– Не сейчас. – И это даже не Гэри Раддок? – Кто? – Местный ПОП. Я однажды ночью видела вас с ним у полицейского участка. Между прочим, в машине. И что же вы там делали? Глаза Дены заметались между детективами. – Я этого парня вообще не знаю, – сказала она. – Все, что мне известно, так это то, что он появляется в «Харт и Хинд» каждый раз, когда раздается хоть малейшая жалоба на шум. Такое впечатление, что там все ложатся в постель в половине восьмого. Так что я никак не могла оказаться с ним в патрульной машине, о’кей? Я, кажется, ответила на ваши вопросы, а теперь, если не возражаете, мне надо наверх. У меня… – …лекция, мы знаем, – закончила Барбара. – Все вы здесь прямо образцовые студенты. Они взглядом проводили девушку наверх и услышали, как захлопнулась дверь. Через мгновение раздался звук набирающейся в ванну воды. – Богом клянусь, эта девушка была с Раддоком, сэр, – Барбара повернулась к Линли. – Нельзя быть абсолютно уверенной, сержант, – заметил инспектор. – Ночь. Машина стояла в тени. – Правильно. Но тут есть одна вещь… Инспектор посмотрел на нее. Барбара вся сияла. – И какая же? – спросил он. – Я ни слова не сказала о патрульной машине. Это она упомянула про нее. Линли еще раз посмотрел на лестницу. – Придется искать свидетелей. – Он в задумчивости кивнул. – Правильно. И я, кажется, знаю где. Надо просто найти этого человека. Вустер, Херефордшир Тревор Фриман никак не мог сообразить, кто может звонить ему в такую рань. Еще даже не половина шестого. Но когда он увидел имя звонившего на экране, по коже у него пробежали мурашки. Тревор сбросил одеяло и схватил телефон. – Финн? С тобой всё в порядке? В ответ она услышал какую-то смесь рыданий и криков. Разобрать ничего было нельзя. – Не так быстро, – сказал Тревор. – Я тебя не понимаю. Что случилось? Несчастный случай? Ради бога, Финн, сделай глубокий вдох. Ты сидишь? Нет? Так вот, сядь. Найди куда. Сядь. Я здесь. Возьми себя в руки. Он замолчал. В трубке слышались звуки – сопение, шарканье, тяжелое дыхание. Наконец сын стал рассказывать, отрывочно и с большими паузами, но смысл Тревор понял достаточно быстро: Новый Скотланд-Ярд, те же детективы, что приходили к ним, чтобы поговорить с Кловер, что-то связанное с крышками и сковородками в спальне сына, а потом требования, обвинения, допрос, – и все было бы ничего, если б все это не касалось его собственного сына. В конце отрывочного перечисления Финном всех фактов Тревор почувствовал, как его сердце сжала невидимая рука. Он собрался – достаточно для того, чтобы успокоить мальчика, что в основном заключалось в заверениях, что папа со всем разберется. – Па, он врал. Врал! Тревор не мог понять, относится ли это к Газу Раддоку или к Йену Дрюитту. – Я во всем разберусь, Финн, – только и смог сказать он. – Только ты ничего не делай. Ты меня понял? – Вся эта история насчет малышей… Я ведь делал только то, что должен был делать, Па… Я бы не… Почему кто-то говорит… А теперь они думают… Теперь они вбили себе в голову, что это я ходил в полицейский участок… А я ничего не делал, то есть вообще ничего, твою мать. – Позволь мне во всем разобраться, Финн. Ты доверишь мне это? – Что? Что ты сказал? – Просто подожди. Ничего не предпринимай. Я свяжусь с тобой. – Я, твою мать, хочу… – Понятно. Успокойся. Я тоже этого хочу. Но ты держись в стороне. Верь мне. Отключившись, Тревор почувствовал, что невидимая рука теперь сжимает его желудок. Из кухни внизу еле доносились звуки радио – передавали утренние новости. Кловер все еще была дома. Ну конечно, а как же иначе? Ведь сейчас всего двадцать пять минут. Она еще не уехала на работу. Тревор бросился к двери, понял, что он совсем голый, и стал шарить вокруг в поисках шортов. Пока он занимался поисками, радио замолчало, послышались шаги, входная дверь открылась и закрылась, и Тревор понял, что Кло вышла из дома. Он бросился к окну. Но она шла спиной к нему и успела сесть в машину, прежде чем ему пришло в голову постучать в стекло. Тогда Тревор схватил свои шорты, натянул их и скатился вниз по ступеням, но жена отъехала прежде, чем он успел открыть дверь. Кловер всегда была помешана на безопасности, поэтому заперла дверь на два оборота, а ключей на крючке не оказалось. Она их нарочно спрятала! И все это она ожидала. Кловер знала, что это произойдет, и не собиралась теперь отвечать за последствия всего того, что она сама накликала на всех них. Тревор перевернул вверх дном единственный ящик в прихожей, куда они обычно сваливали дневную почту, пока не разобрали ее. Ключа не было. Потом на кухне он перебрал все, что лежало на столе. Ключ обнаружился в корзинке с бумажными салфетками, и Тревор готов был поклясться именем Господа, что сам он его туда не клал. Схватив ключ, Фриман выбежал на улицу, где была припаркована его машина. Только когда он попытался вставить ключ в замок зажигания, Тревор понял, насколько сильно дрожат у него пальцы. Дрожали его ноги и руки, а еще что-то заставляло его содрогаться всем телом, как ребенка, которого посадили в темноту. «Что это – злоба, страх, ужас, нетерпение, отчаяние?.. И вообще, разве можно трястись от отчаяния?» Тревор поехал вслед за женой. Она всегда была человеком привычек. Да разве не все они были такими, когда дело шло о дорогах, которыми они добирались до работы? Это была не какая-то увеселительная поездка – речь шла о наиболее коротком и быстром пути, и в случае с Кловер это означало шоссе А38. Выехав на трассу, Тревор включил габариты. Периодически он использовал звуковой сигнал. По дороге был всего один отрезок с движением в два ряда, и на нем он утопил педаль газа в пол. Где-то через пять миль Тревор догнал ее – Кловер, в отличие от него, ничего не нарушала. При первой же возможности она съехала с трассы. Это была даже не площадка для отдыха, а просто широкая обочина, обсаженная тополями. Здесь они оба вылезли из машин – в руках у Тревора был мобильный, которым он махал в ее сторону. Кловер выглядела озадаченной, и это было не удивительно, потому что он щеголял без рубашки, без обуви и в одних шортах; прохладный утренний воздух заставил его яйца съежиться. – Мой лежит в сумке, Трев, – сказала Кловер. – Это, должно быть, твой. Надо было просто позвонить, и все встало бы на свои места. – Все провалилось в тартарары, – ответил Тревор. – Не знаю, что вы там вдвоем планировали, но все провалилось к чертовой матери. Услышав это, Кловер побледнела. – Что происходит? Ты меня пугаешь. – Речь идет о нашем сыне. Он только что звонил мне. Я никогда не слышал его таким. – Он… что он?.. – Эти двое лондонских детективов появились у его постели, как два рождественских привидения. Они разбудили его, вытащили на кухню и стали допрашивать. – Боже… – Кловер посмотрела на телефон, который он все еще держал в руках. Потом посмотрела ему за спину, где транспорт двигался слишком близко к тому месту, где они стояли, поэтому она поставила мужа между двумя машинами. – И что он говорит? Его же не арестовали? – То, что я смог понять в промежутках между рыданиями и криками… – Он дома? Его не арестовали? – Копы захотели узнать, что он делал с шестилетками, или с восьмилетками, или сколько там лет детям, которые ходят в это гребаный лагерь, который ты, черт побери, выбрала в качестве социальной работы для него. Твои лондонские копы… – Они не мои копы. – …по-видимому, решили, что сомнения, мучавшие Дрюитта по поводу Финна, как-то связаны с тем, как Финн вел себя с этими детьми. Так что я хочу знать только одно – ты знала об этом? – О чем? О том, что лондонская полиция будет… – Да хрен с ней, с этой лондонской полицией! Ты знала о том, что Дрюитт звонил Газу по поводу того, как Финн ведет себя с детьми? Именно об этом вы с ним общались? – Я же уже пыталась объяснить тебе это, Тревор. Все дело в полиции Метрополии, с самого начала и до самого конца. Я знаю, что они думают и как работают. Когда они в первый раз появились в Ладлоу, я пыталась убедить Финнегана, что он не должен говорить с ними один на один. Но он меня не послушался – и вот результат. Это именно то, чего я боялась. – Чего? Того, что копы решат, что наш сын – развратитель малолетних? – Конечно, нет! Речь идет только о полиции Метрополии. И точка! Я не хотела, чтобы он один встречался с ними, независимо от причины, но он не понял, насколько это важно. Он думал, что сможет достойно противостоять им, поскольку был уверен, что речь пойдет только о Дрюитте и детях. А речь идет и об этом, и о расследовании КРЖП – а я уже было подумала, что со всем этим наконец-то покончено… Но они опять вернулись, и… – Финн считает, что вы с Газом натравили их на него. Как думаешь, почему он так думает, Кловер? – Не говори глупостей. Смотри, ты весь дрожишь. Может быть, мы сядем в одну из машин, если этого разговора не избежать? – Только вот этого не надо. – Не надо чего? – Не надо пытаться поставить меня в те условия, которые устраивают тебя. Мы оба знаем, черт побери, что в этом ты настоящий эксперт. Кловер подняла руки, как будто хотела сжать их в кулаки, или выдрать себе волосы, или обратиться за помощью к Богу. – Тревор, – сказала она, – ну зачем мне натравливать Мет на своего собственного сына? Я жизнь положила на то, чтобы защитить его от самого себя; так зачем мне в самый последний момент решать, что овчинка выделки не стоит, и натравливать на него Лондон, потому что сама я расписываюсь в собственной несостоятельности? – Потому что все это – превосходная дымовая завеса, – пояснил Тревор. – Особенно если ты знаешь, что против него нет ни малейших улик, так что можно не беспокоиться о том, что случится с ним в ближайшем будущем, потому что тебя интересует бег на длинные дистанции. Все это Кловер выслушала, медленно вдыхая воздух. Тревор знал, что она или изо всех сил пытается успокоиться, или притворяется, что изо всех сил пытается успокоиться. – Скажи честно, что ты имеешь в виду? – спросила Кло. – Есть вещи, которые ты хочешь скрыть от всех – включая меня, – и это отличный способ достичь цели. – Вещи? Какие вещи?