– Мы закончили нашу дискуссию, инспектор, – заметила суперинтендант. – Она знает о том, что в Ладлоу ты здорово пила, – ответил Линли. – Она говорила мне об этом, когда вы там были. Ардери промолчала. Но он увидел ее пальцы на бедре, и их побелевшие ногти рассказали ему о том, с какой силой она сжимала их. – Ты должна понять, к чему это может привести, – продолжил инспектор, – и не можешь не понимать, к чему это уже привело. – Начнем с того, – начала суперинтендант угрожающе тихим голосом, – что вы здорово забылись, инспектор. И то незначительное количество алкоголя, которое я выпиваю, не должно волновать ни вас, ни кого-то еще. Затем: мне не нравится сержант Хейверс в роли полицейского осведомителя. В том положении, в котором она сейчас находится, это не только не идет ей на пользу, но и ставит под угрозу ее… – Именно поэтому она поделилась своими сомнениями только со мной. Мы можем присесть, командир? – Линли указал на два стула, стоявшие перед ее столом. – Не можем. Мне кажется, я ясно дала вам понять, что нам не о чем больше беседовать. Если сержант желает сделать какие-то выводы относительно меня и сообщить их вам и бог знает кому еще… – Она этого не сделает. – Что именно? Нет, не отвечай. Первое она уже сделала, не так ли? Она поговорила с тобой, даже не подумав сначала поделиться со мной своими сомнениями. А ведь это было достаточно просто сделать после того, как она протрезвела, – она там сама с удовольствием прикладывалась к стакану… – Ради всего святого, Изабелла, а что ей еще оставалось делать? Ты же ее так обложила со всех сторон, что любое ее телодвижение может повлечь за собой отправку на север. Она побоялась отказаться от выпивки. И ты это знаешь. – А ты должен знать, что Барбара Хейверс полностью заслужила то, что сейчас с ней происходит. – Хорошо. Согласен. В прошлом году она действительно натворила дел. Но я хорошо знаю, насколько ты искусна в перемене темы разговора с той, которую ты не хочешь обсуждать, на ту, которая гарантированно ставит твоего собеседника перед необходимостью защищаться… – Если Барбара Хейверс считает, что ей нужно защищать себя… – Я, черт возьми, говорю сейчас не о Барбаре Хейверс! Сказав это, Линли мгновенно об этом пожалел. Он уже давно научился не повышать голос, зная, как мало это значит, когда хочешь доказать что-то алкоголику. Этому его научил брат. Успокоившись, он произнес: – Изабелла… – Не смей называть… – Изабелла, ты на грани потери всего. Не может быть, чтобы тебе этого хотелось. Пьянка уже лишила тебя семьи, лишила… – Немедленно прекрати. – …сыновей, и если ты продолжишь, то лишишься и работы. Ты воюешь на слишком многих фронтах и начинаешь давать слабину. Линли хотелось, чтобы она присела. Чтобы они оба присели. Он хотел оказаться в кресле напротив, чтобы можно было взять ее руку в свои и дать ей почувствовать, что он хорошо понимает, что ей приходится преодолевать. Как ни нелепо это звучало, но ему казалось, что если она почувствует прикосновение его руки и почувствует их человеческую связь, это сможет в какой-то степени изменить ее. – Не думаю, что ты это понимаешь, – сказал он, – просто потому, что не хочешь этого понять. Если ты это поймешь, то тебе придется с этим согласиться. Если ты с этим согласишься – тебе придется действовать. И действовать по-настоящему, а не нанимать адвокатов, чтобы они вместо тебя воевали с ветряными мельницами. Суперинтендант молчала, и только на виске у нее бился пульс. – Вы одно из моих самых больших разочарований, инспектор, – выдала она наконец. – Наверное, у меня было помутнение рассудка. Конечно, вы очень хороши в постели, но я уверена, что об этом вам говорили многие женщины. А вот то, как вы воспользовались моей мимолетной слабостью, чтобы теперь использовать ее для голословных обвинений против меня… Что же дальше? Будете угрожать визитом к Хильеру? – Тебе ничего не удастся добиться, меняя предмет разговора, но я признаюсь, что заметил эту попытку, и скажу: да, мы были любовниками, и сейчас ты об этом сожалеешь. Со своей стороны, я тоже считаю, что это был не лучший вариант, но в тот момент мы оба были слишком уязвимы. – Ни тогда, ни в другое время я не была уязвима. И, уж во всяком случае, не для вас и ваших обходительных подходцев. – Принято. Считай как хочешь. Но дело не в том, что мы были любовниками. Дело в твоем алкоголизме. Сейчас ты пьешь не для того, чтобы избежать того, чего хотела избежать, когда начинала пить. Сейчас ты пьешь уже потому, что тебе это необходимо. Ты думаешь, что контролируешь ситуацию, но поездка в Ладлоу показывает, что это не так. Тебе скоро понадобится помощь. Она тебе уже необходима. – Но не от тебя… – А я и не предлагаю себя в помощники. Но стоять в стороне и наблюдать, как твой алкоголизм разрушает жизни людей, тебя окружающих, тоже не собираюсь. Разбирайся со своей пьянкой как считаешь нужным, но не трогай Барбару Хейверс. Потому что, если ты это сделаешь, Изабелла, если ты переведешь ее куда-то из-за неприязни к ней, я сделаю так, чтобы ты об этом пожалела. Он повернулся, чтобы уйти, но слова Ардери остановили его. – Как вы смеете мне угрожать? – произнесла она ледяным голосом. Линли повернулся к ней лицом. – Да вы знаете, что я могу с вами сделать, если захочу, после этой вашей последней фразы? Вы хоть представляете себе, с какой радостью Хильер от вас избавится? Или, может быть, вы уверены, что этот ваш заплесневелый титул сможет вас защитить? Вам не приходит в голову, что Хильер ждет ошибки с вашей стороны, чтобы выступить против… Почему? Да потому, что он завидует вашему особняку в Лондоне и вашему гребаному поместью! Он жаждет получить еще какой-нибудь титул, помимо этого своего дурацкого рыцарства, и уверен в том, что вы – который стоит неизмеримо выше его в этом вашем абсолютно бессмысленном обществе – можете помешать ему достичь… Что там идет дальше? Баронет? – Изабелла, ты должна… – Ничего я не должна. Особенно прислушиваться к вашим советам. У вас должно хватить ума сделать выводы, когда я говорю вам, что все это, – она резко обвела рукой кабинет, как будто хотела сказать, что речь идет об их теперешней беседе, – именно то, чего ждет Хильер: непростительный акт нарушения субординации, ясно показывающий, что вы не можете больше служить в полиции Метрополии. Одно слово от меня… о том, что здесь происходило… прямо в этом офисе… одно только слово… Линли видел, как сильно ее трясет. Он понимал, что ей необходимо выпить. Изабелла выглядела настолько ужасно, что он чуть не посоветовал ей достать из стола водку в бутылочке для авиарейсов, потому что понимал, что ей надо выпить ее как можно скорее. – Изабелла. Командир… – Он говорил, не отводя взгляда от ее глаз. – Я говорю сейчас с вами как коллега, как офицер и, надеюсь, как ваш друг. Вам больно. И вы испуганы. И в этом вы не одиноки, потому что практически все из нас испытывают боль и страх и пытаются с ними как-то бороться. Включая и меня, как вам это хорошо известно. Но тот способ защиты, который вы выбираете, уничтожит все, что вы пытаетесь защитить. Я просто хочу сказать: надеюсь, что вы это понимаете и попытаетесь что-то с этим сделать. Больше ему нечего было сказать. Линли подождал ее ответа. Когда Ардери ничего не сказала, он кивнул и вышел, тихо прикрыв за собой дверь. Здесь замер и стал ждать. И услышал скрип выдвигаемого ящика стола, который хорошо знал, потому что когда-то тоже сидел за этим столом, пока небожители решали, кто займет место вышедшего в отставку Малкольма Уэбберли. Это был нижний ящик в правой тумбе. Обычно, чтобы открыть его, приходилось прилагать некоторые усилия, что сейчас и делала Изабелла. Томас продолжал слушать, пока не услышал то, чего ждал. На стол поставили какой-то твердый предмет. Секунд через пятнадцать за ним последовал второй. Естественно, она спрячет их в сумку, когда выпьет. Линли опустил глаза и посмотрел на свои туфли. А затем отправился на поиски Барбары Хейверс. Часть вторая Ничто не вводит в заблуждение так, как собственная ложь. Раймонд Теллер[124] из «Пенн и Теллер» Май, 15-е Вандсуорт, Лондон Ночь Изабелла провела на диване, а не в спальне, поэтому, когда она проснулась, спина у нее болела, шея затекла и ныла, а голова раскалывалась от боли. И проснулась она не от того, что зазвонил будильник, и не потому, что ее разбудил телевизор, который орал всю ночь, а потому, что почувствовала сильнейшую жажду и необходимость сходить в туалет. Встав с дивана, Ардери заметила, что все еще одета в ту одежду, в которой была на обеде в Мэйдстоуне со своими сыновьями. Обед состоялся в «Пицца Хат», поскольку она оказалась глупа настолько, что позволила Джеймс и Лоуренсу выбрать их любимое место. Изабелла представляла себе нечто исключительное: безукоризненно одетые сыновья и сама она, одетая не хуже. Чего она не могла себе представить, так это очередей посетителей, пластиковых столов, липких стульев, ламп дневного света и спора по поводу того, заказывать ли все наполнители или только грибы и оливки. А еще не могла представить себе, кто будет присутствовать на обеде помимо них, – Боб и Сандра сидели достаточно далеко от детей, чтобы не слышать, о чем она с ними говорит, но достаточно близко, чтобы можно было вмешаться, если все пойдет не по их заранее продуманному сценарию. Изабелла смогла убедить Боба и Сандру, что обед – это самое малое, на что они должны согласиться. Они одержали полную победу, собираются уезжать, и мальчики теперь для нее все равно что потеряны. «Ей хочется обсудить с ними, что же будет дальше с их отношениями с мамочкой» – так она объяснила свое желание Бобу. Дело так и не дошло да суда. Очень длинный и, по-видимому, очень откровенный разговор адвоката Боба с Шерлоком Уэйнрайтом поставил все точки над i. Боб поступил умно, дождавшись, когда дело приняло оборот «ты не оставляешь мне другого выбора, Изабелла», и, когда момент невозврата наступил, выложил своему адвокату все те факты, которые до этого не сообщал никому. Эти факты его адвокат сообщил Шерлоку Уэйнрайту, совсем не обрадовавшемуся услышать их, потому что тот понял, что утаила от него Изабелла относительно причин ее развода. По телефону он сказал ей тоном возмущенного школьного завуча: – Так что вы можете или согласиться на то, что предлагает вам ваш бывший муж в качестве наилучшего варианта, доступного для вас в создавшихся условиях, или можете вышвырнуть меня и найти себе нового адвоката. Но ситуация мне абсолютно понятна: независимо от того, кто будет вас представлять, результат будет одним и тем же. Я бы посоветовал вам согласиться на условия Боба. Это будет лучше для вас, потому что вы перестанете платить адвокатам за продолжение тяжбы и сможете потратить эти деньги на билеты в Новую Зеландию. Изабелле очень хотелось продолжить борьбу, но она знала, что все козыри на руках у Боба. Она сама сдала их ему. Ведь с чем она останется помимо своей карьеры – да и ту он грозится уничтожить, – если не согласится с этими условиями? И она согласилась, выторговав себе обед с близнецами. Так они и оказались в Мэйдстоуне. Изабелла отлично представляла себе разговор, который состоялся у Боба с детьми, когда он пытался повлиять на их выбор места для этого обеда. «Она сказала, чтобы вы выбрали свое самое, самое любимое место», – сказал им Боб, поскольку знал, что они выберут, и знал также, что там не будет ни пива, ни вина, ни, боже сохрани, водки. Дети нервничали, несмотря на то что чувствовали себя в «Пицца Хат» как дома. Лоуренс все время извивался, как будто ему были малы трусики, а Джеймс бросал взгляды через зал на Боба и Сандру, словно надеялся на спасение. Изабелла сделала все возможное, чтобы вовлечь их в разговор о том, что они будут делать, когда она приедет в Новую Зеландию, о школе, в которую они теперь будут ходить, и о том, что они уже успели узнать о стране, в которой будут жить. Они знают, что это абсолютно экологически чистая страна? Хотя и захваченная мохнатыми опоссумами. Они видели фотографии? Серфинг, плавание с дельфинами и особенный пляж, под которым течет горячий ручей, – надо только вырыть ямку в песке, и сразу на него наткнешься. Им хочется туда попасть? На все ее вопросы отвечал Лоуренс, а Джеймс лишь кивал да посматривал на Боба и Сандру. В какой-то момент, полностью выбившись из сил, Изабелла хлопнула рукой по столу и потребовала, чтобы он смотрел на нее. Мальчик расплакался, и к ним мгновенно подлетела Сандра со словами: «Милый, милый, мамочка уже здесь». Ардери почувствовала, что у нее сейчас просто снесет голову – так она разозлилась. Сандра стащила мальчика со стула, приговаривая, что мамочка сейчас его увезет. Изабелла поняла, что любое ее возражение приведет к скандалу, за который в конце концов придется заплатить именно ей. Сандра ушла вместе со всхлипывающим Джеймсом, а Боб остался, словно боялся, что Изабелла устроит что-то с Лоуренсом. Сам же Лоуренс – вечный миротворец – объяснил, что Джеймс «немного волнуется по поводу новой школы в Новой Зеландии, потому что он в классе один из самых тупых и дети над ним смеются». На возражение Изабеллы, что Джеймс совсем не тупой, Лоуренс ответил: «Это факт, мам». Они поспешно закончили еду, и Лоуренс отказался от сладкого. Она видела, что ему не терпится оказаться дома с Джеймсом, и если б обед не оказался таким кошмаром, она, наверное, порадовалась бы такому уровню братской любви и верности. Не успел Лоуренс отодвинуть от себя тарелку, как рядом оказался Боб с жизнерадостным: «Мы уже готовы?», обращенным к Лоуренсу, и негромким «спасибо, мы возьмем такси» на предложение Изабеллы подвезти их. Когда Лоуренс направился к двери, у Боба хватило приличия сказать Изабелле: – Извини за Сандру. Когда дело касается мальчиков, она немного перегибает палку. Она вскочила до того, как я смог ее остановить. Изабелле было сложно поверить в то, что он сожалеет о случившемся, – сложно было услышать извинения от человека, который вот-вот разрушит ее жизнь. – И ты думаешь, что наше будущее будет выглядеть именно так? – спросила она. – Не понял? – Что я никогда не смогу остаться наедине с моими сыновьями? Что все будет организовано таким образом, чтобы я стала для них фигурой на заднем плане, – не мать, а какая-то незнакомка, которая время от времени появляется в их жизни, чтобы нарушить ее мирное течение? Боб посмотрел в сторону Лоуренса, который, как заметила Изабелла, с волнением следил за ними, словно ждал, что они вот-вот сойдутся в рукопашной. – Ты так и не хочешь понять, что это был твой выбор, правда? – сказал он, повернувшись к ней.