— Давай обратно, Саш, — Максим заталкивает меня в дом, обхватывая сзади. — Ты как маленькая, капризная девочка, — ласково шепчет он, обнимая меня. — Замерзнуть решила, малыш? — Нет, — поджав губы и шмыгнув носом, бормочу я. Слабость накатывает волнами. Щемящая грусть и отчаянье сворачиваются в груди. — Хочу, чтобы ты не отпускал меня. Никогда. — Я не отпущу тебя, — заглядывая мне в глаза, по слогам произносит Макс. Глаза жжет, я всем своим нутром ощущаю, что все зашло слишком далеко. Он правду говорит, по глазам вижу. Влюбился по уши, а я уже в омут с головой ушла. — Никогда. — Я запомню эти слова, — улыбаюсь с тяжелым сердцем. Взглянув на часы, обреченно вздыхаю. Четыре утра. Сколько пройдет времени, прежде чем нас хватятся? А что потом? — Я все разрулю, Саш. Тебя не заденет. Обещаю, — словно подслушав мои панические мысли, произносит Макс. — Хотелось бы посмотреть, как ты это сделаешь, — скептически хмыкаю, все еще не до конца осознавая шаткость нашего положения. — Если ситуацию нельзя изменить, нужно ее использовать с пользой, — лукавая усмешка кривит его порочный рот. — У тебя все так легко, а для меня это катастрофа. — Давай дождемся рассвета и будем решать по ситуации. Уверенный твердый голос Макса, как ни странно, успокаивает паническую волну, бушующую внутри меня, и ей на смену приходит обреченное смирение. Странно, но я верю ему. Все еще можно как-то разрулить… Даже то, что мы застряли вдвоем в чужом домике в горах. Совсем одни. — Раз вариантов больше нет…, — пожав плечами, сдаюсь я. И снова все сначала: раздеваюсь до халата, устраиваясь у камина, в который Макс подбросил свежих дров. На этот раз они горят как-то иначе, остатки березы приобретают в моих глазах красивые узорчатые очертания, калейдоскопом разбегающиеся за завесой стекла. На все в жизни можно посмотреть под разным углом. Страсть может испепелять, а может раскрывать в тебе новые грани и такие узоры души, о которых ты и не подозревала раньше. — Про шампанское забыли, — напоминает Максим, разливая пузыристую жидкость по старинным бокалам из толстого хрусталя. Я тем временем изучаю все добро, что есть в домике. Мое внимание привлекает граммофон с пластинками, плотно стоящими в ряд. Невольно вспоминаю папину коллекцию подобных и его любимое хобби: каждое утро выходного дня включать пластинку и наслаждаться старым, приглушенным, но глубоким звуком с характерным треском. Я быстро смахиваю пыль с первого попавшегося мне сборника и мастерски ставлю его в аппарат, опуская стилус. В доме начинает играть какая-то знакомая мелодия из очень древнего репертуара, которую я сознательно особо не помню. Песня ассоциируется у меня с глубоким детством и веселыми разгульными вечеринками родителей, когда все было так беззаботно и казалось, что вся жизнь впереди. Так и есть. Но тогда время тянулось медленно, а после двадцати и трагедии — закружилось как карусель. «Теперь понятно, почему ты с ним. Он заменил тебе семью», — невольно вспыхивают на подкорке памяти слова Макса. Удивительно, но в этом богом забытом месте, здесь и сейчас, я ощущаю себя как дома. Тут даже обои как у моей бабушки в деревне. — Ну что, раз такая пляска, — я с отчаянием разглядываю завывающую за окном бурю, осознавая, что нам, мягко говоря, капец. Встряли по-взрослому. — Давай отмечать праздник. — С кем Новый год встретишь, с тем его и проведешь, — Макс вскидывает подбородок, сталкивая наши бокалы с характерным звоном. — Потанцуем, Снегурочка? — Как тебе отказать, садист? — хихикаю я, позволяя этому нахальному мальчишке обнять меня за талию и закружить в легком медленном танце под песню «А может ночь не торопить, и все сначала повторить…» — За отказ накажу. Мало не покажется, — усмехается Макс, крепче сжимая ладони на моей талии. Чувствую себя маленькой, невесомой, хрупкой. Я впервые в жизни ощущаю, что такое быть с мужчиной на равных и не заглядывать в его глаза с жалкой надеждой найти в нем то, что так внезапно потеряла после гибели отца и сестры. С Максом я как никогда ощущаю себя женщиной. Живой, красивой, желанной. Другом, напарницей по безумию, девочкой… С ним я могу быть разной, без навешанных масок и страха осуждения. И это дорого стоит, хоть нам и нельзя. Максим Свой страх Снегурка запивает шампанским, пряча нервозность, вызванную нашим бедственным положением, за искусственным бурным весельем. В отличие от нее я совершенно спокоен и бессовестно кайфую, используя выпавший шанс на полную катушку. Да, это нечестно, но я ничего такого не планировал. Погода в горах непредсказуема, и она явно на моей стороне. У меня язык не повернется назвать обрушившийся на Сочи снежный коллапс трагедией или несчастным случаем. Это очередной новогодний подарок. Кто-то очень хорошо себя вел весь прошедший год и заслужил награду. Подозреваю, что это я, потому что в данный момент Снегурка даже с натяжкой не тянет на скромную отличницу, хотя наверняка была ею в школе. Так и думал, что вся напускная строгость и зажатость — заслуга херового мужика, за которого она по дурости совсем девчонкой выскочила. Да и не по дурости совсем, а от отчаянья. Услышав про Сашкину семейную трагедию, я свои выводы сделал. Теперь точно не отступлю. Мне так охрененно ни с кем не было, а сравнить есть с чем. Баб перепробовал немало, но такая первая попалась. Бляха, а ведь и правда первая. Как тут в судьбу не верить? Меня же на ней еще мальчишкой заклинило, а сейчас пробрало так, что дышать больно от мысли, что вернется к нему. Простит дебила. Каким конченным кретином нужно быть, чтобы идеальную красивую Сашку променять на кукую-то блядь? Наши танцы неизбежно заканчиваются в кровати, а там приходит черед совсем другим пляскам. Пьяненькая Снегурка, скинув свою снежную шубку вместе с остатками скромности, демонстрирует такие таланты в сексе, что я сам себе завидую. Недотраханная годами женщина — настоящий клад, и как бы Саша ни уверяла, что к «такому не готова», под мои запросы подстраивается быстро. Отдается, как последний раз, и, наверное, искренне верит в это, убеждая себя, что больше никогда… Наивная. Только так теперь и будет. Допотопный сексодром за пару часов разносим чуть ли не в щепки, а затем вырубаемся посреди устроенного погрома, намертво прилипнув друг к другу. Просыпаюсь первый, когда за окном уже светло. «Буря столетия» закончилась, зимнее солнце холодными лучами проникает в наше остывающее убежище, ползет по смятым простыням и целует рыжими бликами Сашкины плечи, доверчиво прижатые к моей груди. Напольные часы показывают одиннадцать утра, где-то на полу в кармане брюк трещит рация. По ходу нас нашли, но, чтобы убедиться, надо встать и ответить. Заодно затопить успевший потухнуть камин. Через силу отрываюсь от теплого свернувшегося рядом тела и слезаю с кровати. Пол ледяной. В комнате дубак такой, что зубы стучат и пар вырывается изо рта. Неслабо мы продрыхли, но я бы не прочь задержаться. Только вряд ли получится. Херово, что не все желания исполняются по щелчку пальцев. Новогодняя ночь закончилась вместе с щедрыми подарками. Дальше придется действовать самому. Мрачно ухмыльнувшись своим мыслям, поднимаю разбросанную одежду, наспех напяливаю термобелье, свитер и брюки. Затем иду к камину, чтобы разжечь огонь. И только потом достаю из кармана неумолкающую рацию. — Да, Тёмыч, — хриплым спросонья голосом отвечаю я. В трубке раздается свистящий звук и следом отборный мат. — Слушай, давай по существу, — раздраженно прерываю поток брани, пошевеливая разгорающиеся угли. — Ты охерел, Макс? Я тебе два часа дозвонится пытаюсь. Анжела такой шухер подняла, всех на уши поставила. Поисковая бригада уже на старте. Друзья твои с ними рвутся. — Блядь, Тём, какая поисковая бригада? — рявкаю я и резко снижаю тон, покосившись в сторону спящей Сашки. — Отменяйте. Нормально всё. Ты же в курсе, где я. — Ты пережрал или совсем отмороженный? — огрызается Красильников. — В окно смотрел? У нас тут Армагеддон, а ты дрыхнешь, козлина, и трубу не берешь. — Тём, не ори, — потираю затекшую шею, пытаясь придумать наиболее щадящий способ успокоить всех сразу. — Мама рядом? — А где ей еще быть? Ты ее чуть до инфаркта не довел, сученыш. Вадик валерьянкой отпаивает. — Рацию передай, — сухо прошу я. Артем снова смачно матерится, и через секунду в трубке раздаются мамины рыдания. М-да-а, нехорошо вышло. Надо было будильник на мобиле поставить. — Боже, Макс… Живой. Я чуть с ума не сошла, — причитает мать. — Я в порядке, мам. Не плачь. Ничего страшного не случилось. — Я же думала… — срывается, хлюпая носом. — Нельзя так. Ты всегда такой ответственный был…. — Прости идиота. Я не специально. Уснул крепко. — Уснул… Как уснул? — нервно икает, истерично смеется сквозь слезы, снова рыдает. — Зачем ты туда вообще поехал? Друзьям ничего не сказал, меня не предупредил… — Да прокатиться хотел и застрял. Ночью дергать никого не хотел, а потом вырубился, — оправдываюсь, как могу. — Мне Никита утром звонит, говорит, дозвониться до тебя не может. Думал, что телефон сел. Хотел, чтобы я тебя к ним отправила. Я в твою комнату, а там никого. У меня сердце чуть не остановилось. Такого себе напридумывала. Отцу в панике позвонила. — Мамуль, все же хорошо. Успокойся. Отцу сообщи, что я нашелся. — У нас же и Сашка пропала, — материнская истерика выходит на второй круг. Черт. Тру пульсирующие виски, делаю глубокий вдох. — Не пропала никуда ваша Сашка, — отвечаю максимально спокойным тоном. — Со мной она. Рыдания резко стихают. В трубке повисает напряженная тишина. Мама в шоке, анализирует информацию. — Ты серьезно сейчас? Просто если это шутка…, — тон резко меняется, приобретая стальные нотки. — Какие шутки? Я ее у клуба подобрал. Она на крыльце стояла одна, вся в слезах. Хотел развеселить, окрестности показать, — несу какую-то пургу, но звучит почти правдиво, а про то, что мы с Сашкой трахались всю ночь, как кролики, матери знать необязательно. С поличным не застали, все остальное домыслы. — Ты дуру из меня не делай, Макс, — сипло шипит мама. — Дай мне с ней поговорить, — требует звенящим от злости голосом. — Мам, ты горячку не пори. Мне мимо надо было проехать или как? Тогда бы вы Сашу точно не скоро нашли. — Ты это мужу ее расскажешь. Олег час назад в самолет сел. Скоро тут будет. — Нахуя, — несдержанно бросаю я, взлохматив и без того торчащие в разные стороны волосы. — Повыражайся мне. Не забывай с кем разговариваешь. — Забудешь с тобой. Ты бы сразу президенту дозвонилась. Чего мелочиться? — Надо было бы — дозвонилась, — заверяет мама и, скрипнув зубами, прерывисто вздыхает. — Ну сука! Я ей устрою. — Мам, давай мы вернемся и спокойно все обсудим. Ты сейчас не в состоянии рационально мыслить. — Это ты, мой мальчик, не тем местом думаешь. На взрослую бабу захотелось залезть? Других не нашлось? А эта тихоня… Пригрела шалаву на свою голову, — она что-то еще выкрикивает, но мне на спасение приходит Вадик, забрав у нее рацию. — Макс, вы оттуда сами не выберетесь, — сугубо по делу начинает он. Вот что значит здравомыслящий человек. — Я вызвал вертолет. Дал координаты. Минут через сорок вас заберут. — Спасибо. Буду должен, Вадим. Утро вам испоганили…. — Да брось, Макс, — прерывает Красильников. — Всякое бывает. Главное, что все живы. — Мать угомони. Ладно?