Когда Динь открыла дверь в аудиторию, к ней подошла преподаватель, поднявшая руки ладонями вверх и вперед, в универсальном жесте, означающем «вход запрещен». Динь объяснила этой довольно импозантной женщине в белом медицинском халате, заляпанном краской и вымазанном углем, что ей надо перекинуться парой слов с Фрэнси Адамиччи. – Она занята, – ответила преподша. – Вам придется подождать перерыва. И прошу вас, подождите снаружи. Это закрытые занятия. – Она не будет против. Это важно. – Я против. – Всё в порядке, миссис Максвелл, – подала голос Фрэнси с возвышения, на котором стояла, повернувшись в три четверти, абсолютно голая, с венком на голове и полупустой корзинкой с фруктами, которую она прижимала к бедру. – Я ее знаю. Если она хочет остаться, то я не возражаю. – Произнося это, она не повернула головы и не изменила позы, как будто хотела продемонстрировать Динь, что ее вмешательство в процесс обнаженного позирования ей ничуть не мешает. – Если только она не будет вас отвлекать, – согласилась миссис Максвелл. – Она не будет, – сказала Фрэнси. – Правда, Динь? Та заверила преподавательницу, что будет краткой и быстро исчезнет, и ей позволили подойти к натурщице. Подойдя к Фрэнси, Динь наконец сообразила, что выбрала не лучшее время для разговора, поскольку ей хотелось остаться с подругой один на один, а это было невозможно, пока Фрэнси позировала. Кроме того, вид обнаженной привел ее в уныние. У подруги была роскошная фигура, не то что у самой Динь, у которой все тоже было в порядке, но не так. В отличие от большинства молодых девушек, Фрэнси не стала удалять себе волосы на лобке. Они были аккуратно подстрижены в форме щита, но не превращали молодую женщину в девочку, модель, демонстрирующую нижнее белье, или порнозвезду. И вообще Фрэнси как-то заявила, что если парню не нравится, как выглядит настоящая женщина, то он может катиться ко всем чертям. Она не собирается изменять свое тело в угоду подростковым фантазиям. Однако убрала волосы во всех других местах. Волосатые подмышки и ноги? А может быть, еще волосатые пальцы на ногах? Волосы на сосках? На это она никогда не пойдет. «Есть просто женщины, а есть настоящие женщины», – говорила Фрэнси. Что бы это ни значило. Динь подошла как можно ближе к помосту. – Я просто хочу знать, это он или ты? – негромко сказала она. – Ты имеешь в виду, кому пришла в голову идея? – Фрэнси не стала прикидываться непонимающей. – Начнем с этого, а потом пойдем дальше. – Но это же вообще ничего не значит, – сказала Фрэнси. – Брутал – милашка, но он… Я хочу сказать, что он мне не нужен, Динь. Ему… сколько? Восемнадцать уже есть? И что мне делать с восемнадцатилетним? – Но отвечать ты не хочешь, так? – прошипела Динь. – Что? Чего я не хочу? – Ответить, чья была идея. Прежде всего я хочу знать именно это. – Идея? Хорошо. Дай подумать… – Размышляя над тем, что произошло в комнате Брутала, или, по крайней мере, притворившись, что размышляет об этом, Фрэнси нахмурила брови. – Знаешь, – сказала она наконец, – я не совсем уверена. – Просто класс! И ты хочешь, чтобы я в это поверила? – Но ведь ты же меня знаешь, правильно? – Когда Динь ничего на это не ответила, Фрэнси вздохнула и произнесла: – Ладно. Я попробую. – И через несколько мгновений мнимых усилий добавила: – Он катался по реке на байдарке. – Один? – С ним была какая-то девица. Я ее совсем не знаю. – Как она выглядела? – Не помню. Я ведь специально их не изучала. Может, у нее были сутулые плечи. А, вот, вспомнила – у нее была жуткая прическа. Майка на лямках – это я тоже помню – и совершенно кошмарные шорты, которые я рассмотрела, только когда она вышла из байдарки. Они висели у нее на заднице. Цвет? Совершенно омерзительный. Испорченных мягких груш. Динь закатила глаза. В том, что Фрэнси заметит прическу и одежду любой девчонки, она не сомневалась. – Продолжай, – поторопила она подругу. – Я стояла на Ладфорд-бридж. Шла из дома, когда услышала, как кто-то позвал меня по имени, и увидела их – Брутала и Отвисшую Задницу. На ней еще были очки, меняющие цвет на солнце. Да, а еще у нее было что-то на шее. Что-то огромное, как олимпийская медаль, или вроде того. – Эллисон Франклин, – заключила Динь. По такому описанию ее легко было узнать. – Может быть, – продолжила Фрэнси. – Так вот, я услышала, что кто-то меня приветствует, помахала рукой и сказала что-то вроде «ты такой мускулистый и изысканный», или что-то похожее. – А ты хоть когда-нибудь делаешь перерывы? – поинтересовалась Динь. – Я ничего не хотела сказать, – Фрэнси быстро взглянула на подругу и сразу же получила замечание от миссис Максвелл. – Это вообще ничего не значит. Просто фигура речи такая. А вот Брутал… Он воспринял это как приглашение к действию, потому что попросил меня подождать. Сказал, что хочет обсудить лабораторку по биологии. – Ты же не учишь биологию. И он не учит. – Вот именно поэтому я и подумала, что он подает мне какой-то знак. Может быть, он хочет избавиться от девицы и мне надо ему подыграть? Да и кто его осудит, увидев эти кошмарные шорты? Некоторым надо быть особо осторожными относительно того, что демонстрировать окружающим, согласна? Короче, выяснилось, что я права. Когда они выбрались из байдарки, Брутал взасос поцеловал девицу и похлопал по заднице – может, для того, чтобы убедить ее, что принадлежит только ей, или как там еще… Не имею ни малейшего понятия. И она отвалила, а мы с ним всерьез занялись биологией. Только, сама понимаешь, это была другая биология. Динь стало душно. В комнате и так было жарковато – наверное, из-за присутствия обнаженной Фрэнси с торчащими сосками, – и некоторые из учеников сильно вспотели. Но что касалось Динь, ее душила ярость, которую она ощущала как горящий кусок угля в животе. – Значит, это была его идея? Или твоя? – произнесла она громче, чем собиралась. – Чья же, ради всего святого? Фрэнси внимательно посмотрела на нее и попросила у миссис Максвелл короткий перерыв: корзинка, мол, становится слишком тяжелой. Пять минут? Десять? Миссис Максвелл согласилась на пять, и Фрэнси поставила корзинку и спустилась с помоста. Рядом лежал халат из сераскера[149] с поясом, но она не стала заморачиваться и осталась голой. Они с Динь отошли в угол комнаты, где были свалены мольберты, подрамники с холстами, планшеты и другие принадлежности для рисования. – Послушай, – начала Фрэнси, – ты же всегда говорила, что вы с Бруталом не две половинки. Поэтому я и не подумала, что это так важно. – Чья это была идея? – рыкнула Динь. – Наверное, обоих… Динь, я не знаю. – Тогда рассказывай, что произошло. И поточнее. Фрэнси переступила с ноги на ногу. Вперед выдвинулось одно округлое бедро. Девушка машинально почесала лобок. – Кажется, я спросила его, в чем там дело с этой биологией, – сказала она. – А он сказал, что ему захотелось чего-то новенького. Потом выдал мне эту свою ухмылку – надо признать, что он просто очарователен, хотя и слишком молод, на мой вкус, – и я спросила, в каком смысле новенького. В смысле кого, чего или как? Он ухмыльнулся еще раз, откинул назад волосы, как обычно это делает, и посмотрел как… – Я знаю его стандартную программу. Ближе к делу. – Ну, и мы пошли в дом. Выкурили по косячку и потискались. Вот и всё. – Да ладно тебе, – голос Динь стал еще громче. Трое художников подняли головы от мольбертов. Она перешла на шепот: – Ты стояла на коленях и явно не молилась за мир во всем мире. – Ну да, я собиралась сделать ему минет, – согласилась Фрэнси. – Но ведь все это было несерьезно. Мы просто оказались там, и он был тем Бруталом, каким иногда бывает, и мне показалось… Неожиданно Фрэнси замолчала. Глаза Динь наполнились слезами. Она злилась на себя за то, что показала свою реакцию, не говоря уже о том, что вообще огорчилась. – Динь! – воскликнула Фрэнси. – Боже мой! Но ведь вы же с ним не две половинки, да? И это ничего не значило. Просто развлечение, немного секса, он и я, двадцать минут, а может, и еще быстрее. – Ты хочешь сказать… – Губы Динь настолько пересохли, что она боялась, что они сейчас лопнут. – Ты хочешь сказать, что когда я захлопнула дверь, вы… Вы что, продолжили? То есть вас поймали за руку, но вам это было все равно? – А почему нет? Мы же поднялись для этого… Я не знаю, что тебе сказать. Динь, ты же сама рассказывала мне о парнях в Кардью-Холле. Об этом разносчике с банками для твоей матушки. И о том, который на задней скамейке в церкви на Пасху… А как насчет того, который перекрывал крышу в конюшне? Или что, все это было враньем? – Сейчас дело не в этом, – ответила Динь. – Ты же знала, что я и Брутал… и мы вместе живем, Фрэнси. – Но вы же не живете с ним вдвоем. И мне в голову не пришло, что это может тебя расстроить. Неужели ты думаешь, что я… И потом, мы же сделали все это не по-настоящему. И он не смог кончить. То есть не смог мне в рот. Поэтому пришлось… – Замолчи немедленно! – завизжала Динь и непроизвольно подняла руки, чтобы заткнуть уши. – Прости! Ну прости меня! – Фрэнси расплакалась. – Если б я только знала, что он что-то для тебя… – Ничего он для меня не значит! Я думала, что да, а оказалось, что нет! Фрэнси посмотрела на дверь. К ним двигалась миссис Максвелл. – Я не хотела сделать тебе ничего плохого, – поспешно сказала она. – А то, что я сказала о групповушке… Так это было первое, что пришло мне в голову. Но когда я увидела твое лицо, то сразу поняла, что ты расстроена, только не могла сообразить почему; ведь все эти парни из Кардью-Холла и… А они вообще были, Динь? Или был только Брутал? Потому что если это так, то я прямо сейчас и здесь умру, потому что никак не хотела причинить тебе боль. Я просто вела себя как последняя дура. Вот и всё. – Дамы, если вы закончили ваш тет-а-тет… – В словах миссис Максвелл звучал скрытый смысл. – Динь. Дини… Это было последнее, что услышала Динь, вылетая из двери. На глаза у нее навернулись слезы, но она не понимала отчего и боялась даже задуматься о том, что их вызвало. Правда состояла в том, что она никогда не врала Фрэнси насчет парней в Кардью-Холле и насчет того, что и где она с ними вытворяла. А многие вещи вообще не говорила. Но правда была и в том, что Брутал всегда значил для нее нечто большее. Только она слишком хорошо знала, кто он и что собой представляет, и не понимала, что ей с этим делать. Ладлоу, Шропшир Линли отправился на поиски машины Йена Дрюитта, а Хейверс осталась в гостинице с его телефоном вместе с зарядкой, которую – как они и надеялись – им дали на рецепции, и списком дней рождения и телефонных номеров членов семьи Дрюиттов, включая и тетушку Уму. Со своей стороны, Томас решил начать с окрестностей церкви Святого Лаврентия, на тот маловероятный случай, что Йен Дрюитт смог припарковаться где-то неподалеку, в стороне от запрещающих знаков. Выйдя из гостиницы, он вновь направился в сторону Касл-сквер. На ней оказалось много народа. Три туристических автобуса, припаркованных неподалеку, недавно высадили в начале Милл-стрит десант своих пассажиров, и многие из них направились на площадь, привлеченные стендами со старинными безделушками. Вместо того чтобы пробираться сквозь толпы на площади, Линли пошел по тротуару и пересек площадь уже в самом ее конце с восточной стороны. Здесь он увидел Гарри Рочестера и его коллег-бродяг, которых местный ПОП выгонял с площади. «Должно быть, это Гэри Раддок», – решил инспектор. Полицейский оказался крепким парнем ростом около шести футов с внушительной талией без грамма жира и круглым лицом. Выглядел полицейский старше, чем ожидал Линли. Инспектор думал, что ему около двадцати одного года, но мужчина выглядел на все тридцать. Они с Гарри Рочестером были погружены в беседу, в которой не замечалось никакой агрессии. Подходить к ним Линли не стал, а вместо этого перешел через площадь у них за спиной и оказался на подступах к церкви Святого Лаврентия. Этот путь вывел его к мощенной булыжником улице шириной чуть больше древней телеги, которыми пользовались купцы, доставлявшие товары жителям замка; а улица – на Колледж-стрит, прямо напротив церкви. По дороге он увидел первую парковку. И не только ее, но и вывески с ограничениями, о которых говорил мистер Спенсер: посетителям разрешается парковаться на срок не более двух часов, по истечении которого машины будут вывезены на штрафстоянку. На самой улице располагались жилые дома – странная смесь зданий, отделанных сайдингом или красным кирпичом, – и она плавно переходила в Линни-стрит. Здесь здания были несколько моложе, чем те, что окружали церковь, и смотрели они прямо на реку Корв. Парковка там тоже была запрещена, и знаки сообщали о том, что случится с теми, кто нарушит эти ограничения. Если б Йен Дрюитт припарковался непосредственно рядом с церковью, его «Хиллман» немедленно эвакуировали бы – возможно, именно в ночь его смерти. Прежде чем звонить по телефонам, указанным на предупреждающих знаках, Линли решил на всякий случай проверить ближайшую городскую парковку. На плане города он определил, что та находится за Вестмерсийским колледжем и добраться до нее можно с северной стороны Касл-сквер. «Что ж, короткая прогулка в погожий день…» – подумал инспектор. Вернувшись на площадь, он вновь оказался на самой границе территории рынка, с которой уже успели исчезнуть нарушители правил торговли. ПОПа Томас увидел в дальнем конце площади с западной стороны, где стоял небольшой белый фургон. В нем торговали разными вариантами сосисок-гриль, аромат которых наполнял воздух мыслями о предстоящем ланче. Раддок разговаривал с мужчиной, который, по-видимому, был хозяином фургона и которому он объяснял какие-то правила размещения рекламной доски с названиями различных блюд и цен на них. По-видимому, эта доска затрудняла проход на территорию Вестмерсийского колледжа, поскольку, когда офицер отошел, доску отодвинули, хотя хозяин фургона, судя по его виду, не очень этому обрадовался.