– Все так, – ответила Фриман. – Но этот слух касался обвинения в педофилии, которое проигнорировали, и мне это не понравилось – ни как заместителю главного констебля, ни как матери. – И вы позвонили Гандерсон и велели его арестовать. – Это если кратко. А вообще-то я позвонила Гандерсон и велела ей организовать, чтобы кто-нибудь доставил его в участок. – И как скоро вы сделали это после того, как узнали об обвинениях? – задал вопрос Линли. – Как уже сказала, я позвонила в тот же вечер и сказала Гандерсон, чтобы кто-нибудь привез мужчину в участок, что она и организовала. Но у вас должны быть отчеты о вашем первом визите, где говорится обо всем этом. – Мы просто хотим, чтобы вы освежили нашу память, – вежливо заметил инспектор. Выражение лица Фриман изменилось. Всего на одно мгновение – вокруг глаз напряглись мышцы, – этого никто не заметил бы, если б не следил за каждой ее реакцией. И эта реакция сказала Линли о том, что ЗГК прекрасно понимает: ни он, ни Хейверс не нуждаются в «освежении памяти», а вопросы по старым материалам задаются лишь для того, чтобы попытаться сбить ее с толку. – Ну, например, – продолжил инспектор, – почему вы просто не позвонили в Шрусбери и не отдали приказ заняться этим? – Я так и сделала, – ответила женщина. – Но там не нашлось свободных людей, потому что у них была запарка, и я позвонила Джерри Гандерсон. Она отвечает за силы общественной поддержки в том районе. И я попросила ее, чтобы ПОП из Ладлоу выполнил это задание. – А к чему была вся эта спешка? – не отставал Линли. – Если офицеры в Шрусбери были заняты, то это наверняка могло подождать до того момента, как они освободятся. – Действительно, это могло подождать, – согласилась Фриман, – здесь я вины с себя не снимаю. Понимаете, Финнеган, – тут она кивнула на стену с фотографиями, – работал с Дрюиттом. И если был хоть малейший шанс, что это подтвердится… – ЗГК взяла чашку и обхватила ее руками. Видно было, что чувствует она себя крайне неудобно, но женщина продолжила: – Я хотела отодвинуть Финнегана подальше от Дрюитта, на тот случай, если хоть малейшая часть обвинений в педофилии подтвердится. И поэтому хотела, чтобы Дрюитта подробно допросили. Она сделала глоток кофе и поставила чашку на стол. – Я действительно слишком остро на это отреагировала, инспектор, – честно призналась Фриман. – Дрюитт, Финнеган, педофилия, детский клуб, слухи о том, что Дрюитт путается с детишками… И я хотела – из-за сына – знать, что происходит на самом деле. – Она кивнула в ту сторону, где скрылся ее муж. – Трев с удовольствием расскажет вам, что это не первый раз, когда мне приходится в первую очередь думать о Финнегане. Только на этот раз все закончилось совершенно ужасно. – Гэри Раддок рассказал мне, – вмешалась Хейверс, – что он оставил мистера Дрюитта одного в участке в Ладлоу, пока разбирался с происходящим в городе. – Но он же не говорил, что покидал участок, а? – Простите. Нет. Он просто сказал, что оставил мистера Дрюитта одного. – Я именно так и поняла, – согласилась ЗГК. – Мне сказали, что это было связано с массовой пьянкой в городе. Но я полагаю, что вам это уже известно. Не могу представить себе, что вы пропустили это во время своего первого визита. – Мы вернулись из-за этого разрыва в девятнадцать дней, – напомнил ей Линли. – Из-за этого и из-за Клайва Дрюитта, отца умершего, – добавила сержант. – Никому не нужна лишняя шумиха, если он подаст в суд. – Мне очень жаль, – повторила Фриман. – И ответственность за то, когда это произошло, полностью лежит на мне. Я это знаю. Поверьте мне, если б я могла повернуть время вспять… – Прямо как в песне, – согласилась Хейверс[142]. Ладлоу, Шропшир Барбара знала, что ей надо будет сильно постараться, чтобы не возненавидеть Кловер Фриман. ЗГК была лет на десять старше ее, но выглядела как богиня с Олимпа. И Хейверс сразу же решила, что она или очень подозрительна, или действительно виновна в чем-то, хотя в действительности миссис Фриман была виновата только в том, что следила за своим здоровьем и формой с помощью спортивного оборудования, мельком замеченное Барбарой в зимнем саду, вид на который открывался из гостиной. «Наверное, эта проклятая тетка еще и чертова вегетарианка», – подумала сержант. Но она не стала обсуждать это с инспектором, когда они ехали в Шропшир, направляясь в Гриффит-Холл, который вновь должен был стать ее приютом. Вместо этого сержант остановилась лишь на одном факте из того, что им рассказала ЗГК – а именно, на ее признании в том, что она была чересчур заботливой матерью. Барбара разъяснила Линли, что – по ее мнению – то, что Кловер Фриман слишком печется о своем сыночке, могло означать одну из двух вещей в ситуации, когда кого-то обвиняют в педофилии. Или ЗГК пытается вмешаться в дело на тот случай, если в обвинении есть доля правды и она не хочет, чтобы имя ее сына ассоциировалось с обвиняемым, – или она волнуется из-за того, что сам Финнеган может быть каким-то образом замешан во всем этом. «Какое-то время он наблюдает за Дрюиттом, а потом решает присоединиться к групповушке» – именно так она высказалась. А когда Линли бросил на нее косой взгляд, мгновенно извинилась: «Прошу прощения». – Или он мог быть именно тем человеком, который изначально путался с малышами, – предположила сержант, подумав еще немного. – Его ловят, и, чтобы как-то отмазаться, он делает телефонный звонок, в котором во всем обвиняет Дрюитта. Кстати, живет он не так далеко от участка в Ладлоу. После нескольких минут молчания – Барбара надеялась, что в это время Линли серьезно обдумывал сказанное ею, – инспектор заметил: – Я не могу исключить такую возможность, как бы неприятно это ни звучало. Полицейские опять замолчали. На город спускались сумерки. К северу от Лондона, где они сейчас находились – хотя расстояние было не такое уж большое, – дни казались длиннее. «Не так много высоких построек, которые заслоняют солнце, – догадалась сержант. – Больше открытой местности и изгибов холмов, когда панорама нарушается лишь рощицами, посаженными много лет назад». – Это дело о педофилии, Барбара, – прервал наконец молчание Линли и вновь замолчал. Казалось, он погружен в размышления, и она не могла понять причину этого, пока он не заговорил снова. – Я знал кое-кого в Итоне, у кого была к этому предрасположенность. – Преподавателя? – Нет, бывшего выпускника. Он утверждал, что никогда этим не занимался, но у него были фотографии. Тщательно спрятанные, однако в процессе расследования я их обнаружил. – Инспектор посмотрел на нее, и Барбара с удивлением заметила, что впервые за все время их знакомства он испытывает не только стеснение, но и беспокойство. – Боже. Джон Корнтел, – неожиданно пришло ей в голову. – Так это вы его закрыли? А вам никогда не приходило в голову, что он может заниматься этим прямо сейчас? Именно в этот момент. То есть заниматься тем, на что раньше только смотрел. Святой истинный Бог, сэр… – Знаю, – ответил Линли. – И совсем не горжусь тем, что сделал. Он постоянно на связи со мной. Говорит, что полностью излечился, но правда известна одному Господу. – А к чему вы это? Захотелось признаться в грехах? Тогда это можно было сделать и пораньше, особенно если подумать о всей той ерунде, в которой вы обвиняете меня. – Из-за этого я не спал много ночей, Барбара. И полностью осознаю свою ответственность. Наряду со всем остальным, за что я тоже в ответе. Сержант знала, что означают его последние слова: смерть Хелен. Линли ни на йоту не был виноват в том, что случилось с его женой, но отказывался признать это. И Барбара не стала говорить об этом, а задумалась о том, что он только что сказал. Он рассказал ей о таком колоссальном пренебрежении служебными обязанностями, что у нее даже голова закружилась. Но в то же время это позволило ей разглядеть в нем именно человека, что – и она должна была признать это – он всегда старался разглядеть в ней. Они кружили по Леоминстеру, пытаясь найти выезд на А49, которая должна была довести их до Ладлоу, когда инспектор заговорил вновь: – Из-за всего этого я подумал о фотографиях. Было ли среди вещей Дрюитта хоть что-нибудь, что, на ваш взгляд, говорило о педофилии? – Вы имеете в виду фото обнаженных детей? Ничего подобного, если вы говорите о настоящих фотографиях. Но ведь сейчас все это делается через Интернет, правда? – Да, следы обычно остаются именно там. У Йена Дрюитта был компьютер? Лэптоп? Планшет? – Нам они никогда не попадались. И зная, что он не купался в деньгах, это не удивительно, не так ли? – А что насчет Клайва Дрюитта? – То есть не передавал ли он нам ничего такого? Если вы об этом, то ответ отрицательный. Хотя, возможно, он и придержал бы их, если б обнаружил. Ему компьютер не помешал бы. Правда… он не считает последние копейки, так что мог бы купить его сам. Зачем прятать то, что принадлежало сыну? – Это становится логичным, если в нем что-то есть, – предположил инспектор. – Но это необходимо было проверить. А это значит, что он должен был знать, что искать. Что до меня, мне это кажется маловероятным. – А женщина, у которой он жил? Его квартирная хозяйка? Как ее звали? – Флора Беванс. Думаю, что она вполне могла попридержать лэптоп или планшет, и не уверена, что она передала бы их Дрюитту, потому что могла сама найти им применение. – В конце концов, он мог использовать мобильный, – сказал Линли. – Вот только… – Боже! Вы что, хотите сказать, что у него не было даже мобильного? – Линли посмотрел на сержанта. Он уже повернул на А49, и теперь перед ними простиралась прямая дорога на Ладлоу. – В этом нет никакой логики, – продолжил Томас. – Он же не жил при церкви. Значит, викарию было необходимо как-то связываться с ним. Даже если в том месте, где он жил, имелась стационарная линия – насколько, по-вашему, это было удобно? Ему надо было вечно нестись домой, чтобы прослушать сообщения, или у него должен был быть кто-то, кто принимал бы их для него. Я этого не понимаю. Мобильный должен где-то быть. И мы должны его разыскать. Барбара понимала его логику и в то же время чувствовала себя не в своей тарелке, потому что, когда она рылась в вещах Дрюитта, ей ни разу не пришло в голову хоть раз спросить себя о гаджетах, которыми мог обладать диакон. – Полагаю, об этом стоит прежде всего поговорить с мистером Спенсером, – предложила она. – Это викарий. Он ко всему этому не имеет никакого отношения, если вы понимаете, о чем я. Думаю, что он скажет нам всю правду: компьютер, лэптоп, планшет, мобильный или что там еще… – Значит, с ним надо переговорить завтра же утром. До Гриффит-Холла они добрались довольно поздно. Линли осторожно проехал на своей драгоценной игрушке сквозь узкие ворота, ведущие на парковку, и нашел парковочное место, расположенное достаточно далеко как от остальных машин, так и от случайных прохожих, которые могли бы до нее дотронуться. Они забрали свой багаж, и уже через мгновение Миру Мир вновь приветствовал Барбару в Ладлоу и знакомил Линли со своей персоной и размерами своих ушных мочек. – Я оставил вам те же самые номера, – любезно сообщил он и повернулся к Барбаре. – Могу показать вам дорогу, если забыли… Надо ли помочь вам с багажом? Барбара хотела было ответить, что вряд ли когда-нибудь забудет дорогу до своей комнаты или ее роскошь и комфорт. – Думаю, мы доберемся сами, – сказала она Миру. – За мной, инспектор. – И направилась в сторону лестницы. Сначала они добрались до ее бывшей комнаты, и Линли, как всегда, галантно распахнул дверь. – Ничего себе, – сказал он, прежде чем поставить свой чемодан на пол. – Нет-нет, инспектор, эта комната моя. Вы должны жить в другой. – Всё в порядке, сержант, – ответил Томас. – Главное, что есть крыша над головой. – Вы в этом уверены? То есть я хочу сказать… Старший детектив-суперинтендант Ардери жила в другом номере. Он больше. А эта комната… Честно говоря, я думаю, что ей хотелось, чтобы я помучилась. – Когда мы живем за счет Мет, то мучаемся все, сержант. Вам помочь донести вещи? – Я справлюсь, – заверила его Барбара. – А то вы потом не сможете найти путь назад. Сплошные коридоры, лестницы и пожарные выходы… Но… вы точно уверены, что не хотите жить в комнате, в которой жила Ардери? – А насколько эти комнаты могут отличаться друг от друга? – Ну… кое-какое различие есть, – ответила сержант.