Руки невольно покрылись зябкими мурашками, а из памяти на мгновение выплыло это. Волна паники хлестнула из глубин души, смешивая причины и доводы, оставляя желание бежать и прятаться. Десять лет назад она не первый раз вышла на ночной промысел. Не первый год занималась этим. Тогда, за годы, о которых не знает и не узнает никто и никогда, из страха и интуиции выкристаллизовалось понимание, взлелеянное умение, не раз спасавшее жизнь маленькой девочке, а затем — девушке, женщине. Умение, которое позволяло определить опасность человека — и не важно, как он выглядел, простым ли забулдыгой в потрепанном плаще… под которым могли быть погоны и оружие, или стариком с плохонькой тросточкой… ручка которой легко выскальзывала вместе с трехгранным клинком — оружием хозяев ночной гильдии. Все ее тело пробирал страх — от легкого мандража до крупной дрожи, стоило вставить опасную личность в криминальные планы. Позже она научилась преодолевать это чувство, доказывая себе с помощью скальпеля и ланцета, что перед ней всего лишь мясо, закрепленное на костях… Маленький милый мальчик, так невозмутимо взявший ее под руку, казался таковым ровно до той секунды, когда она от удивления такой шустростью привычно попыталась применить к нему свое умение. Из комнаты Максим выводил ее безвольной от первобытного ужаса, немой от страха, с мольбой цепляющейся за удивленные взгляды присутствующих. Он шутил — она смеялась, потому что он хотел, чтобы она смеялась, и так было безопасно. Он вел — и она безропотно распахивала перед ним режимные, запароленные двери закрытого крыла. И сбежала, как только появилась такая возможность, — сначала в другую часть здания, а потом на самый край страны. От одной мысли, что его можно тронуть, хотелось обнять колени и взвыть от безнадежности. Даже с князем она не испытывала таких чувств, хотя, казалось бы, боялась больше всего на свете… А сейчас ее пытались вернуть к нему. Они просто не знают, кого опять подобрали с улицы. Этот вид не поддается дрессировке. — Света? — обеспокоенно спросил Руслан и потянулся, чтобы придержать девушку за плечи. С визгом схлопнулся воздух, рождая «воздушную линзу» на его пути, решетом хлестнула кирпичная кладка под мощью материализовавшейся стихии, возжелавшей занять ее место. Руслан хладнокровно глянул на куски ржаво-красной шрапнели, плывшей в киселе индивидуального щита, и снял защиту. — Светлана, я жду решения. Но три года и свобода — пробилась сквозь панику мысль о манящем призе. Всего три года… Он пока юн и неопасен. Не знает, зачем нужны девушки. Не знает своих возможностей. И ведь совсем не обязательно желать ему зла? Стать подругой… Нет! Нет! НЕТ! Три года — и убежать. Свобода… Новые документы… Свобода… — Я согласна, — убрав щит и разгладив платье, уже через мгновение Светлана выглядела невозмутимо царственно, хотя и вложила в голос солидную толику одолжения и сомнений. Руслан намек понял и предпочел не задавать крутившийся на языке вопрос: «Что это было?» А Светлана в качестве благодарности не стала торговаться. Так бывает у людей, знающих друг друга десять лет — для вопросов и ответов не нужны слова. — А та кафешка, она еще работает? — понимающе кивнув, спросил Руслан и вновь нацепил маску жизнерадостного школьного завуча. — Ага. Даже название такое же. — Сходим? — заинтересовался мужчина, предлагая руку спутнице. — Хорошо, но на этот раз плачу я. Долги надо отдавать, — улыбнулась она. — О-о! Тогда я требую ту самую тройную порцию пюре, как у тебя! — И четыре котлеты! — А знаешь, вы сработаетесь, — умильно тронул Руслан пальцем краешек глаза. Светлана загадочно улыбнулась и быстрым шагом первой вышла из комнаты. Глава 7 — Это наш человек, все об этом знают, — грянуло утверждение, призывая в свидетели деревья с пожелтевшей листвой и безлюдный пригорок. В упрямо нахмуренных лицах, в угрожающе расправленных лопатках и плечах, натягивающих ткань хорошо сшитых черных костюмов, читалась уверенность и желание подтвердить свои слова другими словами, сказанными еще громче, а если не хватит и их, то силой и жестокостью. — Я не заключал такого соглашения. — лениво, с тщательно скрытой усмешкой прозвучало в ответ. Острые стрелки бежевых брюк насмешливо дрогнули от расслабленного движения левой руки, чуть отставившей в сторону гнутую рукоять позолоченной трости. — Это было до тебя! — взял слово второй из двух нахмуренных парней. — Но теперь я здесь. — Свободная рука небрежно обозначила полукруг. — И со мной вы не договаривались. — А мы с тобой договариваться и не должны! Мы договорились с ним! — последовал резкий указующий жест в сторону высококлассного специалиста, безмолвно и безропотно наблюдавшего за происходящим через массивную оправу очков и прижимавшего к груди объемистый чехол. — Ты им что-то должен? — Конец трости указал на специалиста. Тот замешкался, но затем отрицательно мотнул головой. — Он вам ничего не должен, — последовала светлая улыбка. — Так не пора ли вам удалиться? — Да не важно, что он там думает! — гаркнули парни, демонстративно потирая кулаки. — Важно то, что думаю я. — Трость заняла свое место, и на нее легли обе ладони. — Теперь это мой человек, и с ним буду работать только я. — Да ты кто такой! — дернулся вперед первый парень, посчитав, что время слов прошло. Трость резко выстрелила по мениску нападавшего, тут же была перехвачена посередине и резко притянута вместе с врагом, пойманным за шею дугой рукояти. — Стоять! — Другая рука взлетела в останавливающем жесте навстречу второму ринувшемуся вперед собеседнику. Но в прозвучавшей команде оказалось достаточно воли, чтобы тот замер, словно наткнувшись на стену, и с запоздалым испугом посмотрел на товарища, стоявшего на коленках и под неудобным углом смотревшего снизу вверх. — Я тот, кто решает здесь все, — с холодной жестокостью был дан ответ. — Даже то, как ты будешь дышать. — Да пошел ты! — дернулся пленник трости, пытаясь взмахнуть рукой, но тут же скривился от боли в шее. — Вдох, выдох, вдох, выдох, — спокойный тон озвучивал движения кадыка. Парень ожесточенно задышал, пытаясь поспорить с указами противника, но куда там — слова коротки, надо запоздать, сбиться. Тогда он решил проявить волю и не позволил свершиться новому выдоху, с вызовом глядя на соперника, озвучившего новый приказ. Прошла минута, кожа покраснела. Еще тридцать секунд, и он с шипением выпустил остатки воздуха. — Ну же, я разрешаю тебе вдохнуть, — ободряюще предложили ему. Парень не выдержал и с жадностью сделал вдох. Тут же трость отпустила шею, и он смог рухнуть на выставленные вперед руки, опираясь о сырую сентябрьскую землю. — Дыши и не трогай мое. — Последовал хлопок тростью по плечу и обращение ко второму. — Забирай его. Тот дрогнул, отходя от неведомо из-за чего наступившего ступора, настороженным полушагом приблизился, не сводя взгляда с бежевого костюма и уголка выглядывающей из-под пиджака белоснежной сорочки, помог товарищу подняться и быстрым шагом повел его к выходу из парка, оглянувшись только единожды, перед крутым поворотом. — Ты как, все в порядке? — спросил я Артема, признанного специалиста по математике восьмого «А», как-то странно поглядывавшего на меня с нижнего яруса веток разлапистого дуба — не того же самого, но тоже вполне подходящего для восхождения и обороны от тех, кто полезет следом. — Ага, — ответил он, спрыгивая на землю. — Только у меня портфель в классе. С собой вот — скрипка только, — шмыгнул он носом, очищая чехол от сора и пыли. — А зачем портфель? — удивился я. — Ну ты математику списывать будешь? — А? Нет, — отмахнулся я и оперся о трость, оберегая левую ногу. Вчерашний прыжок закончился небольшим переломом, не замеченным в момент удара о землю. Вот когда я попытался встать, тогда и почувствовал, да так, что после второй попытки пришел в сознание уже в гостиной, с обрезанными до шорт брюками и закрепленным на левой ноге самодельным бандажом из косяка входной двери. Имелись вроде другие подходящие палки, но учитель отчего-то решил, что лучше позаимствовать именно эту деталь. Зато, когда приехали доктора, было уже открыто. Ничего страшного, заживет. А еще мне одолжили трость — я с гордостью посмотрел на золоченую рукоять и лакированное основание. Правда, очень просили вернуть в целости, потому что это заготовка под новый папин заказ. А еще просили не направлять в трость Силу и не нажимать на… Но тут учитель сделал страшные глаза, а папа Миша осекся и расхотел рассказывать, на что именно нельзя нажимать. Ничего, потом выясню. Интересно ведь! — Тогда зачем ты все это сделал? — всерьез удивился Артем. — Не надо было? — поднял я бровь и тихонечко зашагал к выходу. — Да меня не расстраивает особо, — пожал он плечами. — Пусть списывают. Вот только тетрадки при этом мнут. — И желудями кидаются? — Я в них тоже кидал. — Артем гордо приосанился. — И попадал чаще! — Понятно, — скептически глянув, я вновь перенес вес на трость. — Так… зачем? — лучась вежливым любопытством, повторил он вопрос. — Мне в команду на соревнования человек нужен. Вот, хотел тебя спросить, сказали — ты в парк ушел, репетировать. Большая перемена все-таки — многое можно успеть. Я два класса успел обойти со своим предложением, только вот не соглашался никто. — Так у тебя же нога. — Он указал взглядом на негнущуюся и загипсованную конечность под штаниной. — Заживет максимум за месяц, — отмахнулся я. — Дело знакомое. — Ломал уже раньше? — с интересом уточнил Артем. — Ага. Только не себе. — О… — Но сроки от этого не меняются. Так что — месяц, успеваем. Ты с нами?