— Таечка, все будет хорошо, доченька. У нас получилось. Мы тебя вытащили. Только держись, пожалуйста. — не совсем понимаю, кто это «мы», но разве это важно сейчас? — Не закрывайся снова в себе. Говори все, что угодно. Только не молчи. — Хорошо, — говорю так же хрипло. — Мам, а меня здесь могут покормить? Нормальной едой? До смерти надоело питаться через вену, руки болят… * * * С этого начался долгий и болезненный процесс моего восстановления. В своем болезненном забытьи я провела полтора месяца. Когда мне об этом сказали — я ужаснулась. В зеркало на себя было страшно смотреть — я осунулась, побледнела, кожа истончилась и стала отдавать синевой. Появились морщинки. За это время я сбросила не меньше десяти килограмм и медсестры шутили, что на улицу мне пока нельзя, а то унесет осенним ветром. Так что меня откармливали. Понемногу, начиная с бульонов, давая привыкнуть желудку, и постепенно переходя к твердой пище. А я бы, наверное, съела целую корову, если бы мой рацион строго не дозировали. За такое длительное время мышцы ослабли так, что первое время пришлось передвигаться на коляске. А также посещать малоприятные, но нужные занятия ЛФК. Прогресс от занятий появился быстро. К концу первой недели я уже свободно ходила по больничному коридору, а через две мне разрешили выйти на прогулку в больничный парк. Мы с мамой прогуливались по аллее, дышали воздухом. Особо не разговаривали, да и не нужно было это сейчас. Близился конец октября, заметно похолодало, под ногами шелестел ковер из опавших листьев. Накрапывал мелкий противный дождик, но ощущения холодных капель на лице почему-то были невероятно приятными. Я запрокинула голову, подставляя лицо под капли дождя, и впервые за последние месяцы улыбнулась. Кажется, я снова начинаю чувствовать себя живой. Хотя бы отчасти. — Так приятно снова видеть, как ты улыбаешься, — на глазах у мамы выступили слезы. Но это слезы радости и облегчения, я точно знаю. — Со мной все будет в порядке, обещаю. — мне больно видеть морщины и пряди седых волос, которых стало вдвое больше, пока я справлялась со своим нервным срывом и депрессией.- И прости меня, что тебе пришлось столько за меня переживать. — Тая, не начинай опять винить себя. — мама говорит мягко, не давя на расшатанную психику. Но глядит при этом предельно серьезно. — Не своди на нет эффект психотерапии. О, да, над моим душевным состоянием работали куда как активнее, потому что проблем назрело немерено. Я открывалась медленно, неохотно. Было тяжело выставлять напоказ обнаженную душу, чувства и мысли, рассказывать о пережитой боли и обидах. Но я понимала, что так надо и постепенно дело пошло на лад. Почувствовав, что меня не осуждают, начала вести себя чуть раскованнее. И когнитивно- поведенческая терапия начала давать свои плоды. Мне стало легче общаться, разговаривать, легче дышать… Но пока я лишь в самом начале пути к выздоровлению, который обещает быть нелегким. — Ладно, не буду,- слегка улыбаясь, цепляюсь за мамин локоть. — А знаешь, я сегодня с папой разговаривала. Добрые полчаса. Он, наверное, весь лимит потратил. — О чем? — О разном. Говорит, несмотря на шикарные условия, очень по нам скучает и хочет побыстрее вернуться. — Ну уж нет. Пусть пока восстанавливается там. Да, так будет лучше, думаю. Пребывание папы в немецкой клинике было продлено еще на месяц. Естественно, за весь банкет платил Костя, что меня несколько напрягало. Но что уж поделаешь, здоровье отца важнее гордости. Нас, кстати, развели. Мама об этом долго не хотела говорить, но я сама выпытала. И отнеслась относительно спокойно. Кризис я пережила. Хотя кольцо до сих пор ношу, не могу я пока с ним расстаться. Оно почти вросло в кожу за эти годы. Без него я буду чувствовать себя голой. Мой терапевт со мной согласен, говорит, что не стоит себя насиловать. Я сама пойму, когда буду готова расстаться с очередной частичкой прошлого. На удивление, муж оказался довольно щедр. Квартира и машина остались при мне, плюс личный счет в банке пополнился на очень крупную сумму. Так что мне не придется какое-то время беспокоиться о поиске работы. Вполне успею оправиться. Все мои украшения тоже остались мне. Хотя я и планирую их потом вернуть. Пусть передарит новой женщине. Мысли от бывшего мужа вновь перетекают к отцу. Он так обрадовался, услышав мой голос, почти как ребенок. Жаловался, что я совсем не уважаю его седины, раз за столько времени не соизволила поговорить лично. Маме ведь все это время удавалось держать его в неведении относительно меня. Даже смс писала с моего телефона, заверяя папу, что со мной все в порядке. Да, вскоре все это придется расхлебывать. И папа явно рад не будет, что мы его обманывали. Но он к тому времени поправится, да и я обрету хоть какую-то психическую стабильность, так что смею надеяться, что потрясение не станет слишком уж сильным. Мы продолжаем неспешно гулять, как вдруг меня накрывает ощущение чужого присутствия. Каким-то шестым чувством воспринимаю чей- то пристальный взгляд, нацеленный на меня. Останавливаюсь, осматриваюсь вокруг, но никого не замечаю. Лишь в отдалении, прислонившись к стволу березы, стоит какой-то мужчина в кожаной куртке с капюшоном и в солнцезащитных очках. Но понять куда именно он смотрит невозможно. Черт, да зачем этому типу вообще очки в такую погоду? — Доченька, ты чего? — мама вопросительно на меня смотрит, а потом замечает мой взгляд, направленный в сторону странного мужчины. — Ничего, — мотаю головой, сбрасывая наваждение, — померещилось что-то непонятное. — Наверное, ты просто устала. Слишком много прошли сегодня. Давай возвращаться. Как раз обед скоро. Мама старательно разворачивает меня в сторону моего корпуса, но я еще несколько раз оглядываюсь. Нет, мужчина смотрит в строго противоположную сторону. Уф, и правда показалось. Надо обсудить это с Илоной Геннадьевной. А то не хватало мне еще развития параноидного синдрома для общего букета. — Да не обращай внимания, — бурчит мама, ускоряя шаг. — Это местный пациент. Он безобидный, не бойся. — Как-то странно он одет для пациента, — недоверчиво на нее смотрю. — Так он не в стационаре. Приезжает на консультации просто. — А ты откуда знаешь? — Случайно… услышала. Буквально краем уха. Сестры сплетничали на посту, а я мимо проходила. — мама как-то странно запинается и нервничает. Но додумать мысль не успеваю. Слова о медсестрах напоминают мне совсем о другом. — Мам, скажи… А Костя часто приходил, пока я была в отключке? — Тая, он был здесь только один раз. И после его ухода твое состояние резко ухудшилось. — Да? — мы как раз подходим к крыльцу и я останавливаюсь. — А мне одна из сестер, Лиза, кажется, говорила, что видела его в моей палате в каждую свою смену. Мама немного медлит, кажется, растерявшись, а потом решительно начинает подниматься по ступенькам, вынуждая меня идти следом. — Эта Лиза просто болтушка. И не особо внимательная, к тому же. Она спутала тебя с другой пациенткой, видимо. Она лежит в крайней по коридору палате. К ней да, муж ходит каждый день. — Ясно, — из груди вырывается разочарованный вздох. Все же мысль, что Костя поддерживал меня все это время, грела душу. Но и это оказалось иллюзией. Что ж, будет о чем поговорить на следующем сеансе… Глава 48 Жизнь продолжается Глава 48 Жизнь продолжается На моей памяти это первый Новый Год, который я встречаю далеко от дома. Обычно каждый год мы с Костей после корпоратива приезжали домой к моим родителям, где и чокались бокалами с шампанским под бой курантов, а потом выходили во двор, чтобы посмотреть салюты. К родителям мужа мы приезжали позже, аккурат к Рождеству. И эти визиты, если честно, были мне всегда в тягость. Наши отношения так и не потеплели со временем. Наверное, теперь они довольны, что Костя снова стал свободным. Впрочем, не хочу об этом думать. Особенно в праздничный вечер. Последние месяцы были очень непростыми. Так что хоть в главную ночь года стоит хорошо отдохнуть и полностью расслабиться. Выписали из клиники меня в ноябре, но я продолжила приезжать на консультации пару раз в неделю. По сути, я заново пыталась адаптироваться к социуму. Училась принимать себя и окружающих. Тяжелее всего давалась борьба с острым и зачастую необоснованным чувством вины. Я винила себя во всем случившемся: в чрезмерном доверии к людям, в собственной неосмотрительности, приведшей к измене, в разводе, в том, что отец слег с инфарктом, а мать вынуждена была разрываться на части, выхаживая нас обоих. Освобождение от этого груза заняло много времени, но с каждым днем по чуть-чуть я избавлялась от тяжкой ноши. Я начала принимать сложившуюся ситуацию и свои ошибки, прощать саму себя за то, что вольно или невольно сотворила. Постепенно училась заглядывать в прошлое, но не растворяться в нем, пытаясь вернуть вчерашний день. Теперь я могла воскрешать приятные воспоминания из семейной жизни без такой острой боли в сердце. Отпустить окончательно еще не смогла, еще недостаточно окрепла для этого. Поэтому и обручальное кольцо до сих пор на моем пальце. Оно стало для меня связующим звеном между прошлым и будущим, своеобразным якорем, помогающим держаться в реальности. Костю в произошедшем я не обвиняла. Помнила еще его слова в палате. Ему тоже было больно, он сорвался. Да, обошелся со мной жестоко, но мог и гораздо хуже. Мне осталось лишь простить обиду и окончательно отпустить призрак былой любви. С Сашей было гораздо сложнее. Меня вообще с трудом удалось разговорить на тему его предательства. Обида моя была очень глубока и со временем не утихла. Ненависть? Злость? Не знаю, даже с помощью врачей мне сложно было проанализировать тот безумный коктейль из чувств, что меня обуревал, когда дело касалось бывшего друга. Мне было проще оставить это в стороне и не ворошить грязное белье. Что толку ковыряться в ране? Ее вычистили, промыли, осталось только зашить. Что я и делала изо дня в день. Сшивала края разбитого сердца, штопала лохмотья обнаженной души. Стежки местами выходили косыми, кривыми, но тем не менее выглядели прочными. Теперь у меня внутри нечто вроде стеганного лоскутного одеяла. И это меня не пугает, а даже немного забавляет. Главное, теперь беречь это одеяло, чтобы не развалилось. Второй раз собрать кусочки в единое целое вряд ли получится. Это как пытаться собрать размокший картонный пазл. Бесполезно. Я заново училась любить себя, свое тело. И дело не в шрамиках от стекол, они почти полностью зажили. А в том, что после всех выслушанных оскорблений я просто не могла на себя смотреть. Вид собственного тела вызывал у меня жгучий стыд и отвращение. Поначалу даже переодеваться приходилось с закрытыми глазами. Пользуясь советами моего терапевта, стала заниматься физическими упражнениями. Записалась на йогу, пилатес. Даже в балетную студию умудрилась походить. И это было здорово. С одной стороны, заново открывала свое тело, мирилась с ним, держала мышцы в тонусе. С другой — потрясающий внутренний релакс. После каждого занятия чувствовала себя заново рожденной. Потом решилась и на походы в бассейн. Купила чуть ли не гидрокостюм, чтобы закрыть тело по максимуму. А спустя пару недель решилась, наконец, надеть обычный слитный купальник. Вернее, мама этому поспособствовала, хитро припрятав мой костюм и подложив красивый черный купальник. Сперва я возмутилась, конечно, но потом решила, что пора потихоньку делать шаги вперед, а не замуровывать себя в склепе своих страхов. В тот день я впервые рассматривала себя в зеркале спокойно и отстраненно, без паники и неприязни. И купальник удивительно хорошо сел на мою фигуру. В былые времена я бы сказала, что выглядела я отлично. Единственное, что меня напрягало, это заинтересованные мужские взгляды, бросаемые на мое тело. Приходилось прилагать неимоверные усилия, чтобы не бросить все и не удрать обратно в раздевалку. Но и эта реакция постепенно сошла на нет, хотя мужчин я все-таки старалась избегать. Выбирала более раннее время, разговоры не поддерживала, лишь на приветствия кивала головой. В конце ноября приехал отец и нам пришлось рассказать все, что от него скрывали. И про развод, и про мое лечение. В самом мягком варианте, конечно. Сказать, что он был рассержен, это ничего не сказать. Ходил и бушевал целый день. И наши заботы о его здоровье в качестве оправдания не принимались. С трудом под вечер его удалось успокоить. Ну и убедить не ездить к Косте и не разговаривать по-мужски. Хватило того, что мама тогда с ним разговаривала. И, кстати, она так и не призналась, о чем был разговор. Я долго допытывалась, а потом плюнула. Какая теперь уже разница, что было тогда. Наверное, о некоторых вещах и правда лучше не знать. Папа, как это ни странно, сразу же принял мою сторону, хотя я честно рассказала про измену. Поворчал, конечно. Расстроился, что мы развелись, переживал. Потом уже меня начал успокаивать, заверяя, что найдется еще мой рыцарь в сияющих доспехах. Хорошо, хоть про Сашу ничего ему не рассказали, как чувствовала, что не стоит. А то точно дело дошло бы или до мордобоя, или до повторного инфаркта. Тьфу-тьфу.