— Им и себе. — А вот и нет! Мне ничего не было нужно, кроме возможности собирать народ на Пятаке. Знал, что, если я не организую всех, нас погонят. И все хорошо тогда было. Курьеры что-то перевозили, им за это денежка капала, а я был рад тому, что приношу пользу. — И что же случилось, почему ты перестал быть альтруистом? — Узнал, в каком прибыльном деле участие принимаю. Причем один ничего с этого не имею. И поставил Дружинину условие: плати, или я устраняюсь. Он не отказался, но потребовал доступа к нашей бухгалтерии. Сказал, это безопасно и выгодно, причем всем. И нам какие-то льготы, и фирме Львовского. Дружинин был очень убедительным, мог кому хочешь без мыла залезть в одно место. Его даже курьеры любили. Он не брезговал общением с ними. Голдберг не такой. Сноб противный. — Ты разговаривал с ним о случившемся? — Хотел, но эта падла от меня скрывается. Трубку не берет, если видит (а я вылавливал его у офиса), через другой вход в здание заходит, да еще и под охраной. Пришлось через курьера записку передать. К нему он вышел, потому что остались еще заказы. Но новых не будет. — Вам в них отказали? — Мы от них. Посовещаюсь с мужиками, полевыми командирами то есть, и решили поставить точку. Об этом я сообщил в послании. Леонид выдохся. Ему было не привыкать говорить много, но от Батюшки, а не от себя. Правда, даже не полная, выматывает. — Все это придется повторить в кабинете у следователя. — Понимаю. Я готов сотрудничать, вы только Марию не трогайте. — Думаешь, простит тебя? — Она милостивая, — кивнул головой Батюшка. И сейчас даже водоросли на его голове не колыхались. Они тоже устали. — Хлопотать за тебя будет, передачки отправлять, ждать из тюряги. — Считаешь себя знатоком человеческих душ, старлей? Тот же грех в тебе, что и во мне… Гордыни! — Побереги красноречие для тюремных проповедей… Майор положил руку Каримову на плечо и сжал его. Молчи, мол, не провоцируй свидетеля. Такие, как Батюшка, нестабильные личности легко обижаются и закрываются. — Пошли, провожу тебя к следователю, — сказал он Леониду. — А хочешь, позвоню Марии, чтобы тоже приехала? — Я пока не готов смотреть ей в глаза. Он встал с табурета, одернул короткие штаны. Только сейчас Марат заметил, что на нем разные носки, один гладкий с полоской, второй однотонный в рубчик. Похожими их делает только цвет. И одежда на батюшке потрепанная, но чистая. Часы на запястье дешевые пластмассовые. Даже крест на груди не золотой, а серебряный, и висит на гайтанчике. Похоже, этот человек реально ввязался в темное дело не из-за денег. Точнее, не для себя он их зарабатывал. Ему нужно кого-то спасать, тем самым возвышая себя, а делать это можно и в разных носках. Много Каримов за жизнь ему подобных повидал! И женщин, и мужчин, и откровенно их недолюбливал. Чистых сердцем среди них не было (или просто ему не повезло встретить), все самоутверждались за счет облагодетельствованных. Взять мать его, которая нянчилась со своим отцом-алкашом все сознательные годы. Уже своя семья есть, а она все батю, который ее бил и все из дома тащил, опекает в ущерб домашним. Для кого старалась родительница? Для него? Чихать папашка хотел на ее заботы. О чем сообщил, умирая в собственной моче и блевотине. Не дождалась благодарности от мужа и сестра отца. Когда ее супруга посадили на пятнадцать лет, она поклялась ждать. И дождалась, гордо пронеся свой крест соломенной вдовы через годы. А он, откинувшись, ушел к другой. А на обвинение в предательстве ответил: «Я ждать себя не просил, сама вызвалась!» Еще одна родственница, уже дальняя, отдала своей сестре почку. При любом удобном и не очень случае напоминала ей об этом и всем рассказывала о своем поступке. Когда заболела, и это никак не было связано с операцией по изъятию органа, села на шею спасенной сестре. Сокурсница Марата вышла замуж за вдовца с тремя детьми. Не по любви, а по душевному порыву: хотелось помочь сиротинушкам. Но на нем одном долго не протянешь. И супруг вскоре раздражать начал и дети, рожденные и воспитанные другой женщиной. Еще чуть что ей: «Ты нам не мать!» Так и не смогла полюбить свою новую семью сокурсница. Но на людях умело счастье изображала, а уж загоралась, когда ее самоотверженностью восхищались. На встречи выпускников фотографии таскала, всем деток показывала, не забывая напомнить о том, что не родные. Все это примеры из серии «далеко ходить не надо». Бытовые, так сказать. А со сколькими спасителями Каримов по работе столкнулся. Тут тебе и опекуны инвалидов или престарелых, и щедрые дарители, и меценаты, и решалы разных мастей. О целителях и духовных наставниках вообще речи нет! Все, как один, святые. Ничего себе, все людям… Марат мысленно сплюнул. Никому верить нельзя. О чем старший лейтенант Каримов и говорил. А волонтер Полина с ним спорила. Хотя она вроде бы искренняя. И на фоне других чистая. Но встречаться с ней Марат не стал бы, хоть девушка ему и симпатична. Она же будет постоянно кого-то спасать, то бомжей, то больных, то каких-нибудь вымирающих животных, а ему нужна женщина, которая сосредоточится на нем и, если все сложится, на их детях. Эгоистично? Да! Зато честно. В кабинет вернулся Гулькевич. Лицо расстроенное: брови нахмурены, губы поджаты. Он плюхнулся на табурет, нахохлился. Увидели бы коллеги, заржали: чистый Гуля. Не просто так прозвище дали. Не от одной лишь фамилии отталкивались — очень майор на голубя походил. — Плохи дела у нас, Маратик, — вздохнул он. — Что такое? — Голдберг не только от Батюшки зашухарился, но и от нас. Телефон отключил, в офисе не появился сегодня, дома его тоже нет. Пропал с радаров, падла. — Да, это нехорошо. — Хуже другое! — Майор начал распаляться и теперь дергал головой, будто склевывал воображаемые зернышки. — Господин Львовский сегодня должен был к следаку прийти — не явился. Поскольку связь с ним велась через помощника, разыскать его тоже не удалось. Решили проверить, не смотался ли наш свидетель-благодетель за рубеж, пока его данные не внесены в базу невыездных, как оказалось, промедлили. Утречком умотал в Дубай. А оттуда, как ты сам понимаешь, можно рвануть в любую страну мира, были бы деньги. — Упустили мы, значит, Львовского? — Мы да. Но есть надежда на Интерпол. «Надежды нет, — тут же возразил ему Марат мысленно. — Имея связи в криминальном мире (они явно имеются) и бабки, Львовский сделает себе новый паспорт, если захочет, внешность, и заживет припеваючи в какой-нибудь Аргентине». Глава 7 Эта ночь прошла неспокойно. Баграт думал об Ангелине, прикидывал, как сможет ей помочь. Ясно, что ее нужно вывезти из имения (и ее, и Таню), но этого он сделать не сможет. Его самого, возможно, не выпустят в ближайшее время. Сафар еще не скоро восстановится, а работу за него кто-то должен делать. Баграт отлично с этим справляется, значит, нужно его как минимум задержать. Не просто же так Павел убалтывает его на постоянку. Это значит, что он понравился хозяину? Но чем? Работоспособностью или биографией? По базам наверняка уже проверили Баграта. Одинокий, сидевший, контуженый — идеальный кандидат на роль постоянного работника этого странного места. Тут все не от мира сего, начиная от домработницы Анны, заканчивая сантехником. Последний был с явным диагнозом «слабоумие». Он даже говорил плохо. В свободное время играл в кубики, выстраивая из них башни и лабиринты. Но, по словам Алмаза, в прочистке канализации ему нет равных. Паспорт Баграту вернули. Но это не успокаивало. Если Леший решит его оставить, то он не выберется за ворота. Баграта просто не выпустят. Коль тут насильно удерживают мать и дочь, то с ним вообще не будут церемониться. Заставят работать силой, если по-хорошему не понимает. Но за себя Баграт не переживал, только за Ангелину с мамой, поэтому высматривать их начал с самого утра. Сегодня дел у него было не так много, как вчера, поэтому имелась возможность расхаживать по территории. Компанию ему составлял Барсик. Кот проникся к Баграту симпатией, напросился в гости с ночевкой и теперь таскался за ним. Когда его двуногий друг взялся за полив вазонов (не цветов, росших в них, а гранита, который загрязнился), Барсик улегся на один из валунов сада камней и задремал. Ангелину Баграт так и не увидел. Как и ее мамы. Ему на глаза попалась Анна и два раза Паша. Тот приехал, забежал в дом на четверть часа и снова укатил. В общем, день протекал спокойно, и это почему-то напрягало. Баграт как будто ждал от него подвоха. Такое уже случалось с ним. Перед тем как подорваться на мине, он дивился теплу и тишине. Еще вчера лил дождь и грохотали зенитки, летела во все стороны грязь, вздымалась земля и его грудная клетка, а сегодня он гуляет по скошенному лугу, его бронежилет распахнут, каска болтается на руке, в зубах травинка, лицо по-матерински нежно оглаживает ветерок… «Слишком хорошо, — подумал Баграт. — Так не бывает!» И в следующую секунду наступил на мину. Стоило вспомнить тот момент, как сердце ухнуло. Раньше такого не было. В висок стреляло или ногу пронзала боль. Но тут другое… Приступ страха, что ли? И к прошлому этот страх не имел никакого отношения. Встрепенулся Барсик. Тоже что-то почувствовал? Спрыгнув с валуна, кот унесся прочь. Человека за собой позвал, мяукнув ему. Но Баграт остался стоять. Он прислушивался. Откуда-то из-за ворот послышался рев мотора. Именно рев, потому что звуки, издаваемые машинами, сюда не доходили. Потом что-то грохнуло. Вверх взметнулся дымовой гриб. Кто-то бросил шашку? Нет, скорее, гранату! Секунда тишины — и крики, выстрелы… А Баграт все стоит как вкопанный. И тут как шарахнет! Ворота, такие основательные, похожие на тюремные, разлетаются. За ними человек с базукой на плече. А уже за его спиной… армия! Десятки людей по команде ринулись через брешь в ограждении на территорию имения. Оружие было не у всех, некоторые потрясали битами, дубинами, кто-то просто бежал, сметая все на своем пути. Дикая орда топтала клумбы, разбивала вазоны, скидывала в пруды урны, переворачивала лавки. У всех были перекошенные лица, бешеные глаза. Баграт, отмерший наконец, узнал некоторых, то были бомжи с Пятака. Один из них свалил статую богини Венеры, взобрался на нее, стянул штаны и задергал тощим задом в пятнах дерьма, изображая половой акт. Это вызвала одобрительный гогот. — Я себе лучше нашел! — заорал другой, залпом допивая бормотуху и швыряя пустую бутылку в фонтан. — У нее есть дырки! И ринулся куда-то. Еще несколько человек за ним. Анна, а это именно ее узрели бомжи, попыталась спрятаться от них, но где там. Мужики рвали на ней одежду, когда она еще бежала. За горничную попытался заступиться дурачок сантехник, но ему проломили череп битой. Баграт отвернулся. Он геройствовать не стал. Этим двоим он уже не поможет, быть может, сумеет другим… Толпа, уже поредевшая, и все равно большая, приостановилась у входных дверей. Они оказались заблокированными. Бомжи постреляли по окнам, но те были пуленепробиваемыми. — Разойдись! — послышалась команда. Все расступились. К крыльцу подошел мужчина с базукой. Он был не один, а с бойцами. Один из них, тот, что кричал, зарядил гранатомет и встал в шеренгу к остальным. — Огонь, — тихо, можно сказать себе под нос, проговорил стрелок и нажал на кнопку пуск. * * * Он отошел от окна, за которым творилось что-то невообразимое. Смотреть, как разоряют его территории, было горько. Леший успел полюбить усадьбу и не жалел денег на ее обустройство, хотя в глубине души понимал, что не сможет долго наслаждаться проживанием в ней. Когда дом содрогнулся, Кирилл Игоревич, он же Саня или черт меченый, подошел к любимому креслу, опустился в него и стал ждать человека, который зайдет в кабинет через минуту-другую. Он даже дверь оставил открытой. Его верная спутница-трость лежала на коленях. Леший откинул набалдашник и нажал на кнопку, спрятанную под ним… Теперь он полностью готов к встрече! Кирилл Игоревич услышал шаги и повернулся на звук. К двери подходил человек в рыбацком плаще из брезента. Огромном, длинном, с капюшоном и обилием карманов. На его худом теле он висел, как на вешалке. — Собрал все же армию? — обратился к нему Леший.