– Никто никогда и не думал, что вы хоть что-то знаете о своих сыновьях. Я прошу вас подумать о том, что я вам сказала. У вас широкий выбор: или счета, которые вы будете оплачивать лет десять, или конец карьере, который наступит, когда мы в суде сообщим правду. Думаю, что вас, наверное, больше всего волнует карьера. Она для вас всегда была важнее Джеймса и Лоуренса. И, произнеся имена сыновей Изабеллы, Сандра сразу же разъединилась. Изабеллу трясло от ярости. Она нажала кнопку набора номера. На том конце сразу же включилась голосовая почта. Суперинтендант разъединилась и набрала номер еще раз. То же самое. Она попробовала в третий раз. И опять голосовая почта. Изабелла схватила бутылку и щедро плеснула водку в стакан. Раздался звонок ее мобильного. Она схватила трубку и завизжала в нее: – Послушай меня, гребаный червяк! Если ты думаешь, что можешь… – Это старший детектив-суперинтендант Ардери? Комната поплыла у нее перед глазами. Этот голос нельзя было спутать ни с чем. Звонил помощник комиссара Хильер. Суперинтендант рухнула на постель. – Да. Да. Прошу прос-с-стить. Я пожумала… то ес-с-сть, я подумала… – «Возьми же себя в руки», – велела она себе. – Я только что… У меня только что была с-с-сора с бывшим и его женой. Прос-с-стите. Я подумала, что это звонит один из них. Пауза. Слишком длинная. Суперинтендант подумала было, что он разъединился, но тут раздался его голос: – Мне звонил Квентин Уокер. Изабелла попыталась мысленно представить себе, как выглядит этот человек. И не смогла. – С-с-сэр? – сказала она. – Это член Парламента из Бирмингема. Клайв Дрюитт опять звонил ему. Он здорово волнуется по поводу КСУП. И настаивает на уголовном преследовании. «Хейверс тоже», – чуть не сказала Изабелла, но ей не хотелось, чтобы имя этой зануды упоминалось в их разговоре. – Мы не нашли ни одной причины, по которой КСУП могла бы выдвинуть обвинение, – сказала она вместо этого. – Можно говорить о пренебрежении с-с-служебными обязанностями, но поскольку никто не говорил ПОПу, почему викарий… то есть диакон… прос-с-стите… почему его надо было доставить в участок, обвинять его не в чем. – Мы должны кинуть им хоть какую-то кость. Я имею в виду члена Парламента и Дрюитта. Любой мелочи будет достаточно. Что бы вы ни откопали. Ардери попыталась обдумать сказанное, но глаза у нее заломило от боли, и теперь ей хотелось только спать, погрузиться в легкий туман и видеть навеянные водкой сны. Она надавила пальцами на глазные яблоки. – Вы меня слышите, суперинтендант? Изабелла куда-то плыла. Она чувствовала, как расслабляется ее тело – так, как она это больше всего любит. И полная пустота, пустота в голове и недоступное блаженство, хотя она может до него добраться, может, может, может… – Конечно. Я здесь, – встряхнулась Ардери. – Просто задумалась. У нас есть ежедневник умершего, которого не было у Комиссии по расследованию жалоб. Но там лишь дни, заполненные различными встречами. Конечно, мы можем их все отследить, но это займет какое-то время, и я вообще не уверена, что это наш путь. Пока все указывает на с-с-самоубийство. Хейверс выяснила, что положение камеры наружного наблюдения перед анонимным звонком было изменено, но это всё. КРЖП данный факт не зафиксировала, но это единственное, что они упустили. – М-м-м… Понимаю, – сказал Хильер. – Может быть, этого и хватит. Когда вернетесь в Лондон, приготовьте подробный отчет. Мы отдадим его Уокеру, чтобы тот передал его Дрюитту. – Будет исполнено. – Изабелла отдала честь трубке и увидела свое отражение в зеркале. «Наверное, я дергала себя за волосы, когда говорила с Сандрой», – подумала она. Волосы торчали в разные стороны и выглядели грязными. Ардери попыталась вспомнить, когда последний раз принимала душ, но не смогла. – А что насчет Хейверс? – поинтересовался Хильер. – Что-то получилось? Изабелла встала с кровати, подошла к зеркалу и, внимательно посмотрев на себя, увидела морщины, собравшиеся в уголках глаз. – Ничего, с-с-сэр, – сказала она. – В какой-то момент Хейверс собралась было в Шрусбери, чтобы прослушать запись анонимного телефонного звонка, но я остановила ее, так как не поручала ей ничего, помимо просмотра записей с камеры. – Вы дали ей приказ? – Вопрос Хильера прозвучал резко. – К с-с-сожалению, нет. Не категорический. Последовала еще одна пауза. Суперинтендант представила себе, как Хильер недовольно трясет головой. Но она не могла изменить тот факт, что Хейверс вела себя безукоризненно, за исключением ошибки с поездкой в Шрусбери. – Что ж, мне кажется, что из этого каши не сваришь, как вы думаете? – произнес наконец Хильер. – Она очень коварная, с-с-сэр. Мне кажется, что она каждый вечер или каждое утро звонит инспектору Линли для душеспасительной беседы. – Ах да, этот Линли, – вырвалось у помощника комиссара. По его тону было понятно, что он с удовольствием отправил бы инспектора в Бервик-на-Твиде вместе с Барбарой. – Тогда продолжайте, суперинтендант. Жду вас завтра во второй половине дня. Ладлоу, Шропшир Барбара долго пережидала, прежде чем выйти из гостиницы. С собой она взяла сумку и сигареты, дабы никто не мог усомниться в том, что она идет перекурить и перехватить что-нибудь по дороге, так как пропустила обед. Сначала сержант подумала, что неплохо было бы пойти на Нижнюю Гэлдфорд-стрит в надежде на то, что Раддок вновь встретится со своей зазнобой на парковке позади полицейского участка на Таунсенд-клоуз. Но пока ей так и не удалось убедить Ардери в том, что Раддок, полицейская машина и девушка в ней могли из-за его пренебрежения служебными обязанностями сыграть важную роль в смерти Йена Дрюитта. Ведь все знали, что его не было в комнате рядом с Дрюиттом. Полицейский сам сказал об этом и объяснил, чем он занимался. Но если в реальности ПОП и вправду «дружил оргазмами» на заднем сиденье припаркованной патрульной машины, то это было гораздо серьезнее, чем обзвон пабов из соседнего кабинета в участке. Потому что, пока он ублажал свою пассию в машине, кто-то легко мог прокрасться на парковку, проникнуть в участок, убить диакона, представить все как самоубийство и скрыться после этого. Конечно, в данном случае слабым местом была имитация самоубийства, если верить отчету Нэнси Сканнелл, написанному после вскрытия. Но Барбара никак не могла забыть фотографию, на которой была изображена патологоанатом и ее консорциум владельцев планера, которую она увидела в доме Рабии Ломакс. «Это должно что-то значить», – подсказывал Барбаре ее внутренний голос. В общем, сержант все еще не могла разобраться в том, что же действительно произошло в ночь смерти Йена Дрюитта. Сейчас сомнения вели ее через Касл-сквер к пешеходному переходу и дальше, на Куолити-сквер, где она планировала зайти в «Харт и Хинд» выпить полпинты эля и съесть пакетик чипсов или картошку в мундире, если таковую там подают. В пабе Хейверс хотела завести непринужденную беседу с кем-то помимо бармена и выяснить, правду ли говорил Раддок, когда упоминал о начавшейся там в ночь смерти Йена Дрюитта коллективной пьянке, из-за которой ему пришлось обзванивать все пабы в городе. Правда, она не очень представляла себе, что будет делать с этой информацией. Но это, по крайней мере, хоть какое-то занятие. Этот Раддок казался ей совсем неплохим парнем, и Барбара не хотела, чтобы он терял работу из-за того, что случилось с Йеном Дрюиттом. Но даже хорошие парни иногда совершают серьезные ошибки – сержант предпочитала думать о себе как о «хорошем парне», а ошибок она насовершала выше крыши, – и что-то говорило ей, что Раддок был не совсем честен, когда рассказывал об этой своей ошибке. Зайдя внутрь, Хейверс прошла к стойке. В помещении практически никого не было. За стойкой стояли двое барменов. Тот, что был постарше, принял у нее заказ. Барбара попросила полпинты светлого эля «Джоуль» и картошку в мундире, если у них все еще есть та, о которой написано на черной доске. Бармен предупредил, что картошку приготовили полдня назад, так что сейчас о ней можно сказать лишь, что она знавала лучшие времена. Барбара ответила, что это ее не волнует и что если у него есть какие-то наполнители, то она от них не откажется. Ей объяснили, что остались только те, которые стоят на кухне в консервных банках, и поинтересовались, подойдет ли ей сладкая кукуруза с маслом. – Тащите, – сказала сержант. – Я непривередливый едок. Взгляд, который бросил на нее бармен, говорил, что об этом он давно уже догадался. Он подал ей ее полпинты и исчез в тыльной части помещения, где, как решила Хейверс, располагалась кухня. Пока бармен где-то ходил, по лестнице, находившейся возле стойки бара, спустились двое посетителей. Это были юноша и девушка, по возрасту – студенты; в руках у парня был ключ с брелоком колоссального размера. Он отдал ключ вместе с двумя двадцатифунтовыми бумажками молодому бармену, который положил деньги в коробку рядом с кассой и вернул ключ на место под стойкой. «Интересненько», – подумала Барбара. Когда второй бармен вернулся с ее картошкой в мундире и столовыми приборами, сержант заметила: – Стараетесь спрятать от налоговиков или это просто для мелочи – вон там, сбоку? – О чем это вы? – Две личности на вершине блаженства, находящиеся в том возрасте, когда место для достижения этого блаженства трудно найти, только что вручили бармену ключ и наличные деньги. – Ах вот вы о чем, – улыбка бармена напоминала волчий оскал. – Иногда личностям необходимо уединение. Я им его предоставляю. – На почасовой основе, я полагаю? – Приходится крутиться, чтобы заработать на хлеб насущный. – Теперь он посмотрел на нее более внимательным взглядом, чем раньше, и добавил: – А вы все подмечаете, верно? – В том, что касается этих двух, речь шла о том, чтобы «увидеть», а не «подметить». – Как это часто бывает, – заметил бармен с коротким смешком и отвернулся, чтобы нацедить пинту женщине в возрасте, чей начес на голове делал ее похожей на беглянку из 60-х. – Джорджи все еще расстраивает тебя, Дорин? – Он с кивком толкнул пинту в ее направлении. – Как видишь. Я же здесь, – ответила женщина. – Укажи ему на дверь, сладкая, и я твой навеки. Смех женщины напомнил лошадиное ржание. При этом она продемонстрировала зубы, от одного вида которых у ортодонта случился бы сердечный приступ. – Как скажешь, Джек, – ответила Дорин, прежде чем взяла свою пинту и отошла к столу. Джек извлек из-под стойки влажную на вид тряпку и стал протирать ею мокрые круги от стаканов, оставленные людьми, которые так и не смогли понять, для чего существуют картонные кружки́, во множестве разложенные повсюду. – Сдается мне, что я вас раньше не видел, так? – обратился он к Барбаре. – А вы что, знаете всех ваших посетителей? – Почти всех, – ответил бармен. – Так лучше для бизнеса. – Он протянул ей руку. – Джек Корхонен. – Барбара Хейверс, – ответила сержант. Она набросилась на картошку, от которой, по крайней мере, шел пар. И масла кухня не пожалела. Консервированная сладкая кукуруза была консервированной сладкой кукурузой, но в сочетании с маслом вся комбинация проскакивала за милую душу, особенно когда Барбара добавила соль, перец, коричневый соус, немного горчицы и все это перемешала. – Я тут поспрашивала у людей, – сказала она, – и мне сказали, что ваш паб – лучший. – Думаю, это из-за расположения. Рядом с колледжем. Это привлекает выпивох больше, чем голые девушки, танцующие возле шестов. – Но сегодня здесь пустовато. – Середина недели. Да и закрываемся мы скоро. Молодой бармен убирал столы, перенося стекло на стойку. Принеся полный поднос, он поставил его перед Джеком и сказал: – Кажется, наверху на сегодня тоже все закончилось. – При этом он поднял бровь, чтобы указать, по-видимому, на комнаты на втором этаже. – Сто двадцать фунтов. Пустой вечер. – Может быть, пришло время поменять белье, – сказал ему Джек, и оба они громко рассмеялись шутке. Потом Корхонен повернулся к сержанту: – Вы так и не сказали, что привело вас в наш город. Наверняка не отдых, если только вы не отдыхаете в одиночестве.