Его сжавшиеся кулаки говорили о том, что внутри мальчика бушевал шторм. Девчонка же сверлила его взглядом – будто проверяла, не выкинет ли он какую штуку ей на потеху. В ее огромных глазах отражалось все небо, и оттого они казались еще синее. Но Франциск вдруг понял: нет, она ему не нравится. Не нравится! И в тот миг, когда он это признал, незнакомка протянула ему руку: – Лу. Франц поглядел на ее грязную ладошку с едва зажившими царапинами. – Мм? – Что, у лондонцев не принято так здороваться? Или мне сделать реверанс? – Лу ухмыльнулась. – Обойдешься. Происходило что-то странное. Франциск ответил на рукопожатие неловко и слабо. Ладонь девочки оказалась прохладной и чуть влажной. – А сам ты кто? – Франциск, – прошептал он в ответ. – Фра-а-ан-ци-и-иск, – протянула девочка так, будто произнесла имя самого короля. На фоне «Лу» это прозвучало… громоздко. – Ты правда чокнутый? – Нет. – Так и знала. Взрослые вечно несут чепуху, ни в чем не разобравшись. – Лу хмыкнула. – Про меня тоже болтают. Очень в их духе. Ну ладно, забудем. Только скажи: за кем ты гнался? – Это… это было насекомое. Я собираю их. – О, правда? И много собрал? Франц подумал об останках гусеничек под кленом, растоптанных куколках и растертых в пыль бабочках. Он гулко сглотнул и неопределенно пошевелил рукой. Лу явно почувствовала что-то неладное, потому как затараторила: – У меня под кроватью живет сверчок. Слышал, как они скрипят ночью? Отец считает, это дурной знак, пытался его выпроводить. Не поймал. А в среду упал в колодец, так теперь лежит дома с больной ногой и ругается. Говорит, весь дом перевернет, а этого мерзавца достанет. Но сдается мне, сверчок поумнее моего папани и выиграет-таки он. Девчонка ухмыльнулась. Странные у нее были замашки, городские девчонки так не разговаривали, разве что ист-эндские. Франца всегда одергивали, когда он вел себя с дочерями маминых подруг как-то не так: то грубовато ответил, то задал неучтивый вопрос. И девочки эти были другие – сидели на краешке кресла, жамкая ладошками рюши на платье, а потом, пригубив чай из кружки (Франц сомневался, что они выпивали хотя бы половину к концу вечера), вежливо благодарили хозяйку и стеснительно улыбались. Такие визиты были у них до того случая. То есть несколько лет назад. Но отчего-то эти сахарные девчонки врезались Францу в память. Наверное, потому, что он никогда не находил с ними язык. И вообще не понимал, зачем их притаскивали в дом. Впрочем, манеры Лу оказались Францу близки: он был уверен, что, если предложить чай ей, та выпила бы махом до дна. И еще потребовала добавки. Внезапно незнакомка снова понравилась Францу. – А еще я собрала в банку лягушачью икру, – рассказывала Лу. – Из нее вылупятся головастики. А потом превратятся в лягушек. Очень любопытно посмотреть! – Здорово. Лу хмыкнула и кивнула. – Может, как-нибудь покажу. Если ты все же не чокнутый. А что это за насекомое, за которым ты гонялся? – Бражник. – Бражник? Что за штука? – Ночная бабочка. Их много, но этот… я никогда такого не видел. Даже в книгах. – Кни-игах, – протянула девчонка таким тоном, будто Франц выдал что-то слишком заумное. – Хм, ну и как выглядел этот твой бражник? – Он… большой. – Франциск показал руками расстояние в три-четыре дюйма. – С длинным хоботком. Тело мохнатое, такое… черно-желтое. – Черно-желтое? – резко переспросила Лу. – А на спине рисунок? – Э… да. – Череп? – Откуда ты… – оторопел Франц. – Видела его?! – Ага, – кивнула девчонка. – Когда? Где? – Вижу. Лу ткнула пальцем в голову Франца, и до него дошло: бражник сидит у него на макушке. Затаив дыхание, мальчик поднял руку… «Бззз!» Бражник скользнул между растопыренных пальцев, на секунду завис перед самым носом Луизы, круто развернулся к Францу, сделал вираж возле самого его лица и метнулся в сторону. – По… погоди! Франциск забыл обо всем: что девчонка может посчитать его странным, что у его тайных дел появился свидетель. Он думал лишь, что бражник вот-вот покажет ему Дверь. Мальчик круто развернулся и рванул за мотыльком через поле вереска, вниз и вниз, к берегу реки. Лу что-то крикнула вслед, но он не расслышал. Вскоре бражник резко свернул влево, к мельнице. Франц даже споткнулся. Мельница! Это не совпадение. «Дверь там! Бражник покажет! Скорее за ним!» Франциск выбился из сил – воздуха не хватало и легкие жгло, но он не останавливался. В крови снова запульсировало предчувствие волшебства. Он приближается к тайне. Франц чувствовал это. Он уже близко. Совсем скоро сбудется то, что он ждал годами… Бражник нырнул в густую тень. Когда Франц подбежал ближе, возле здания было пусто. Задрав голову, он осмотрел стену – не притаилось ли насекомое на одном из грубых серых камней? Нет. Проводник вновь исчез. – Черт… Франциск принялся мерить шагами берег, вглядываясь в мутно-желтую глину около воды. Волны нанесли листьев, веточек, коробочек с семенами… Но мотылька нигде не было. Куда же он подевался? Послышался топот. Спустившись с холма, Луиза нетерпеливо выдохнула: – Ну?! – Упустил… Франц с досады пнул комок глины. У кромки воды берег был вязкий и топкий, и ботинки оставляли вмятины, которые тут же заполняла жидкость. Прищурившись от солнца, Франциск повернулся к мельнице. Возвышаясь над рекой, старое здание бросало на берег тень и молчание – и Франц почему-то подумал, что действительно есть такие вещи, которые звучат тишиной. Он буквально чувствовал, как когда-то округу наполняли скрип и плеск, голоса людей – крики мельника, ругань рабочих. Сейчас все сковала немота. Люди, трудившиеся на мельнице, давно умерли. Здание забросили, и было странно, что остов еще не растащили на доски и камни. Колесо застыло, ненужное и одинокое. Лопастям уже не суждено вновь зачерпывать воду и относить искрящиеся капли к небу. Дощечкам осталось лишь доживать свой век, рассыпаясь трухой под палящим солнцем и зимними ветрами. Ребята молчали, глядя на величавую, пустующую мельницу. Тихие всплески волн навевали грусть. Франциск бросил взгляд на Луизу – сжав губы, та пристально рассматривала иссеченную дождями крышу и о чем-то размышляла. На ее лице лежала глубокая тень. Речные волны меланхолично лизали огромное колесо, бились в основание мельницы с чавканьем и хлюпаньем. Те лопасти, которые были в воде, давно прогнили и упали на дно. Это место вовсе не походило на то, что видел во сне Франциск. Мельница во сне была жива. Серебрясь в лунном свете, колесо зачерпывало воду и возносило к звездам, а она летела с высоты маленькими искрящимися водопадами… Франц стоял на залитом лунным светом берегу, разглядывал ключ, и тот тихо сиял серебряным светом так же, как сама мельница. Округу наполнял ритмичный плеск, маленькие ручейки звенели точно пересыпающиеся хрустальные бусины, а в поднебесье звучала далекая и завораживающая песнь ветра… Франциск нащупал ключ сквозь ткань рубашки. Пересчитал пальцем зубчики (их было пять), добрался до стержня. «Кризалис… что же это значит?» Вдруг мальчик насторожился, прислушиваясь. – Откуда это? – Что? – Луиза очнулась и завертела головой. – Бражник? Франц не ответил. – Эй, ты куда? Франциск решительно подошел к мельнице и прижал ухо к стене. Странная далекая мелодия, будто ветер завывал в стрехах крыши, стала чуть громче. А может, кто-то играл на неизвестном мальчику инструменте? И все-таки – нет, это не ветер! Ясно угадывался ритм, что ветру несвойственно. Это точно музыка, просто очень далекая или доносящаяся сквозь толщу воды… или стены.