратился, воровал яйца, подкапывал в огороде картошку, но мог и рыбу поймать или голубя камнем подбить. От дома бабки Саня держался подальше, обитал на другом конце деревни, на отшибе, а в магазин и аптеку (соль, сахар, мыло все же приходилось покупать, как и зеленку, чтобы болячки мазать) бегал к ЖД-станции. И, несмотря на все меры предосторожности, он как-то оказался у бабкиной калитки. Свалился с велосипеда и кубарем покатился с горки. Остановил его головокружительное перемещение забор — Саня влетел в него. Когда поднялся, понял, где оказался, и хотел сразу убежать, да увидел… Брата Ваню. Это еще в конце лета было, и он, очевидно, снова гостил у бабки. — Привет, — поздоровался с ним Саня. Брат ничего не ответил. Он вытаращил глаза и часто-часто ими замигал. — Да не ссы ты! Мальчишка стал озираться по сторонам. Искал глазами бабку? Оказалось, мать. Она находилась в огороде. Там же отец, несостоявшийся муж уже Саниной родительницы. Лысоватый, с брюшком, но с добрым лицом мужичок. Супруга тоже имела лишний вес. Он ее не портил. А румянец на щеках делал очень милой. Когда-то сестры были похожи, теперь совсем нет. «Интересно, какой была бы сейчас мама, выйди она замуж за этого дядьку?» — подумал Саня, но углубляться в размышления не стал. Его вот-вот заметят! — Пошли погуляем, — предложил он брату. Тот замотал головой и начал пятиться. Но Санька успел подскочить к калитке, сунуть руку между прутьев, схватить брата за грудки, притянуть к себе и прошептать ему в лицо: — Если проболтаешься о том, что видел меня, придушу. После этого Саня убежал, решив больше не вспоминать о полоумном брате и его семье. Первого сентября он, естественно, в школу не пошел. Скорее всего, бабке звонили, спрашивали почему. Она ответила, теперь он живет с родителями. Все и успокоились. В общем, никто Сане не мешал наслаждаться свободой. Его беззаботная жизнь закончилась через два месяца. И в самый неподходящий момент: он нашел себе место, где можно перезимовать. Не просто с крышей, с печкой. Но на ноябрьские праздники, когда он у ЖД-станции радовал себя беляшом и газировкой, к нему подошли два милиционера. Они задавали вопросы, пацан отвечал на них уверенным враньем, а когда его повели в отделение, попытался сбежать. Его догнали и отволокли в участок. Там мальчик узнал о гибели бабушки. Ее убили с целью ограбления. Труп нашла дочь, приехавшая с семьей повидать мать. Та им дом отписала и обязала навещать ее регулярно. Документы на землю и недвижимость она положила в ящик с «похоронными» деньгами. При обыске они, деньги, не были обнаружены. Так как бабка была скрягой и не доверяла сберегательным кассам, то сумму скопила немалую. Из-за нее и лишилась жизни. Именно тетка указала на Сашку, как на подозреваемого. Он бабку ненавидел и этого не скрывал, а еще крутился возле дома (Ванечка его видел) и, естественно, нуждался в деньгах, как все бродяги. Доказать вину одиннадцатилетнего пацана не смогли. И денег при нем нашли чуть: рубль и пятнадцать копеек мелочью. А оставшийся от родителей червонец он так запрятал, что никакому сыщику не отыскать. Сашку вернули домой и поставили на учет в детскую комнату. Родителям тоже досталось: отца в тубдиспансер упекли, а мать влепили статью за тунеядство. Поскольку на ее иждивении находился ребенок, не посадили, но привлекли к общественным работам сроком на год. А хуже того: принудительно закодировали. Не выдержала женщина такого «рабства», сорвалась, в пьяном дурмане кинулась с ножом на подругу, ту самую, с которой ее муж спал, ладно не убила. На сей раз срок дали. Отправилась маманька по этапу, а Саня в детский дом. Он наделся попасть в тот, где его друзья содержались, но нет. Загремел он в лютое учреждение для трудных подростков. И эти детдомовцы были не такими, к каким он привык. Его друзья обычные хулиганы, шантропа, курящая, попивающая, по мелочи ворующая. Саня же оказался среди озлобленных волчат. Через год сам таким стал, а в четырнадцать угодил в колонию для малолетних преступников. Втроем напали на дядьку пьяненького, ограбили, избили до полусмерти (инвалидом остался мужик), но попался только Саня — его дружинник догнал. Никого из подельников он не выдал, да только нашла их милиция и без его показаний. И это очень Сане навредило: сколько бы он ни божился, а ему до конца не верили. Всю свою маленькую жизнь он доказывал кому-то, что не верблюд. Бабке, что не черт меченый, полиции, что не ее убийца, корешам, что не стукач… С таким клеймом в колонии авторитета не завоюешь. А Сане хотелось. Но с ним не считались и дали обидное погоняло Лишай. Он вышел на свободу с твердым желанием начать новую жизнь. Саня был смышленым, все на лету схватывал, и если бы уделял хоть немного времени учебе, то мог бы хорошистом стать. Он хотел пойти куда-нибудь разнорабочим, получить среднее образование в вечерней школе, потом поступить в техникум. Да-да, не в ПТУ, а непременно в техникум, где готовили химиков — именно эта наука его увлекала. Пока же Саня знал только две формулы: воды и спирта. Из детского дома его забрала мать. Она освободилась год назад и за это время сумела наладить жизнь. Отец этому не мешал, он умер в диспансере, зато очень помогала Вера. Саня думал, речь идет о религии. Мать, как и многие откинувшиеся, пришла к Богу, стала Библию читать, молиться, посты держать. В ее искренность сын слабо верил. Эта женщина все делала напоказ: и страдала, и радовалась, и каялась. Но пить бросила, уже хорошо. И нашла себе человека, на которого можно положиться. Веру. Женщины вместе срок мотали. Друг за другом освободились и стали жить вместе. Саня снова занял свою комнату. Как планировал, нашел работу, пусть и с трудом, получил среднее образование. А вот в техникум не поступил. Не до учебы стало, когда его девушка забеременела. Ему девятнадцать, она еще в одиннадцатом классе учится, и матери их содержать не намерены. Обе на аборт девчонку отправляли, но та, пока самостоятельно пыталась от ребенка избавиться (поднимала тяжести, сидела в горячей ванне, горстями но-шпу пила), срок пропустила. Пришлось Саньке на вторую работу устроиться. Выматывался Саня сильно. Поэтому не отказывал себе в маленькой радости: распитии водочки в компании коллег. По пятницам мужики всегда собирались в гараже. В день получки заваливались в пивную или пельменную и гуляли не на два рубля с носа, а на пять. В один из таких банкетов повздорили. А Санька с мастером цеха Михалычем аж сцепился. Мужиков растащили, они выпили за примирение и разошлись по домам. Утром, когда Саня явился на работу, его встречала милиция. На Михалыча в переулке напали, ударили по голове монтировкой, затем обокрали. Потерпевший скончался в больнице. — Это не я сделал! — выпалил Саня, прекрасно при этом понимая, что ему не поверят. — А кто? — Не знаю. Мы расстались у пельменной… — В которой в пух и прах разругались и подрались. Этому есть куча свидетелей. — Как и тому, что мы помирились. — По малолетке срок отбывал за что? — Разбойное нападение, — с унылым вздохом ответил Саня. Опять это случилось! В четвертый раз его обвиняют незаслуженно. А еще говорят, бог любит троицу! — Нанесение тяжких телесных повреждений, изъятие денежных средств… Знакомый сценарий, да? — За то преступление я ответил, — яростно прошептал Саня. — А на Михалыча я не нападал. Но следователь его не слушал. Он просто рассуждал вслух, игнорируя все реплики подозреваемого. — Получка у него хорошая была. Как две твоих. Ты, говорят, в деньгах сейчас очень нуждаешься, потому что твоя девчонка залетела, а на зарплату мастера подержанную коляску и кроватку купить можно… И дальше в том же духе. Саня находился под следствием, когда родилась его дочка. Поскольку он сидел в КПЗ, то не увидел малышку. А мать ее всего пару раз, она на свиданку пришла и на суд. Когда огласили приговор, упала в обморок. Шесть лет дали Сане. Все твердили, легко отделался… И это он, невиновный? Очень тогда Сашка на жизнь обиделся. Злым стал. Первого, кто его на зоне Лишаем назвал, так отметелил, что в карцер на две недели загремел. Выйдя, снова ввязался в драку. По УДО его все равно не выпустят, а «плюшки» от тюремного руководства за примерное поведение ему на фиг не нужны. Пошло оно вместе со всей системой правосудия СССР! Саню начали побаиваться, но уважения он долго не мог заслужить. Лешего (уже не Лишая) сторонились. Всегда компанейский, на зоне он стал одиночкой. Именно поэтому так ждал писем с воли. Особенно Вериных. Именно она поддерживала Саню больше остальных. Многие друзья от него отвернулись, мать о сыне редко вспоминала всю сознательную жизнь, а девушка если писала, то жаловалась на трудности, главной из которых являлось безденежье. Саня ничем помочь не мог и злился на подругу за то, что она этого не понимает. Он ведь не в командировке длительной, а на зоне! Где он тут денег добудет? С воли ему только сигареты да чай с сахаром присылают, а в тюремный бизнес пойди прорвись. Но у него это получилось спустя полтора года. За систематическое нарушение порядка заключения в колонии общего режима Лешего перевели в другую, на строгач. И там, как ни странно, все у него заладилось. То ли в хату правильно зашел, то ли просто повезло, но он вызвал симпатию у местного авторитета с погонялом Слон. Благодаря ему Саня зажил. Начал как взыскатель карточных долгов, но поднялся до исполнителя личных поручений Слона. Считай, стал его правой рукой… Той, в которой идеально лежала заточка. Многих тогда Леший продырявил, двоих в расход пустил. Легко, без раздумий. Прошли те времена, когда он хотел стать лучше, зажить по-человечески. Теперь он по ту сторону закона и шагу назад не сделает. Деньги, что появились, Саня отправлял матери своей дочери Аллочки. Не все, но достаточное количество. Он хотел, чтоб на них она девочку лечила и возила в санаторий: ребенок родился с проблемами позвоночника. Мать ее обещала все делать ради нее, а еще ждать Саню с зоны. В последнее он не очень верил, но ласковым словам, письмам, а особенно фотографиям дочери радовался. Но как-то Сане пришла весточка от матери. Вспомнила о сыне наконец! И рассказала она о том, что бывшая его вовсю с мужиками крутит, ведет себя вызывающе, по кабакам шатается, спит с кем попало, на ребенка плюет. Кто бы, конечно, осуждал, только не Сашкина горе-мать, но это дело десятое, главное — деньги, что Леший отправляет на волю, не Аллочке достаются, а ее гулящей родительнице и ее кобелям. «Ты, сынок, лучше мне деньги отправляй, — писала мамашка. — Я буду девочке все покупать: одежду, книги, игрушки…» И далее в том же духе. Но Саня давно перестал полагаться на женщину, из чьего чрева появился. Поэтому списался с Верой. Та пообещала позаботиться об Аллочке. Шестью годами срок Лешего не ограничился, ему еще двушку добавили. Но это не страшно, на зоне он чувствовал себя хозяином жизни. И все же на волю хотелось, а все из-за дочки. Он нашел ее у матери своей бывшей. Та устроилась проводницей и была в постоянных разъездах. — Сбагрила ребенка, — бурчала бабка (которой и сорока пяти не исполнилось), когда Аллочка, наигравшись с отцом и до отвала наевшись вкусняшек, уснула. — Как говорила, давай искусственные роды вызовем, избавимся от него, так нет… Родила, дура, еще и больного. С Алкой заниматься надо, чтоб горб не рос, у врачей наблюдать, а мне с ней некогда возиться, я в больнице пашу на полторы ставки… — Зачем пашешь, если я денег даю на дочь? — И как язык поворачивается такое говорить! — возмутилась несостоявшаяся теща. — Кидал гроши, когда Алка маленькой была, но на них даже нормальные ботинки ортопедические не купишь, а ей нужны.